Страница 3 из 12
Не то чтобы Протопопов собирался напиваться, хотя с трещавшей по швам головой, это было под стать. Нет, просто хотел избавиться от Курлова и привести в порядок мысли. Мысли старого министра врывались в голову министра нового не так натужно, как в первые несколько минут, и теперь осваивались в сознании куда мягче, но он до сих пор к этому не привык, ощущая определенный дискомфорт.
Однако и без этих мыслей наш герой хорошо знал, кто такой Александр Дмитриевич Протопопов и чем кончилась для него последняя должность министра внутренних дел.
Расстрелом.
Протопопов нынешний не имел ничего против расстрела Протопопова прежнего, ибо считал, что собаке собачья смерть, особенно после того, как Александр Дмитриевич ссучился, начав сотрудничать с новой властью. Но оказавшись в его теле, наш герой твёрдо решил изменить ситуацию. И уж точно не намеревался откладывать дело в долгий ящик. Потому следовало поскорее включаться в события 1917 года тем более, что тебе волею судьбы отведена в них ключевая роль.
Ну а потом двери в Большой зал Александровского дворца открылись и Протопопову, раздумывающему о своём новом положении, сперва показалось, что на торжество вернулся сам Государь, потому что все гости резко замолчали и уставились на вход, разве что не затаили дыхание.
Государь в Большой зал не пришёл, но на пороге появился крупный мужчина больше похожий на советского типичного фрезеровщика из чёрного цеха. Протопопов узнал его сразу и не только благодаря «новой» памяти. Эту наглую морду он видел не раз со старых черно-белых фотографий.
Родзянко Михаил Васильевич.
Олицетворение борьбы за свободу образца «1917».
И многолетний председатель Госдумы, товарищем которого в своё время являлся сам Протопопов.
По душе обновлённого министра тотчас растеклось неприятное ощущение. Чувство непомерной брезгливости, как если наступить в кучу навоза. Протопопов аж поджался весь против своей воли – видимо прежний Александр Дмитриевич ненавидел Родзянко всей душей и искренне. И было отчего.
Председатель держался уверенно, широко улыбался и приветственно жал руки гостям.
Протопопов все это время сверлил Родзянко тяжёлым взглядом, который тот нет сомнения чувствовал, но избегал. А министр чувствовал, что между ним и Родзянко[3] очень много напряжения и недосказанности, что неудивительно, потому как Михаил Васильевич считал министра внутренних дел предателем, подлецом и лжецом, о чем неоднократно высказывался публично.
Председатель подошёл к церемониймейстеру барону Корфу и обер-церемониймейстеру Толстому и принялся с ними что-то живо обсуждать. Потом резко развернулся и пошёл в совершенно противоположную сторону зала. Могло показаться, что он шёл туда лишь для того, чтобы не встретиться с Протопоповым лицом к лицу. Корф двинулся к министру внутренних дел и подойдя виновато, с несколько придурковатым видом улыбнулся.
– Господин Протопопов, вынужден передать вам слова господина Родзянко, который просил вас предупредить, что ему крайне нежелательно ваше общество сегодняшним вечером…
Наверное, Павел Павлович говорил бы и дальше, искусно обученный построению речевых оборотов, но Протопопов мягко отодвинул старика и двинулся прямиком к Родзянко, стоявшему к нему спиной. Не привык Протопопов замалчивать проблемы и копить обиды, так на нервах геморрой может вылезти, как говаривали ему в урологическом кабинете. Поэтому, если Родзянко имеет что против него, то пусть скажет все в лицо. По твёрдому разумению министра, выработанному практикой лихих 90-х, если вопросы появлялись их надо непременно решать. Вот и решил Александр Дмитриевич поинтересоваться – есть ли вопросы у Михаила Васильевича по его душу. Спросить с председателя так, как он умеет и как привык.
Прямо и в лоб.
Поэтому пошёл на пролом к Родзянко и уже приблизился вплотную, когда думский председатель резко развернулся. При виде Протопопова у Родзянко округлились глаза в изумлении, он вскинул руку и отшатнулся от протянутой Протопоповым руки.
– Нигде и никогда!
Рука Протопопова повисла в воздухе. Он сверлил Родзянко глазами.
– Уверены, Михаил Васильевич, я ведь с миром пришёл по первой. Перетереть по нашим вопросам есть желание.
– Оставьте меня, вы мне гадки, – последовал ответ.
Лицо Родзянко исказила гримаса неподдельного отвращения. Протопопов при этих словах опустил руку, но лишь для того, чтобы выхватить трость у стоявшего рядом Глинки. Тот растерянно вскинул руки и попятился.
Взмах.
Трость со свистом ударила по толстой заднице председателя Госдумы. Родзянко заверещал, не столько от боли, сколько от понесённого смертельного оскорбления. Подумать только, ЕГО, господина председателя Думы, отхаживают тростью по заднице, все равно что холопа, да ещё на глазах высшего Петроградского света. И кто отхаживает – ненавистный всем министр внутренних дел, этот Цербер старых порядков, законченный негодяй и безумец.
– Вы… вы… – верещал Родзянко, задыхаясь от возмущения и хватаясь обеими руками за пятую точку, спасаясь.
Ещё взмах.
Новый удар.
Помимо того, что Протопопов покрывал Родзянко несмываемым позором, так ещё трость Глинки как нельзя кстати подходила под задачу. С первого же удара порвала господину председателю брюки на заднице, в клочья. Вторым ударом оставила на белой коже филейной части ярко-красный след, принявшийся растекаться лиловым. Ближайшие несколько дней Родзянко и думать не сможет, чтобы сидеть и даже лежать на спине.
Протопопов взмахнул третий раз, но тут опомнились окружающие. Глинка повис на руке министра. Ещё трое, в их числе Толстой и Бобринский, закрыли собой ошалевшего Родзянко и попытались его оттащить с «линии огня». Курлов и не пойми откуда взявшиеся правый Радкевич и националист Ознобишин повисли на Протопопове. Ему ничего не стоило скрутить всех троих в бараний рог и разбросать бросками, но дело было сделано. Протопопов выбросил трость прямо в графа Бобринского, который вскрикнул от неожиданности. Палка угодила тому прямо в лоб, где у графа тут же надулась шишка. Министр смачно сплюнул на пол, прямо под ноги Родзянко.
– Я его задушу собственными руками! Пустите меня! – визжал Родзянко, извиваясь в объятиях других господ.
– Убью! – завизжал граф Бобринский, следом теряя самообладание.
Теперь уже держать приходилось обоих.
В зале разом повисла гробовая тишина. Все наблюдали за разыгрывающейся драмой и ждали ее окончания. Как так-то – мелкий и слабый министр полез на огромного и сильного думского председателя, за которым народная власть. И зацепил к тому же правого националиста Бобринского.
– Уходим Саш, ты чего, – шептал Курлов, оттягивая взбеленившегося министра к выходу.
Протопопов пятился, наступил на оброненные очки Толстого, но все еще переводил с Родзянко на Бобровского испепеляющий взгляд, по злому улыбаясь. И надо признать, что яйца у председателя Думы имелись. Он выпрямился, хотя один Бог знает, каких ему стоило трудов взять себя в руки. Мокрый, взмыленный, со взъерошенными волосами и красными выступившими на бледном лице пятнами.
– Вам это даром не пройдет! – процедил он металлическим голосом, сквозь стиснутые зубы, первым придя в себя. – Мой друг будет у вас завтра в полдень. Я надеюсь, что вы не откажете мне в моем требовании, как некогда отказали Бобринскому!
Что значили эти слова, Протопопов понимал – Родзянко требовал сатисфакции. И открыто указывал на то, что по его разумению, Протопопов избежал дуэли с графом Бобринским, который имел неосторожность назвать министра холопом под шумные аплодисменты думского большинства 19 ноября 1916 года. Именно Родзянко не дал тогда Протопопову сказать слова с думской трибуны в своё оправдание и ответить на клевету и нападки. Дуэль не состоялась по той причине, что Протопопов нашёл письменные объяснения графа Бобринского исчерпывающими и достаточными.
Сам граф сейчас наблюдал за происходящим с явной усмешкой в своём взгляде. Он, по всей видимости полагал, что только что Протопопов устроил себе политические похороны и напросился на отставку.
3
Встречал разные варианты написания фамилия Родзянко, в книге остановился на том, что фамилия не склоняется.