Хочу познакомиться

— Ты как морковка! Смотри, мамочка, она морковка! — воскликнула девочка (Джастис?).

Мальчик сморщился и завопил:

— У нее сыпь? Она заразная?

— Какие умные слова ты знаешь, Детти! Нет, просто эта леди немного застеснялась!

— Я боюсь, — проговорила Джастис.

Теперь уже все пять мамаш смотрели на меня, и я выдавила улыбку, жалея, что не имею достаточно смелости сказать им, что с таким воспитанием в старшей школе их дети начнут травить одноклассников.

Со все еще пылавшими лицом и грудью я повернулась, чтобы обойти их столик с другой стороны. Мамаши дружно пялились на меня, а Джастис, Вендетта и другие детишки (могу только догадываться, как их звали) громко хихикали.

Парень в футболке с «Рамоунс» снова оказался в поле моего зрения. На этот раз я была настроена решительно. Я направилась прямо к его столику, не отрывая глаз от телефона и намереваясь как бы случайно натолкнуться на него. И тогда у нас будет своя очаровательная история романтического знакомства.

Ясное дело, когда не смотришь, куда идешь, обязательно в кого-нибудь впилишься. Просто не всегда можешь выбрать в кого.

Следующие мучительные пять секунд прошли как в замедленной съемке.

Пять. Не отрывая глаз от экрана и высоко подняв стакан, я набрала скорость.

Четыре. Улучила последнюю возможность поднять глаза.

Три. Застенчиво улыбнулась; в его же взгляде застыл ужас.

Два. Потому что к нему только что подошла его миниатюрная бабуля, которую он теперь притянул к груди, пытаясь защитить.

Один. Я врезалась в него, зажав бабулю между нашими телами, и в этот момент апельсиновый сок выплеснулся из стакана.

Замедленная съемка кончилась. Я с бешено колотившимся сердцем отшатнулась и с облегчением обнаружила, что внук и бабушка оба сухие. Милая старушенция была спасена.

— Простите, ради бога! С вами все в порядке? — Благодаря тебе — нет, раззява, — прошипела бабуля.

Парень в футболке с «Рамоунс» смотрел волком. Я вздохнула. Что-то подсказало мне, что нам не суждено быть вместе.

Я уже собиралась предложить помощь, но, к сожалению, то, что взлетело, когда-нибудь обязательно упадет. Внезапно раздавшиеся возмущенные крики подсказали, куда именно оно упало.

— Джастис! Все хорошо? Скажи что-нибудь!

О, нет! Все еще сжимая в руке пустой стакан, я обернулась.

Белокурые волосы малышки Джастис были теперь ярко-оранжевыми; мамаша исступленно вытирала мокрые пряди, с заостренного личика стекали струйки сока. Детти с ухмылкой таращился на свою рыдавшую подружку.

— Мне очень, очень жа… — забормотала я.

— С ней все в порядке? — перебила меня мать Детти с безопасного расстояния.

— Нет, с ней не все в порядке. Черт возьми, Дженет, дай мне влажную салфетку.

Вдруг мать Джастис будто что-то торкнуло, и она резко повернулась к тому месту, где, сжимая обеими руками стакан, стояла обомлевшая я. Женщина растерла капли сока между пальцами.

— Что в нем было? — спросила она меня.

— Только апельсины, — сдавленно проговорила я. Мать Джастис слегка расслабилась. — И яйцо.

Мамаша взвизгнула и начала еще исступленнее оттирать дочь, встряхивая светлыми прядями.

Другая мамаша воскликнула:

— О боже, Сьюз. Она веган?

Меня бросило в жар.

— Я могу хоть чем-то помочь? Давайте принесу салфетки!

Я бросилась обратно к своему столику, чувствуя, что начинаю слегка впадать в истерику. Отец и дочь, опустив головы, читали. Они единственные во всем кафе не обращали на происходящее ни малейшего внимания. Их салфетки лежали на ближайшем ко мне краю стола. Я поставила стакан и схватила их. Девочка подняла глаза… и подмигнула мне. Я была слишком взбудоражена, чтобы ответить.

Сьюз без единого слова выхватила у меня салфетки и поднесла их ко рту дочери.

— Высунь!

Джастис высунула язык, и, клянусь, в этот момент она смотрела прямо на меня. Сьюз начала вытирать ей язык, судорожно приговаривая:

— У нее… аллергия… на… яйца. Если она… проглотит… ей…

Как по команде, Джастис побледнела, а затем икнула.

— Джастис, скажи маме, что ты не глотала.

Малышка рыгнула. Потом еще раз.

Ведь этого не должно случиться, правда? Я затаила дыхание и уже начала подумывать, не смыться ли из кафе прямо сейчас, оставив ноутбук и сумочку.

— Мамочка, она заразная? — спросил ангелочек Детти.

У Джастис был такой вид, словно она вот-вот зайдется кашлем, но… этого не произошло.

Вместо этого изо рта у нее вырвался сверкающий фонтан, иначе не скажешь, блевотины и с такой силой ударил Детти в лицо, что того отбросило назад.

В кафе наступила мертвая тишина, если не считать оглушительного стука капающей с Детти рвоты.

Несмотря на то, что это был сущий кошмар и я чувствовала себя поистине ужасно, когда в запрокинутое лицо Детти выстрелила очередная порция рвоты, в самой глубине души у меня все же мелькнула непростительная мысль: «Вот почему ее назвали Джастис».

Я вышла из туалета только после того, как возмущенные мамаши с детьми наконец убрались восвояси, пообещав никогда больше сюда не возвращаться. Зэн отмахнулся от моего предложения помочь убраться — кажется, мамаши несколько недель терроризировали его и остальных сотрудников, развернув кампанию против гендерно нейтральных туалетов. Он даже сварил мне кофе, который ждал меня за моим столиком. Я махнула ему рукой в знак признательности.

Папа с дочкой по-прежнему сидели в кафе — я надеялась, что они уже ушли и мне никому не придется смотреть в лицо. Единственная разумная вещь, которую я могла сейчас сделать, — это допить кофе, собрать свое барахло и никогда больше сюда не возвращаться.

Снова усевшись за ноутбук и заслонившись им, как щитом, я рискнула осторожно оглядеть кафе. Суматоха более-менее улеглась.

Словно ничего и не случилось.

Вот только в течение следующих десяти лет, всякий раз смежая перед сном веки, я буду думать о сегодняшнем дне.

Джереми: Ну??? Как все прошло? Подцепила Хью Гранта?

Сара: Боже мой, Эви, скажи мне, что ты этого не делала, дурочка.

Мария: Я здесь, если тебе нужно поговорить.

Я перевернула телефон экраном вниз. Было еще слишком рано переживать эту травму заново.

Взяв чашку кофе, я посмотрела на пустой экран. Теперь остается только описать все произошедшее в мучительных подробностях, — в конце концов, именно для того я и подвергла себя такому испытанию.

Начав печатать, я ощутила тот особый зуд, который всегда чувствую, когда на меня кто-то смотрит.

Моя маленькая соседка. Она, казалось, ждала от меня каких-то слов. Я перекинула волосы через плечо и наклонилась к ноутбуку, надеясь, что ей станет скучно. Девочка придвинулась ближе.

— Ну? — нетерпеливо спросила она. — Мы спра — вились?

— Прошу прощения? — озадаченно проговорила я.

— Анетт, — рассеянно вмешался мужчина, осторожно привлекая дочь к себе. — Оставь юную леди в покое.

Юную леди! Что-то в его тоне покоробило меня. Можно подумать, он единственный взрослый за этим столом.

Девочка отстранилась от мужчины, и он стал быстро шевелить руками — язык жестов, поняла я, заметив у нее слуховой аппарат. Дочь проигнорировала отца.

— Мы притворились, будто не видели, что произошло, — сообщила она мне. И пояснила — Когда ее вырвало.

Отец Анетт сидел, не отрывая взгляда от раздела путешествий.

— Это папина идея, — продолжала девочка. — Он сказал, что тебе и без того будет неловко. — Мужчина перевернул страницу. — Ну как? Мы хорошо справились?

Мне потребовалось некоторое время, чтобы ответить. Я знала, что должна чувствовать себя униженной (особенно притом, что ее отец явно считал меня идиоткой), но ее серьезность тронула меня.

— Отлично, — заверила я ее. — Спасибо вам.

Анетт просияла, хотя ее отец по-прежнему был сосредоточен на штудировании газеты. Он, вероятно, сочувствовал семьям, которым я только что нанесла травму.