Пляска в степи

Знахарке подсобляли и теремные девки, и два холопа, но рук все равно не хватало. Нужно было срезать вокруг ран одежу, таскать воду, греть ее, промывать раны, смешивать целебные отвары, стирать повязки, которых не хватало, уносить грязное тряпье… Сшивать раны знахарка не доверяла никому, даже теремному лекарю, который ходил за ней по пятам, не ведая, куда себя пристроить.

Кто-то из раненых стонал, кто-то сносил все молча, а кто-то и вовсе был не в себе. Знахарка велела Звениславке запаривать кипятком целебные травы и разливать отвар по глиняным горшочкам. Показала, как следует отмерять травы, и велела крепко запомнить, оплошаешь, мол, худо будет. И нынче Звениславка дрожавшей рукой насыпала щепоть за щепотью и отчаянно боялась перепутать.

Она и не заметила, как в клеть вошел князь с воеводой. Навестить раненых — первейшее для князя дело — так потом скажет госпожа Зима, довольная, что Ярослав Мстиславич не оплошал.

— …потеряли четверых… — негромко говорил воевода князю на ухо.

Вот он показался Звениславке старым: волосы да борода почти уж все с сединой, лицо изрезано морщинами, выточено прожитыми зимами в камень. Княжий воевода поправил застежку плаща на груди, и под плащом Звениславка разглядела совсем простую рубаху без узоров али красивой вышивки. Увидела бы она его в городище, никогда бы не помыслила, что близкий князю человек. Токмо разве что воинский пояс его выдавал: широкий, из крепкой, потрепанной временем кожи, с мечом да двумя кинжалами в ножнах.

Притаившись в своем уголке, Звениславка нынче могла разглядеть и князя. Тогда на крыльце она от испуга забыла, как дышать, какой там что-нибудь рассмотреть! Да и страшилась, что тетка Доброгнева осердится на нее за праздное любопытство. Запомнила лишь, что глаза у князя серые. Непривычные. И такие же холодные, как у госпожи Зимы.

Князь и воевода ходили меж раненых, коих набралось с полторы дюжины. С кем-то говорили — кто мог; на кого-то просто смотрели.

— Вот тебе и молодшая дружина, князь, — пробубнил один раз воевода.

— Оставь, Крут. Не береди, — нахмурился Ярослав Мстиславич и огладил короткую, густую бороду, в которой пока не угадывалась седина.

Он не снял еще кольчуги, и она негромко звенела в такт его шагам. Рубаху он носил отчего-то темную, а воинский пояс был вполовину тоньше воеводиного, да и висел на нем токмо меч. Волосы — русые, нынче Звениславка смогла их разглядеть — он перетянул на лбу кожаным ремешком, чтобы не лезли в глаза.

— Благодарю, что позаботилась о моих людях, — князь, наконец, остановился возле знахарки. Та закончила стежок, прежде чем поднять на мужчину цепкий, строгий взгляд.

— Они совсем еще мальчишки.

— Не забывайся, госпожа. Не тебе меня учить, — Ярослав Мстиславич покачал головой. — А что лечишь их — благодарю. У тебя не здешний говор, — добавил он вдруг, удивив самого себя.

— Когда-то давно я жила на землях, где ты нынче княжишь, — отозвалась знахарка. Отчего-то она выглядела довольной.

Князь кивнул ей и стремительно вышел из клети, а его воевода прежде одарил знахарку пронзительным, грозным взглядом и лишь после ушел за своим князем.

Звениславка вернулась к отварам, а знахарка — к шитью. Госпожа Зима улыбалась.

Княжий отрок I

Князь Ярослав едва не уснул, пока шел праздничный пир. Сидел во главе длинного дубового стола на самом почетном месте, поднимал кубки вместе с князем Некрасом, и никто не смог бы уразуметь, что творилось у него на душе.

Светловолосый мальчишка, Горазд, наблюдал за князем с другого конца стола — туда посадили отроков да молодшую гридь.

— Дырку на нем не протри, — его приятель, Вышата, поддел Горазда локтем меж ребер. — Жив-живехонек наш князь.

Горазд не шибко его слушал, все корил себя. Нынче во время сечи он упустил князя из вида, потерял в налетевшей на них толчее. А должен был — глаз с него не сводить, быть подле, смотреть, чтоб со спины никто не напал! Когда парились в бане перед пиром, Горазд увидел длинный глубокий порез у Ярослава Мстиславича под ребрами. Князя ранили, а его рядом не было…

Князь отмахнулся, когда он подступился к нему со свежими повязками: мол, рану обработать, перевязать. «Где рану ты увидел? — сказал. — То лишь царапина».

— Глядя, гляди, — Вышата вновь пихнул его в бок, зашептал горячо в ухо. — Княжна идет.

Княжна Рогнеда была красива: высокая, под стать взрослому мужчине, темнокосая и темноокая, гордая, с толстым венцом из серебра, в богато расшитых одеждах; она не шла, а величественно плыла по горнице, высоко держала голову и не опускала ни перед кем глаз. Влачился на два шага позади подол ее нарядного платья, шелестели длинные рукава, что лебяжьи крылья!

— Не про тебя честь, — усмехнулся Горазд, наблюдая, как Вышата едва не свернул голову, провожая взглядом княжну, идущую в женский угол. Многие на нее смотрели, а вот Горазду Рогнеда Некрасовна по нраву не пришлась, только кто ж его, отрока, спрашивал? Он и знай себе, помалкивал. Учился у князя; тот много не болтал.

Княжна прошла мимо отроков и села за женский стол подле матери. Горазд краем глаза увидел, как она скривилась и недовольно дернула плечом, когда княгиня принялась ей что-то шептать на ухо.

Он потянулся и отпил из чаши хмельного меда. На пиру было и вполовину не так весело, как на пирах в княжеском тереме у них на Ладоге. Да и что нынче праздновать? Как угодили в западню? Как напали на них и едва не изрубили?

Горазд слыхал, что говорили старшие кмети: мол, устроил это молодший брат князя, Святополк Мстиславич. Кто еще в своем уме решится напасть на княжескую дружину? Уж разбойники не совсем потеряли разум, такое творить! Кмети говорили тихо; так, чтобы не услышал князь. Он такие разговоры не терпел и строго спрашивал за лживые наветы, но Горазд тоже мыслил, что, окромя Святополка Мстиславича, некому такое учинить. О своих раздумьях он, правда, помалкивал. Никто его и не спрашивал — отрок речей не ведет.

… отправленные вперед войска дозорные уже видели крепость князя Некраса, когда вдалеке послышался топот лошадей. Почти тотчас поднялась степная пыль, и они, идя против ветра, едва от нее не ослепли. Видно было — на пару шагов вперед! Князь велел им сомкнуть строй, лишь токмо заслышав вдалеке лошадей, и те, кто замешкались, так и остались на том поле. Налетевший на них отряд был небольшим, и они смогли отбиться, хоть и застали их врасплох, да и пыль с песком застилали глаза…

—… за хлеб и соль! — он услышал голос Ярослава Мстиславича и встрепенулся. Его князь стоял с поднятым кубком и смотрел на здешнего князя. Верно, благодарил за пир да кров. Горазд заметил, что князь едва пригубил свое питье, оставив кубок почти нетронутым.

—… честь принимать таких гостей! — Некрас Володимирович также встал с лавки и вскинул кубок, расплескав на стол хмельной мед. — Верю, сможем скрепить наш союз!

Только слепой не заметил бы взгляд, который мужчина бросил на свою дочку. Княжна на отца не смотрела.

— Гордая… — протянул Вышата.

«Строптивая», — подумал Горазд. Он оторвал от каравая на столе кусок и принялся жевать. Хлеб в Ладоге пекли вкуснее.

— Что ты хмуришься, как старая бабка, — попенял ему Вышата. — Гляди, как девки смотрят, хоть бы улыбнулся.

— Я не невеста на выданье, чтоб всякому улыбаться, — огрызнулся Горазд.

А девки и впрямь глазели на чужих кметей да отроков из-под опущенных ресниц, да перебирали тугие косы, да улыбались лукаво. Девки, что с них взять!

Хозяин пира не поскупился ни на выпивку, ни на угощение. Хмельной мед лился рекой, и холопы едва успевали прикатывать новые бочонки. Пили много и ели много, как и бывает всегда после битвы, в которой ты не погиб. Когда кмети совсем захмелели и начали хватать за руки пригожих девок, княгиня Доброгнева встала, уводя дочь и женщин с девушками из-за стола. Горазд тоже встал. Ему стало душно и жарко в хмельной, громкой горнице, и он выбрался из терема на воздух. Вышата пытался его удержать, но он лишь отмахнулся.