Страница 7 из 11
Догадавшись, что снова начинает ковыряться в себе и рефлексировать, Ника взлохматила нахватавшие снега волосы, подвигала губами, разгоняя по ним помаду, и чуть не произвела следующий жест готовившейся к свиданию девицы – едва бюстгальтер не поддернула повыше.
Блин. Мысленно хихикнув, она из-под ресниц поглядела по сторонам и вверх: «Интересно, где здесь камеры припрятали?» Запись предстоящей встречи с Поплавским наверняка организована, Вероника только что едва не добавила в жизнь полицейских немного искреннего веселья.
На этой задорной ноте кулинар и встретила проникшего в кабинет искусствоведа.
– Аркадий Валентинович, – произвела жизнерадостный оскал на все тридцать два жемчужно-белых, – мое почтение!
Поплавский, не ожидавший от Вероники такого оживления и оптимизма – распрощались они вчера довольно-таки сухо, – порядком растерялся и впервые позабыл припечатать ее какой-нибудь «душенькой-озорницей».
– Добрый день, – промямлил он. – А… – оглядел кабинет, как будто некий дядя Ники мог прятаться за креслом, – где…
– Один момент. Все будет. – Продолжая лучезарно скалиться, кондитер достала из заднего кармана джинсов телефон, произведя набор, сказала в трубку: – Мы на месте, дядя, все в порядке, тихо, ждем.
– Конечно, – догадавшись о причине отсутствия родственника поварихи, уважительно кивнул Аркадий Валентинович и внезапно шагнул к Нике, схватил ее за руку и быстро зашептал: – Вероника Дмитриевна, у меня сложилось впечатление, будто вы чем-то на меня обижены. Скажите честно, что я делаю не так? Ну почему вы постоянно на меня сердитесь?!
О как. Ника оторопела и забыла вытянуть свою руку из влажных ладошек взволновавшегося антиквара. Оказывается, он ее тоже разгадать не может? Понимает, что они из разного теста, и зубки неожиданно обломал об «скромно одетую девушку»?
– Я не сержусь, – сказала Вероника и безуспешно попыталась выудить свои пальцы. – Я вам уже говорила, что не люблю фамильярности.
– Ну, право слово… – антиквар вернулся к привычному актерству и плаксиво надул губы, – ну простите старика… Я с вами разговариваю, как привык… Я ничего не понимаю в современной молодежи! Для меня слово «респект» звучит ругательством!
Аркадий Валентинович с почти искренней мольбой смотрел на Веронику, и к той невольно подкралось подозрение: слинять отсюда сразу-сразу, как Котов обещал, у нее почему-то не получится. Вон как Валентинович в нее вцепился.
«А может быть, ему просто страшно? Ведь это он рискует…»
Ника положила вторую ладонь на сцепку из их с антикваром пальцев, мягко надавила, разжимая хватку Поплавского:
– Я не сержусь на вас, Аркадий Валентинович. Поверьте, мне есть на кого сердиться гораздо сильнее. Вы в этой очереди даже не пятидесятый номер.
– Правда? – Искусствовед внезапно округлил глаза. – У вас так много недоброжелателей? Бедняжка.
«Н-да, с номерами я что-то того… переборщила». Зато отвлекла его и руку высвободила.
Качественно посочувствовать и развить успех антиквару помешал вошедший Котов. Высоченный и широкоплечий, в кепке с опущенными клапанами-наушниками, очках с чуть затемненными стеклами-«хамелеонами» и в медицинской маске на пол-лица.
Внушительно смотрелось. Даже для кондитера. На месте Аркадия Валентиновича Ника б окончательно струхнула.
Но Валентинович был господином не из робкого десятка. Поздоровавшись с вошедшим мужчиной легким поклоном, искусствовед пытливо поинтересовался:
– Кирилл Андреевич, как я понимаю?
– Если угодно, – невозмутимо, но с интригой вынес Котов. Раскинув полы длинного пальто, засунул руки в карманы брюк, явно намекая, что к рукопожатиям не расположен. – О чем вы хотели со мной поговорить, Аркадий Валентинович?
– Присядем? – предложил Поплавский. Собрался приобнять за талию кондитера, сдвигая ту к креслу. Но вовремя опомнился и опустил ручонки по швам. – Вероника? Может быть, кофе? Сока?
Скорее всего, некоторая пауза и отвлекающие вопросы понадобились Поплавскому, чтобы, так сказать, втянуть ноздрями воздух и попробовать понять, в каком ключе вести переговоры. Когда его собеседники отказались угощаться и сели по креслам, Аркадий Валентинович, поддернув фиолетовые брюки, примостился на диване. Пробормотал «нуте-с» и наконец-то приступил:
– Мне хочется надеяться, что обмениваться верительными грамотами нам не нужно. Так? – Котов кивнул, и антиквар двинулся дальше. – У меня… точнее, у моего друга есть проблема, для решения которой нужны люди определенной квалификации.
– Проблема? – Брови «Кирилла Андреевича» уползли под кепку.
– Да. Чистейшей воды – проблема! И если вы согласитесь нам помочь… то, поверьте, внакладе не останетесь. Мой друг очень, очень благодарный человек.
– Суть вопроса?
– Я могу рассчитывать на конфиденциальность?
Из-под маски Котова донеслось досадливое фырканье. Аркадий Валентинович обрадовался, ударил ладошками по бедрам и собрался поделиться сутью чужих проблем, но ему помешала Вероника.
– А можно я пойду, а? У меня дела, я вас познакомила…
Не тут-то было!
– Вероника, – потянулся к собравшейся встать с кресла девушке Поплавский, – я вас очень прошу, останьтесь! Вы мне нужны!
– Я? – Ника ткнула себя пальцем в центр грудины.
– Да! Именно вы! Послушайте, пожалуйста, и все поймете!
– Ну ладно. – Вероника пожала плечами и вернула руки на подлокотники кресла.
– Кирилл Андреевич, Вероника, мой друг – завзятый клептоман. Увы. В прошлом году он совершил страшную ошибку, в которой признался мне совсем недавно. Пятнадцатого декабря прошлого года его пригласили на торжество в очень достойный дом. У хозяев этого дома, понимаете ли… – Поплавский замялся, – есть… точнее, была одна занятная вещица…
Занятной вещью оказалась самая обычная серебряная ложка, десертная. Подаренная, правда, Вольфом Мессингом. Когда-то, тыщу лет назад, друзья позвали Вольфа Григорьевича на день рождения маленькой девочки, Нюрочки. Та пятилетняя Нюрочка, заваленная куклами и плюшевыми зайцами, капризничала за столом, отказывалась кушать дефицитный по тем временам творожок. И Вольф Григорьевич достал из кармана принесенный им подарок – серебряную ложечку в бархатном футляре. Извлек ее наружу, закрыв глаза, подержал между ладонями и, обтерев салфеткой, протянул девчушке:
– Нюрочка! Это волшебная ложка. Пока ты будешь кушать ею творожок, в твоем доме всегда будут денюжки, чтоб мама с папой покупали тебе новых кукол и конфеты.
Непонятно, насколько Нюрочка прониклась эпичностью подарка, но семейная легенда гласит, что творожок тогда сметливая новорожденная сметелила до крошки. А дальше стала относиться к кисломолочным продуктам с огромным пиететом и выросла здоровой, красивой и завсегда с богатством. С годами превратилась в Анну Леопольдовну, а ложку берегла словно зеницу ока.
Лет десять назад уже очень зрелая Нюра вышла замуж за канадца и переехала в Ванкувер. Не шибко полюбила тамошнюю новую родню, по слухам заподозрившую дедушкину «молодуху» в корысти. А потому, обидевшись, зловредно оставила эпическую ложку в России, в доме старшего сына. Но, помня о завете увенчанного лаврами провидца, обязательно приезжала на родину отмечать свой очередной день рождения и кушать, кушать творожок.
– Что, неужели ложка работает? – впечатлилась историей «плюшевая» ворожея. – Даже если ее только раз в году использовать?
– Ну, если младший сын Анны Леопольдовны в «Форбс» засветился, а у нового мужа бизнес в гору попер, значит, работает, – печально подтвердил Аркадий Валентинович.
– Ни фига себе, – присвистнула кондитер. – Ваш друг совсем… – Ника не договорила.
– Полный идиот, – вздохнул искусствовед, – конченый.
– А эти его друзья… с ложкой, знают, что он клептоман?
– Ни боже мой! Это тайна за семью печатями! Мой друг известный человек, весьма-весьма небедный…
– Так что же тогда клептоманит?
– Болезнь. Не властен над собой. Попал на день рождения Анны Леопольдовны и не удержался, потихоньку стащил из футляра легендарный прибор. Футляр убирали за стекло в сервант уже… мгм, не совсем трезвые домочадцы, разницу в весе пустого футляра никто не заметил… Я, право слово, уже намучился с этим своим другом! Несколько раз, по доброте душевной, вытаскивал его из похожих ситуаций, но сейчас… сейчас обстоятельства несколько изменились, и мне приходится искать помощников. Вся надежда только на вас, уважаемые Вероника и Кирилл Андреевич.