Сатана-18

Заключительная глава

Всему свое время и все в этом мире иссякает, отцветает и приходит к концу. Однажды Аль-Каида и ее террористы погибнут и мир станет лучше. Героическая война Хадама аль-Замира против диверсантов и фанатиков также подходила к концу, и его миссию и обязательства постепенно брали на себя другие люди. За два года во главе организации Хадам предотвратил сотни терактов и спас тысячи жизней. Проходило время, он старел, изнашивался и терял необходимые качества, накапливая болезни и усталость. Он стал совершать незначительные, но дорогостоящие просчеты и ошибки. В случае разоблачения его ожидали интенсивные допросы и мучительная смерть. Давно ожидаемое возвращение Хадама домой в Пенсильванию к жене и детям больше нельзя было откладывать. План его спасения был подготовлен и одобрен высшим руководством США. Но тут случилось совершенно непредвиденное.

Хадам, известный в своем окружении как Осама бин Ладен, сидел у окна на третьем этаже своего недавно построенного особняка в Абботтабаде, Пакистан. Измученный переживаниями, он задремал, когда Аршад Сарраф, его верный друг и сподвижник, доставил свежие новости, поступившие из Сибири, тем самым подлив масла в огонь. «Наши эмиссары оказались одураченными, а запуск ракеты с ядерной боеголовкой, нацеленной на США провалился. Напрасно потрачены миллиарды долларов. Каковы будут ваши инструкции, эффенди?» пряча обеспокоенный взгляд, осторожно спросил вошедший. Аршад был опытным бойцом, но уже не молод. Всю свою жизнь он посвятил борьбе с «заокеанскими крестоносцами» и им подобными агрессорами. Себя он никогда не жалел, ничего не боялся и был готов пожертвовать собой во имя джихада. Его аккуратно подстриженная борода давно поседела, но силы не покинули зрелого мужчину. Шалвар камиз ловко обхватывал его мощные плечи, а глаза не потеряли зоркость, убивая неверных через оптический прицел с расстояния в полтора километра. Но сегодняшняя неудача огорчила его. «Братья нам не простят!» это выражение было написано на лице посланника. Неясным движением руки Хадам отпустил своего офицера. Дверь закрылась и шаги затихли. Однако двойника терзала тоска и тревога. Сквозь щель в занавесках он взирал на голубое небо, крутой склон близлежащего горного хребта и заросли гуавы. Деревья произрастали недалеко от 10-футовой бетонной стены, увенчанной колючей проволокой, которая окружала территорию его поместья. Постепенно он погружался в отчаяние, сердце сильно колотилось, губы беззвучно шевелились, а тюрбан сполз в сторону. Взгляд его был устремлен на множество глинобитных домов с плоскими крышами, составлявших этот средний по размеру город. В лучах заходящего солнца поблескивали изразцовые купола мечетей и угловатые порталы мавзолеев. Множество обитателей, одетые в чалмы и белые халаты, толпились на узких извилистых улочках, галдя, жестикулируя и громогласно проклиная иноверцев. Чад от мангалов и жаровен поднимался к знойному голубому небу. Воздух был наполнен удушающими запахами бараньего жира и древесных углей. Таков был повседневный уклад тысячелетнего Востока. Он едва не терял сознание от происходящего вокруг. Mного лет подряд oн находился в центре этого столпотворения. Он тосковал по дому и скучал по своей семье в США. Однако ему приходилось выполнять свои обязанности и разыгрывать роль лидера самой смертоносной террористической организации в мире. В тяжелом раздумье затворник схватился за голову. «Как такое важное событие, как запуск ракеты, могло произойти без моего ведома?» мучил вопросами он себя. «Подчиненные все время меня обходят. Неужели я им не нужен?» Наклонившись к столу, он еще раз перечитал сообщение, которое принес ему Аршад. По полученной информации, после провалившегося запуска в Ужуре, вечером того же дня спецотряд ФСБ настиг боевиков в их резиденции и в завязавшемся бою все трое героев были убиты. «Какой позор», Хадам покачал головой. «Какая пустая трата человеческих жизней! Их можно было бы перевоспитать!» Обалдевший от волнений, старик застыл, выпучив глаза и затаив дыхание. Он продолжал сидеть на мягком густом ворсе ковра, скрестив под собой ноги и подложив под спину подушку, пока солнце не скрылось за горами и на небе не высыпали первые звезды. В наступивших сумерках призрачная дымка заполнила комнату, отчего все окружающее выглядело странно; старинный резной шкаф у стены, толстый персидский ковер на полу и другие предметы быта стали незнакомыми и пугающими. О чем он размышлял? Если спросить, он бы затруднился сказать. Может быть он думал о своих родных в Пенсильвании или о возможном аресте, задержании и ужасающих пытках здесь, в Пакистане? Лучше его об этом не спрашивать. Он был неуверен. Между тем время тянулось час за часом. Затем раздался вежливый стук в дверь, от которого Хадам вздрогнул. Он проснулся. Не сразу поняв, где находится, он оглянулся и включил свет. Вошла, неслышно ступая, одна из его жен, миниатюрная брюнетка лет сорока. Серое платье и розовые брюки до щиколоток облегали ее изящное тело. Красавица принесла с собой чарующий, сладкий аромат духов. «Чего ты хочешь, Хадиджа?» сварливый голос его стал тонким и сиплым. Покорно опустив голову, женщина остановилась на пороге. «Прикажете подавать ужин, сэр?» она поклонилась еще ниже. «Да,» невнятно буркнул он, сопроводив свое высказывание маловразумительным жестом руки. «У нас хорошие новости, сэр. Сейчас проходит религиозный праздник Шаб-и-Барат. Мы раздавали блюда с халвой, украшенные серебряными листьями. Угощение былo доставленo нашим соседям и беднякам в городе. Все благословляют вас.» Она улыбнулась и снова поклонилась. «Хорошо. Ты помнишь, что никто не должен знать моего имени? Для посторонних я доктор Ахмад». «Конечно. Мы исполняем ваши распоряжения, господин.»

На цыпочках Хадиджа удалилась. Она спустилась на второй этаж и с облегчением вздохнула. Здесь было спокойно и уютно. Изысканные латунные светильники, украшенные янтарем, освещали просторный зал. Цветастые роскошные ковры устилали полированный деревянный пол. Мягкие низкие диваны и книжные полки, набитые томами в кожаных переплетах, вытянулись вдоль стен. Усевшись на мягкий пуфик, бедняжка устало вытянула свои стройные ноги. В последнее время каждая встреча с мужем превращалась в мучительный стресс. Ей хотелось плакать. «Что ты узнала? Как он?» на Хадиджу посыпались вопросы. К ней поспешно приблизились еще три жены господина. Самой старшей из них, Афаф, было столько же лет, сколько Осаме бин Ладену, а самой молодой жене, Эсме, было всего двадцать. Все это время женщины находились в зале, терпеливо поджидая свою подругу, посланную наверх, чтобы разузнать настроение их общего мужа. Кто-то коротал время за вышивкой, кто-то рисовал эскизы на холсте, прикрепленном к мольберту, кто-то музицировал на рояле, стоящем поодаль возле окна. Завидев Хадиджу, дамы окружили ее и с нетерпением ждали ответа. «Я не знаю», пробормотала та с душевной болью. «Он все тот же. У меня такое впечатление, что я ему больше не нужна». «Верно. Он не прикасался ко мне целую вечность,» с неудовольствием высказалась Эсма. «Я молода и хочу иметь детей». «Должна признаться, что год назад я подлила ему в чай бодрящий тоник с витаминами, чтобы повысить его потенцию,» поделилась Инаам, четвертая жена Осамы, привезенная из Алжира. «Ничего не помогло.» Она в отчаянии всплеснула руками и на ее подведенных тушью глазах появились слезы. «Ничего не могу поделать. Он меня игнорирует». Наступило озадаченное молчание, прерываемое смехом старших детей, играющих в соседней комнате. «Может, наш господин заболел?» предположила Афаф. «Тогда ему нужен врач.» «Конечно, все может быть,» с неудовольствием пожала плечами Инаам. «Но поможет ли лечение? И в этом ли дело?» «Мы все несчастны, но кто из нас осмелится вслух об этом сказать и огорчить мужа.» Хадиджа оглянулась на своих друзей. «Мой совет: надо смириться и ждать». Она сердито надула свои сочные губы и сморщила прелестный носик. Повисла долгая и мертвая тишина. Женщины растерянно молчали, не зная, как найти выход из ловушки, в которую попали. В соседней комнате веселье продолжалось. Там стучали и прыгали, качался пол, позванивали хрустальными подвесками канделябры; оттуда доносились взрывы хохота. «Эсма,» неожиданно заговорила Хадиджа, «скажи Ибрагиму, что пора накрывать на стол. Наш господин желает ужинать».