Страница 20 из 43
– Петя, это тоже не словами…
– Как умею.
Изящные хрупкие лилии остались лежать на полочке для ключей. А Петр снова подхватил Элину на руки. Все-таки в том, чтобы нести женщину на руках в постель, есть отдельное удовольствие. Особенно если ты точно знаешь, что тебя в этой постели ждет. Петр теперь точно знал.
У него там будет работа над ошибками.
Она же невероятно красивая. И как он… почему он… К черту вопросы!
Россыпь светлых, отливающих бледным золотом волос на подушке. Светлая… алебастровая… так, кажется, пишут в книгах? – кожа. Нежный розовый румянец на щеках. И какой-то совершенно невозможный взгляд из-под длинных ресниц.
Элина медленно поднимает руку и касается его щеки, гладит.
– Ты ужасно красивый.
– Нет. Я ужасный, ты – красивая.
Ее губы еще успевает тронуть легкая улыбка, прежде чем он ее целует.
Губы со вкусом апельсиновой карамели. Гладкая гибкая карамелька языка – уже гораздо более смелого, чем в прошлый раз. Да, все должно быть совсем не так, как в прошлый раз.
Но тормоза отказывают ровно по тому же сценарию, что и в прошлый раз. От того, как послушно она впускает в свой рот его язык – и как тут же горячо отвечает своим языком, оплетает, смело играет. Как беззащитно запрокидывает голову, натягивая изящную длинную белую шею, которую так и хочется пометить зубами. От того, как тонка ее талия и грудная клетка. И как вздрагивает Эля, когда он сжимает ее небольшую упругую грудь всей пятерней.
Нельзя таких эльфоподобных девушек лапать. Но ведь она хочет, чтобы ее лапали! Прогибается, ерзает, стонет сквозь прикушенную губу, тянет из-под ремня его рубашку.
Его рубашка и ее маечка разлетаются в разные стороны от кровати. Элина прогибается, прижимается грудью к его груди, трется, постанывая. Если бы Петр самолично не лишил эту девушку невинности три дня назад, он бы… Сформулировать мысль не удается, но ощущение того, что она только с ним такая – доламывает остатки самообладания. Оставляя где-то на периферии сознания ощущение сорванного джекпота.
Ее пальцы быстро скользят по его спине.
– Ты и правда без оружия? – хрипло выдыхает она.
– Эля! – у него получается рыкать ее имя уже на экспертном уровне.
– Я хочу, чтобы ты был голый.
Невинные девушки не должны говорить таких слов. Но ведь она уже нет… И именно он ее… Кошмар, как шумит в голове. Его штаны, ее штаны, их белье – все исчезает под этот шум в ушах.
А потом Петр замирает. Вспоминая отчего-то дурацкий то ли анекдот, то ли еще что.
– Вы такая красивая.
– Это вы меня еще голой не видели.
А он-то теперь видел. И как от этого не озвереть окончательно, не сорваться и вспомнить, что у тебя тут, твою мать, какая-то работа над ошибками – вот это сверхзадача!
– Ты не боишься меня? – собственный голос кажется похожим на сипение.
Она отрицательно качает головой и тихо отвечает:
– Я тебя хочу.
Это самое убойное сочетание – невинность и откровенная прямота. Два, на первый взгляд, взаимоисключающих качества. Но в одной уникальной девушке они сошлись.
Таки да, он сорвал джекпот. И Петр резко наклоняется к Элине. Под шум крови в ушах, грохот сердца, чувствуя, как дрожат пальцы, он покрывает ее тело сетью жадных поцелуев: алебастр – пусть будет этот чёртов алебастр! – кожи, бледная роза нежных беззащитных сосков, ноги – ну бесконечные же до безобразия.
Нет. Не бесконечные и не до безобразия. У ног есть конец – или начало. То место, где они соединяются, вот там – это там не безобразие. Там – наоборот.
Он завороженно смотрит на покрывшиеся гусиной кожей живот и лобок. Все – идеально гладкое.
– Э-э-э-ля… – тянет ее имя, оно сладко катается во рту. Как карамель. Его рука, которая скользит по ее бедру от колена выше, заставляет ее бедра дрожать. А когда он теплым выдохом дует на покрытую мурашками кожу – ее бедра расходятся.
Все правильно. Будет тепло. Будет жарко.
О таком Элина знала. Теоретически. Но тут был как раз тот случай, когда теоретическое понимание, что так бывает, что люди так делают, точнее, что мужчины такое делают с женщинами, вот вообще никак не подготовило Элю к тому, что… К практической стороне вопроса, словом.
Если их первый раз был про помутнение в голове, рывок страсти и натиск, то второй… Во второй раз на первый план вышла какая-то совершенно запредельная нежность. Даже предположить было невозможно, что этот большой, хмурый, немного грубоватый и зачастую откровенно саркастичный мужчина может быть настолько нежным.
Эля не ждала этого от него. Она вообще ничего от Петра не ждала, наверное. Именно поэтому ее теперь уносило. Куда-то вверх. От того, какие чувства рождали в ней прикосновения его больших горячих ладоней. Его твердых и как будто чуточку обветренных губ. От того, как много на ее теле, оказывается, мест, которые ждали его прикосновений. Да все тело, практически.
Он точно знал, как касаться ее. Везде. На каждом квадратном сантиметре ее тела. Будто это он ее создал и поэтому все-все знал про ее тело. Даже то, чего сама Элина не знала. Например, о том, что ее прошьет горячая расплавленная игла наслаждения буквально от первых же его поцелуев там.
В том самом месте на ее собственном теле, про которое Петр, похоже, знал все.
Кончила Эля, а фонтан разноцветных искр посыпался перед глазами у него. Потому что в оргазме ее искренность и прямота достигли какого-то запредельного максимума. С глухим, через прикушенную губу, стоном, с тем, как выгнулось ее тонкое тело на смятых простынях, как вцепились ее пальцы в его волосы на затылке, как приподнимались и сжимались ее бедра, пытаясь продлить, поймать утихающее наслаждение.
И две мысли в гудящей голове.
Первая – охренеть, как он умеет, оказывается. Даже не подозревал в себе таких талантов. И вот вообще же не понимал, как он это делал. Все как-то естественно и само собой. Будто он точно знает, как это делать с Элей. Именно с ней. С другими и не хотелось особо.
И вторая. Непременно и обязательно надо, чтобы это случилось с ней, когда они будут вместе. Он в ней, а она кончает.
Ох. От такой перспективы, от того, что он сам будет чувствовать, когда она под ним будет вот так вздрагивать, как она будет пульсировать, вся тугая и горячая, Петр едва не совершил прямо противоположное.
Черт, в какой стороне от кровати валяются его штаны, в кармане которых приготовлен презерватив?!
– Теперь я оправдала твои ожидания?
Петр вздохнул – и прижал дрогнувшую руку Эли к своей груди.
– Значит, не простила.
Она потерлась щекой о его плечо.
– Простила. Я искренне спрашиваю. Тебе было хорошо со мной?
– А тебе? – он повернул голову, чтобы видеть ее лицо. Какой у нее роскошный румянец. Просто вот... Который от Петра быстро убрали – Эля спрятала лицо куда-то ему в изгиб шеи, и теперь он видел только светлую макушку. И оттуда услышал тихое: «Да».
И снова наступила тишина. Которую вообще не хотелось ничем нарушать. Но она была нарушена самым бытовым и неромантичным образом – у Петра заурчало в животе.
Эля рассмеялась и снова потёрлась теперь носом о его плечо.
– Пирог будет на десерт. А в качестве основного блюда у меня курица, тушенная с картошкой. Только я, по-моему, с перцем переборщила – получилось немного остро.
– Я люблю острое.
– Тогда пошли ужинать?
– Пошли.
Эля быстро села и уже собралась откидывать одеяло – а потом замерла. Покосилась на Петра.
– Отвернись.
– Да ладно?
Роскошный румянец в сочетании с гневно сверкающими голубыми глазами и растрепанной светловолосой шевелюрой смотрелся особенно шикарно.
– Петя!
Он тоже сел, оперся спиной об изголовье кровати, сложил руки на груди.
– Ты меня стесняешься, что ли? После… всего? Стесняешься?
Она как-то по-детски шмыгнула носом.