Все разбитые осколки

— Мне нужно одолжить твой телефон, чтобы вызвать такси, — ее слова отвлекают меня от пристального внимания, и мой взгляд возвращается к ее лицу, отмечая слабый румянец на ее щеках.

— Ты не уйдешь.

Ее глаза расширяются.

— Прости?

— Сейчас час ночи, ты можешь переночевать здесь сегодня, я отвезу тебя обратно утром.

— Я не могу оставаться здесь, Атлас.

— Нет? — я подхожу к ней достаточно близко, но не прикасаюсь. — Не повезло, светлячок, потому что ты остаешься здесь.

— Атлас…

— Хочешь выпить перед сном? — спрашиваю я, перебивая ее, закрывая и запирая заднюю дверь, прежде чем отправиться на кухню. Прежде чем уйти, я дважды проверяю миски с едой и водой Джинкс, прислушиваясь к ее шагам.

— Спи спокойно, мальчик, — слышу я ее шепот моей собаке, прежде чем она следует за мной. Я запираю перегородку, как только она выходит из комнаты, и направляюсь на кухню. От ее молчания моя спина напрягается.

— Что будешь пить? — спрашиваю я.

— Что у тебя есть?

— Вода, пиво или виски.

— Здесь не часто бывают женщины?

Я ухмыляюсь.

— У меня здесь было полно женщин, светлячок, но ни одна не задерживается надолго, чтобы перекусить или выпить.

— О.

— Так что будешь?

— Эм, виски, — говорит она. — У тебя есть лед?

Я киваю и приступаю к работе, разливая нам напитки, бросая в каждый стакан по несколько кубиков, прежде чем передать его, наблюдая за ней поверх своего стакана, пока она делает здоровый глоток.

— Знаешь, многие женщины не против пива, либо виски, — говорю я ей.

— Я знаю, но большинство мужчин предпочитают женщину, которая выпьет коктейль или джин-тоник, а виски и пиво — для мужчин.

— Нет, это только те мужчины, с которыми ты общалась. Я предпочитаю, чтобы моя женщина пила то, что ей, черт возьми, нравится.

Она кивает, делает еще один глоток и осматривает мой дом. Я прожил здесь недолго, купил его, чтобы быть поближе к Ашеру и Габриэлю, и мне очень понравился планировка, хотя он был слишком велик для одного человека. Мне нужно было собственное пространство после того, как я так долго провел взаперти в доме, в котором не хотели видеть ни меня, ни моего брата. Я приветствовал тишину, нашел покой во тьме и ценил изоляцию, чтобы была возможность скрыть своих демонов от окружающих. У меня не часто бывали посетители, я не солгал, когда сказал Эмери, что у меня здесь были женщины, но, возможно, не так много, как она, вероятно, думала. Я проводил встречи такого типа строго в отелях или на их кровати, а не на своей.

Эмери станет первой женщиной, которая будет ночевать под этой крышей.

— Спасибо, — тихо говорит она, — За то, что вернул меня сюда, я не уверена, что добралась бы до дома.

— Ты бы не смогла.

Она усмехается и качает головой, глядя в зеркало так, будто там есть все ответы, которые ей нужны.

— Как твоя рука? — она поднимает эту руку и кладет ее себе на колени.

— Отлично.

— Скажи мне, почему ты это делаешь, дорогая? Почему ты выходишь за него замуж?

— Это тебя не касается, Атлас.

— Это будет так, если я так решу, — огрызаюсь я.

Она не огрызается в ответ, а вздыхает.

— Я не хочу припинаться с тобой, Атлас, я устала.

***

Я провожу ее в свободную спальню, не задерживаясь, чтобы проверить, все ли с ней в порядке. Она замкнулась в себе, и у меня не было настроения сегодня вечером играть в игры.

Я запираюсь в спальне, направляюсь к ящикам напротив кровати, открываю верхний, достаю кружевное нижнее белье и флакон ее духов. Здесь она была так близко ко мне, но все же недостаточно. Я был полутвердым с тех пор, как оставил ее в этом чертовом душе, даже после того, как она сказала мне перестать ее трогать. Наверное, у меня был фэтиш к отказу, потому что, черт возьми, я словно чертов подросток, подносящий эти трусики к носу. Воспоминания о ее теле, о ее стонах еще больше заводят меня, делая член твердым до тех пор, пока он не начинает болезненно напрягаться.

Я сжимаю себя в кулаке, ее трусики все еще прижимаются к моему лицу, и я дрочу, зная, что она всего в нескольких дверях отсюда. Я трахаю себя воспоминаниями о ее раздвинутых бедрах и блестящей киске, издавая стон удовольствия достаточно громко, чтобы знать, что она меня слышит.

— Эмери, Эмери, Эмери, — повторяю я ее имя, мой член дергается в кулаке, чувствуя, как мои яйца начинают сжиматься, по спине пробежала волна удовольствия. Я опускаю ее трусики, прижимая их к своему члену, продолжая дрочить, и, словно вызванный воспоминаниями, клянусь, я слышу тихий, хриплый стон из комнаты напротив меня, и это меня уничтожает. Я тяжело кончаю в красное кружево, стону, все мои мышцы напряжены.

Я кладу ее нижнее белье в корзину, чтобы постирать, и быстро привожу себя в порядок, прежде чем отправиться в постель с флаконом ее духов в руке. Я распыляю его один раз на вторую подушку, на которой никто никогда не спал, а затем забираюсь под одеяло, вдыхая аромат Эмери и солнечного света.

Глава 14

༺Эмери༻

Он проводил меня в гостевую спальню и ушел, не сказав ни слова. Я стояла как вкопанная у двери, комната раскинулась передо мной, чистая и изысканная, как и весь остальной дом. Большая кровать не была похожа на ту, которую я заметил в спальне Атласа, эта была простая, с плоским изголовьем и чистым серым постельным бельем, тогда как его кровать с четырьмя столбиками была достаточно большой, чтобы вместить несколько людей. Если я правильно разглядела, то на них были крючки, но я слишком боялась ходить по его комнате дальше. Вместо этого оделась в футболку и пошла на его поиски, но теперь мне было любопытно… зачем ему крючки на столбах?

Он использовал их для чего-то?

Мой разум прокручивал разные сценарии, а затем мои щеки вспыхнули от осознания этого. Веревка. Или цепи, или что-то в этом роде. Вот зачем, верно? Он использовал их на множестве женщин, приходящих к нему в дом.

Всплеск ревности заставил меня чувствовать себя неловко, а любопытство пошатнуло мои моральные установки. Каково было бы быть связанной им? Использованной и оттраханной с ограниченной подвижностью. Это то, что ему нравилось?

Я сглатываю и делаю шаг к кровати, чувствуя неприятный жар, расцветающий внутри меня, которое не утихнет сегодня ночью. Вот только мои ноги останавливаются при звуке глубокого мужского стона, который, кажется, эхом раздается в моей голове еще долго после того, как звук умолк. Нельзя было ошибиться в том, что это было, и, услышав это раньше, я точно знала, что вызывает такие звуки. И это только делало меня еще горячей, влажнее. Я прижимаю бедра друг к другу, надеясь подавить потребность прикоснуться к себе, чтобы облегчить боль.

И тут я слышу свое имя.

Эмери. Эмери. Эмери.

Господи. Блядь.

Стон вырывается из меня, хриплый и бессмысленный, и я слышу его, когда он кончает.

Я знала вид его удовольствия, чувствовала его, и от этих образов я была настолько влажная, что возбуждение вытекает на внутреннюю часть моих бедер. На этот раз я подавляю стон и забираюсь на кровать, шаркая под одеялами, и смотрю на дверь в комнату. Свет, просачивающийся из-под него, гаснет, и в моей комнате становится совсем темно. Ни свет, ни звук не проникают в комнату, как будто этот дом находился в совершенно другом городе, далеко-далеко от всех и всего.

Я лежала там в темноте, кажется, несколько часов, жар сжимался внизу моего живота, между ног. Он был прямо там.

Я не должна…

Я не должна…

Но, черт возьми, я хотела его.

Я встала с кровати и оказалась у двери, тихо поворачивая ручку, как будто боялась разбудить его, но разве не в этом был план? Разбудить его и позволить ему успокоить эту боль во мне?

Я не знала. Мои ноги бесшумно передвигаются по коридору и останавливаются у его закрытой двери. Я пыталась контролировать свое дыхание, пыталась остановить его прерывистый звук, но, тем не менее, оно было громким.