Записки бухарского гостя

Ибн Рузбихан был непримирим по отношению к противникам суннизма, и, когда ему предоставлялась возможность, он открыто выражал свою ненависть к шиитам. Неприязненное отношение к шиизму и его представителям проходит красной нитью через все произведения нашего автора. Особенно антишиитский характер носит его трактат “Отказ от неверного пути и пренебрежение негодным открытием”, направленный, как уже сказано выше, своим острием против книги ал-Хилли, убежденного шиита. Антишиитские настроения Ибн Рузбихана и его ненависть к Сефевидам проявились и в его произведении “Украшающая мир история Амини”, написанном еще до прихода этой династии к власти[51]. Эту ненависть Ибн Рузбихан сохранил до конца своих дней, живя на чужбине. Личная вражда и жажда отомстить династии Сефевидов заставляли Ибн Рузбихана все время агитировать власть имущих в Средней Азии за войну с Ираном. Состоя на службе у Шайбани-хана, затем у Убайдаллах-хана, он постоянно подстрекал и побуждал их к войне с шахом Исмаилом I. На победу османского султана Салима, одержанную под Чолдераном над Исмаилом I, наш автор с радостью откликнулся двумя касыдами, восхваляя в них Салима и побуждая его вновь к войне с Сефевидами. Из религиозных побуждений он даже готов был отдать родину под чужеземное владычество.

Тот же призыв покончить с шиизмом в Иране виден в беседе Ибн Рузбихана с 'Убайдаллах-султаном после решения Шайбани-хана начать священную войну с казахами. Наш автор заметил, что со стороны казахов не было особого нарушения ислама, и привел разные доводы в пользу того, что целесообразнее было бы прежде всего идти в поход на кизил-бурков. Ненависть к шиитам нашла отражение и в последних его трудах, особенно в книге “Правила поведения государей”, где он настаивал на войне с кизил-бурками: “Земли Хорасана, обоих Ираков, Азербайджана и всех областей сейчас находятся под властью кизил-бурков. К жителям этих земель надо принять такие меры, какие принимаются по отношению к другим городам мусульманских стран, а с еретиками кизил-бурками необходимо вести войну, потому что они вероотступники, поклоняются идолу, проклинают двух шейхов”[56].

Ибн Рузбихан умел ловко маневрировать в создавшихся обстоятельствах. Главной заботой его было не потерять уважения в глазах Шайбани-хана, поэтому он стремился не упускать ни одного случая, чтобы показать свою преданность хану, раболепствовал перед ним и одобрял его агрессивные действия. Наш автор добросовестно выполнял свою роль советника. Так, например, когда на собрании обсуждался вопрос идти ли всем на войну против казахов, Ибн Рузбихан, отвергнув мнение других, настаивал на том, что все обязаны в этом походе сопутствовать хану. “До этого, — пишет он, — я говорил уважаемому Хадже Махмуду, сахиб-дивану, чтобы он при первой возможности доложил, что такой-то (т. е. Рузбихан) не покинет службу до тех пор, пока не отправится в Ирак”.

Автор не лишен черт угодничества перед вышестоящими. В первую очередь Ибн Рузбихан угождал Шайбани-хану, а затем его родственникам, наделяя их пышными традиционными эпитетами. “Сколько бы беспредельные ханские милости и бесконечные ханские благосклонности ни накрывали столы яств и ни распространяли милости отрады текучей воды ради моего, бедняка, спокойствия, я, бедняк, когда сопровождал его августейший кортеж из Бухары на священную войну [с казахами], отнюдь не включал в свои намерения поклонение мазару Йасави, наоборот, моей целью было постижение значения священной войны ради Аллаха, [следуя] по стопам имама времени (т. е. Шайбани-хана)”. “Подобает, чтобы я, бедняк, сделал источником своей гордости и славы честь и славу служения и собеседования с его величеством, — пишет он в другом месте. — Благодаря положению, которое я обрел на пути божественных милостей, я каждый день сотни раз поднимаю голову, чтобы отправиться под знамя милости этого правоверного наместника, который постоянно направляет [свое внимание] на истребление неверных”. В этих словах полностью раскрывается социальное лицо представителя духовенства, который ради своих личных целей не останавливался ни перед чем. Шайбани-хан в собрании с места подавал поощрительные реплики и тем самым возвышал Ибн Рузбихана в глазах окружающих. “Когда я подвигался на левую сторону, мне, бедняку, предоставлялось право сесть на правой стороне (т. е. на более почетном месте. — Р. Д.)”.

Наш автор был о себе очень высокого мнения и любил похвалы по своему адресу. “Когда мною подробно был изложен хадис о Землепашце, — пишет он, — то присутствующие всех толков начали одобрять мое хорошее устное изложение тонкостей и сущности хадиса. Всех охватило удивление и изумление от стройности последовательной и смелой речи, без перерывов, содержавшей в себе разного рода поучительные вещи, тонкости наук и знаний. На лице его величества появились следы удовольствия и легкой улыбки, и все, находившиеся в присутствии его августейшего величества, стали расхваливать меня, бедняка, признали исключительность моих знаний в разного рода науках, красоту речи и хорошее построение тезисов”. Или: “После того как я представил стихи, они были одобрены и приняты, потому что были прочитаны весьма кстати, и достойнейшим из присутствующих понравились красота стихов, своеобразие стиля, порядок следования мыслей и прелесть построения. Его, [Шайбани-хана], тонко чувствующее сердце одобрило [эти стихи]”.

Ибн Рузбихан непрочь был принять активное участие в политике правительства Шайбани-хана и играть в ней видную роль. Однако среди вершителей этой политики мы его не встречаем. Все историографы XVI и последующих веков признают в нем только крупного ученого теолога, написавшего несколько сочинений и комментариев на богословские трактаты. “Хаджа Маулана, — говорит Хасан Нисари, — написал много сочинений, толкований коранического текста на персидском языке и комментариев на хадисы (т. е. на предания о суждениях и поступках Мухаммада. — Р. Д.), большинство знатоков хадисов являются его учениками”[57]. Никто из средне вековых историографов не упоминает два исторических произведения Ибн Рузби-хана, они отмечены только в труде Хаджи Халифы.

Наш автор, как явствует из его сочинений, прекрасно владел арабским, знал турецкий и староузбекский языки, делал с них переводы и сам писал на них. В Сабраме Ибн Рузбихан читал ряд книг на староузбекском языке. “Одной из выгод, которую подарило божье благоволение [мне], бедняку, — пишет он, — заключалось в том, что [я смог] прочитать одно из сочинений Хазрата Хаджи Иасави.. Оно было [написано] на тюркском (очевидно, староузбекском. — Р. Д.) языке”. У Ибн Рузбихана были и ученики, которые, как видно из “Записок”, преподавали в разных медресе Средней Азии.

За время пребывания при дворах восточных правителей Ибн Рузбихан создал два ценных для исторической науки произведения: “Украшающая мир история Амини” и “Записки бухарского гостя”. Его воинствующий суннизм и ненависть к шиизму окончательно закрыли ему обратный путь на родину. Его надежды вернуться на родину с помощью Шайбани-хана и Убайдаллах-хана не осуществились, и умер он на чужбине.

51

Y. Minorsky, Persia, стр. 4.

52

См. прим. 32 к переводу, стр. 174.

53

*** стр. 416—417; Хюсейн, Бедаи' ул-векаи', ч. II, стр. 4206—428а.

54

Ришта — гвинейский червь, паразит, вызывающий болезнь дракункулез.

55

***, Хюсейн, Бедаи' ул-векаи', ч. II, стр. 426б—428а.

56

Рук. А-316, л. 294б. Под “идолом” следует понимать Хусайна, под “двумя шейхами” — Абу Бакра и 'Умара.

57

*** рук. № 2493, л. 104аб.