Паутина

Заниматься превращением в пыли и паутине щели было некогда, какая-то дрянь лезла в нос и сыпалась за шиворот, под ногами пищали не то крысы, не то мыши: в темноте было не разобрать. Нов провел ладонью по лицу, нащупал бороздки морщин и решил, что наложение личины удалось, но тут что есть мочи чихнул и потерял уверенность. Полированного серебряного зеркальца не было, стеклянного, как в школе ютов, — тем более. А как иначе проверить, в кого все-таки превратился. Пришлось полагаться на авось. Пронеси, Батюшки, подумал отрок и выбрался из щели. В толпе он шел не спеша, будто придавленный грузом лет. Медленно, но верно Лес продвигался к выходу с базара.

У ворот его грубо схватил за плечо страж.

— Стой! — скомандовал он и обернулся ко второму с редкостной для лесичей лысой головой. — Проверь патрет, на мой нюх сильно похож на Леса Нова!

Его узнали. Уловка с переменой личины не удалась. В чем же ошибка? Не знал он, что толпа вынесла на Бура Лома, одного из лучших сыскных дел мастера Западного Дома стражи. Лом был слабо выраженный вещун, нигде не учился магии, но сумел развить способности в одной, строго ограниченной области — в розыске беглых. Преступников он действительно «чуял», «видел насквозь» и умел «выводить на чистую воду».

Лысый страж вытащил из холщовой сумки на ремне, перекинутом через шею, лист бумаги, испещренный дырочками, и протянул Буру. Лес тоже глянул. На портрете он выглядел двенадцатилетним. Таким он был, когда их набор проходил лекарский осмотр. Заключался он в стоянии перед какими-то штукенциями, назначения которых ученикам никто разъяснять не собирался. Тогда-то, наверное, их всех и «нарисовали» без красок и кисточек. У ютов были поразительные, не объяснимые никакой магией возможности. Они связывались друг с другом ничем не хуже вещунов на любых расстояниях. Связь эта почти не зависела от погоды и могла передавать голос человека со всеми его особинками: картавостью ли, заиканием, хрипотцой. Или взять эти портреты. У вещунов многое зависело от умения рисовать. Если вещун был плохим рисовальщиком, то портрет выходил мало похожим, а порой и вовсе ни на что не похожим. Портреты же, выходящие из сундучков ютов, были один в один, не отличаясь ни дырочкой. Другое дело, что не имели красок. Лес даже подозревал, что юты вообще не разбирают цветов: окраска их одежд, если ютант не ходит в форме, была настолько странной, по разумению лесичей о красоте и гармонии, что просто раздражала.

Стражник, державший Нова за плечо, вгляделся в портрет, потом внимательно осмотрел пацана и вдруг резко крутанулся на месте, ухватил за волосы на загривке и пригнул мордой к бочке с водой. В зарябившей на миг воде отразилось изборожденное морщинами лицо старика и тут же пропало. Сквозь старческую личину проступило румяное лицо отрока. Это и называлось «вывести на чистую воду». Наведенная заклятием личина в чистой воде не отражается.

— Ага! — взревел страж. — Это он! Я его узнал!

Лес рухнул на землю, оставив в лапах Лома рукав рубашки. Перекувырнулся через голову, поднялся и задал лататы. Он петлял улочками и переулками, перепрыгивал через прясла и заплоты, бежал огородами, пока не убедился, что погони нет. Забился на сеновале какого-то двора и пролежал до вечера. К Тенкиным вернулся в сумерках. Его усадили за стол и принялись потчевать, как самого дорогого гостя. Хмельного меда больше не подавали, а сразу налили большую кружку брусничной воды. Пока по пояс голый отрок сидел за столом и уплетал за обе щеки густую сметану с теплым хлебом, жареную лосятину и клюкву на меду, Тенкина пришила к рубахе новый рукав.

— Пацаны, пацаны, — покачала она головой, — все-то на вас горит. В обновке и не походите, сразу же угвоздаете или порвете.

Лес поднялся из-за стола и стал прощаться с хозяевами. Оставаться в Козырьграде стало опасно. Раз патрули выяснили, что чародей в городе, то станут прочесывать дом за домом, чтобы отыскать беглеца. За поимку им причитается награда длинной деньгой.

Тенкины собрали ему в дорогу торбу с продуктами, подарили плащ под цвет прочей одежды. Бледно-зеленая, она будет неплохо скрывать его в траве. Для хозяев подарок был неразорительным: Кос работал в ткацком цеху — станок стоял в южной комнате его крестового дома. Супруга занималась домашним хозяйством, но подрабатывала швейным делом.

Когда Лес вывел жеребца и собирался садиться, женщина поцеловала его на прощание и тихо шепнула:

— Что же ты, Лесик, так быстро собрался? Пожил бы еще, глядишь, и мне бы кое в чем помог…

— А в чем твоя печаль, бабочка? — спросил Нов.

— О таком с посторонними не говорят, — зарделась хозяйка, — но с тобой можно. Ты лечишь болезни и снимаешь заклятия. Я к лекарям обращалась, сколько сала да яиц, а то и мягкой рухляди перетаскала, все без толку. Плату берут, а помощи нет.

— А что за болезнь у тебя?

— Да женская. Никак не могу забеременеть. А детей и я, и Косюшка мой очень любим. Знал бы ты, как хочется иметь вот такого сыночка. Уж я бы его любила-холила, целовала-миловала!

Лес вытянул ладони и, не прикасаясь, обвел статную фигуру женщины от коленей до плеч. Почувствовал токи в каналах и внизу живота затор, преграду потокам энергии.

— Э-э, — сказал Косу, — заводи коня назад. Бабу твою править будем.

Они вернулись в избу, чародей велел женщине разболокаться. Тенкина застеснялась, но, как говорится, вещуну все рассказывай, а лекарю все показывай. Хозяйка разделась и легла в постель лицом в подушку. Лес долго гладил воздух ладонями над ее спиной, но никак не мог разрушить затор.

— Перевернись, — велел он, сосредоточился, и на этот раз смог вцепиться в преграду, и потоки энергии не сумели его оторвать и унести прочь. Почувствовал, что затор поддается усилиям, удвоил их и прорвался. Преграда рухнула, потоки размыли их и теперь двигались равномерно и даже красиво. А красота — залог тому, что лечение правильно, учил его дедуля Пих.

— Вот и все, — сказал Лес, распрямился и чуть не упал, настолько опустошило лечение.

Хорошо, Кос успел подхватить.

— Да что с тобой? На тебе лица нет!

— Утомился, — объяснил чародей. — Но бабу твою вылечил. Ложись сегодня же с нею, если хочешь родить сына. Родишь деда скифского царя Ковыля. А если мечтаешь о дочке, то потерпи три дня, как раз дочка и выйдет. И звать ее все будут Елена Прекрасная. Понял меня?