Страница 32 из 41
Наваф любил соевые бобы. Их твердые желтые семена напоминали ему отчий дом в Абу-Камале на берегу Евфрата, где он родился и вырос. Фанерный ящик со свежими овощами всегда стоял на плиточном полу в кухне рядом с мешком пшеничной муки и старой изношенной метлой. Раз в день его мать варила бобы, на ночь замоченные в воде, и подавала при каждом приеме пищи. Бобы могли быть горячими или холодными, солеными или засахаренными, это не имело значения; они всегда казались ему очень вкусными. Ощущение сытости после приема пищи было изумительным и расслабляющим, но через короткое время то, что он съел, напоминало ему о том, что это было, вызывая в его кишках избыточное скопление газов. Желудок у паренька урчал, раздувался и беспокоил настойчивыми позывами. Скрестив ноги Наваф сидел и молчаливо страдал, прислушиваясь к какофонии звуков внутри себя. Были ли это голоса его предков, говорящие с ним, и экстренно оповещающие о надвигающихся бедах или что-то другое? Кто знает? Тем не менее было бы очень полезно предвидеть будущее и заранее принимать меры. Наваф уважал и любил эти булькающие перегуды в своем животе. Ни одно из этих бурчащих предзнаменований не следовало сбрасывать со счетов; действовать необходимо безотлагательно и быстро. Конечно, предсказания сильно помогали ему и благодаря верещаниям в животе Наваф успешно строил свою карьеру. Он становился большим человеком. Между тем детство его давно прошло, а любимая родина находилась далеко на юге, но за время своих странствий по свету находчивый юноша нашел заменитель свежим бобам: он использовал консервированную фасоль. Консервированная фасоль была доступна по всему миру, даже в этой варварской России. Ее семена были вкусными и мягкими. Их вкус был сносным — почти нормальным. Жестяные банки с лакомством он прятал под корнями искривленной сосны, растущей возле ограды ракетной базы. Это был его секрет, потому что Танвил никогда и никому не позволял наедаться досыта. Каждая единица запасов провизии, предназначенной для их отряда, была зарегистрирована и посчитана; безжалостный Танвил правил группой железной рукой. Он никогда бы не позволил Навафу открыто наслаждаться его питательными веществами. Сегодня позыв чревоугодия накатился снова; знакомый и дружелюбный внутренний голос сказал ему, что пришло время бобов. Наваф пробудился и открыл глаза. Это случилось после полуночи. Табло «Выход» светилось под потолком и отбрасывало на стены смутные тени. Рядом с ним, положив головы на молитвенные коврики, храпели его соратники-бойцы. Наваф, озираясь, привстал, взял свою одежду и, осторожно переступая через ноги и руки спящих, вышел в слабо освещенный туннель. Дверь в конце была приоткрыта, пропуская электрические кабели от генератора в подземелье. Непрекращающийся гул движка отражался от сводчатых стен. Наваф толкнул тяжелую дверь и выскользнул наружу. Туманная безлунная ночь поглотила его. Верхушки деревьев раскачивались и скрипели под черным небом. В кромешной тьме раздавалoсь пугающее уханье совы. Жужжащие тучи комаров, нашли его в темноте и атаковали, волна за волной кусая его плоть. Ему было холодно, страшно и дико, как будто его, мокрого и несчастного, бросили в ледяной ящик, набитом пиявками. «И в Сибири это называется лето!» хныкал и жаловался он. «В таком климате без водки любой бы заболел пневмонией через час. Я ненавижу это место больше, чем Америку». Проклиная судьбу и горько жалуясь, вo всю прыть ковылял он по кочковатому грунту, спотыкаясь о пни, муравейники и кучи валежника. Задрав глаза в небо, он словно искал там дорогу к своему сокровищу. В разрывах туч показались звезды, бледные и противные, чужие и далекие, они не шли ни в какое сравнение с роскошным звездным небом его жаркой, бесснежной родины. Сибирь была для него, как кость в горле, холодной, жестокой и вечно темной, но хуже всего, она прятала от него фасоль! Банки могли быть где-то рядом, но они не выдавали своего местоположения, потому что не могли говорить, позвать его и даже задребезжать! Впопыхах несчастный налетел на валун, больно ушибся и упал в кусты. Ледяной ветер пронзил все его существо, почти парализовав и согнув пополам. Подавленный невзгодами, он затих, бранясь про себя и скрежеща зубами. Сколько он там пролежал неизвестно, но от оцепенения его пробудили тихие человеческие голоса. Наваф напрягся, перевернулся на живот и по-собачьи встал на четвереньки; но гавкнуть все таки не успел. От увиденного cердце у бедняги затрепетало и чуть не выпрыгнуло из груди. Призраки присутствовали на поляне, несомненно это были призраки! Они танцевали и их силуэты парили над травой! Что это могло значить? Могло ли это видение быть следствием десятилетий фанатичного поедания бобов? Может быть, некоторые продукты, купленные в магазине, оказались недоброкачественными и медленно отравили его? Расстроенного гурмана прошиб холодный пот. Но уши его оставались открытыми, ежесекундно воспринимая информацию. Голоса напоминали Михаила и Глашу. Силуэты надвигались и удалялись, кружили по поляне, словно потерявшись или в глубоком раздумье. Услышав приближающийся к нему смех, бедняга нырнул в траву. Он не хотел, чтобы его нашли и стали расспрашивать о том, что он здесь делает. Расспросы бы стали унижением. Сгорая от стыда и бормоча нелепые выдумки, ему бы пришлось солгать, но правду сказать ни в коем случае нельзя. Наваф услышал скрип открывающейся двери и из любопытства поднял голову. На мгновение клочок света очертил две человеческие фигуры, несущие внутрь громоздкий предмет. Дверь затворилась и он опять остался один в глухой сибирской ночи. Тем не менее, что это явление могло означать? Должен ли он сообщить об этом странном событии Танвилу? Но тут же догадался, что получит выговор: что он, Наваф, делал на поверхности, да еще посреди ночи без разрешения начальства? Начнется следствие и тогда его бобовое сокровище будет навсегда потеряно. Погруженный в размышления, Наваф подполз к ограде рядом с кривой сосной. Какая удача! Он сразу нащупал одну из банок. Причмокнув губами, он откупорил ее и вылил густое, липкое содержимое в свою широкую глотку. Взмокший от восторга и не обращая внимания на кровососущих насекомых, чудак лежал на спине и ждал, когда предки начнут с ним говорить. Прошло немного времени и его сияющее будущее снова раскрылось. Согласно серии желудочных бульканий и лопотаний Навафа ждали слава и почести, богатый дом и верная жена, но рассказывать о своем ночном видении никому нельзя. Сиди тихо и молчи в тряпочку! Иначе засмеют и сочтут за сумасшедшего! Через час Наваф поднялся, стряхнул приставший к одежде лесной мусор и вернулся на свое спальное ложе в подземном здании. Ему там нравилось. Наутро его ждала интересная работа!
Предварительные испытания компьютеров командного модуля, систем навигации и электроники ракеты прошли успешно и Глаша отпраздновала это событие сварив большую кастрюлю борща. Пикантный запах кулинарного шедевра разносился по отсекам, заставляя пустые желудки членов команды урчать от голода. Оставив в стороне свои заботы, боевики Аль-Каиды собрались в столовой. Тяжелый сосуд, до краев наполненный вкусным супом, стоял на плите. Глаша алюминиевым ковшиком наливала каждому в миску дымящуюся густую жидкость. Сегодня боевики покинули привычные места на полу и присоединились к Беловым. Компания сидела за столом и с удовольствием хлебала борщ со сметаной, откусывая ржаной хлеб. Ели так, что только за ушами трещало. После того, как первоначальный голод был утолен и миски еще раз наполнились, начался неторопливый разговор. «Вы должны приехать в Ирак после нашей победы над американцами!» сердечно обратился к русским Танвил. «Вы познакомитесь с моей семьей». «Было бы здорово», отведя взгляд, растянул губы Михаил, зная, что этого никогда не произойдет. «Вы из Багдада?» «Нет, мы из Ан-Наджаф аль-Ашрафа, к югу от столицы. Наша семья владеет автотранспортной компанией.» «Итак, вы дальнобойщик?» «Нет,» ответил он, покачав головой. «Нет.» Михаил не мог понять, сожалел ли Танвил о своей несостоявшейся карьере в сфере грузоперевозок или доволен своей судьбой профессионального убийцы. Наступила пауза. Чавканье и сопение не утихали. После того как миски были опустошены во второй раз, Танвил совсем развеселился. На то были причины. Тесты прошли успешно, а еда была питательной и вкусной. Все шло хорошо и на горизонте не предвиделось никаких препятствий. Наверняка, его ждала великая награда от шейха! Он находился в хорошем настроении и любил рассказывать о себе. «Нет,» продолжил он начатую тему. «Я единственный, кто отошел от семейной традиции и поступил в институт. Я окончил бизнес-школу в Великобритании». Полный светлых воспоминаний, он крепко потер ладони и взглянул на своих помощников. Те с удовольствием заканчивали уже вторую порцию борща. Их рты были в красных свекольных пятнах и они вытирали губы ломтями черного хлеба. «Наваф и Маджед тоже из семей среднего класса», пояснил Танвил. «Они учились во Франции и Германии». «Подумать только,» про себя ужаснулся Михаил. «Как они стали террористами?» Но лицо его не выразило ничего, кроме обычной благожелательности. Михаил хорошо владел собой. «Вы с Навафом отлично говорите по-русски», заметил oн. «Где вы выучили наш язык?» Наваф, сидевший рядом с Михаилом, как глухой и немой, не принимал участия в беседе. Он положил ложку на стол и открыл зубастый рот. Его круглое лицо сияло, как утреннее солнце, поднимающееся над плодородными равнинами Месопотамии. Густая слюна блестела на его подбородке. Он облизал губы и перевел взгляд на Танвила. «Наваф свободно говорит по-французски, но не понимает русского». Танвил цокнул языком. «Он запомнил несколько слов и расхожих фраз и может ввести собеседника в заблуждение, который легко поверит, что тот знает язык». Глаша, находившаяся в пределах слышимости, почувствовала мгновенное облегчение. Она была рада, что влюбчивый боец Аль-Каиды не понял ее гадкие слова. Сдерживая смех, бравая женщина незаметно взглянула на ухажера. Наваф, с вымазанными свеклой красными щеками, досасывал остатки борща. Маджед предложил ему салфетку. «Хорошо, ну а ты?» не отставал Михаил. «Откуда у тебя такой хороший русский?» «От моей жены», блаженно улыбнулся Танвил. «Она из Белоруссии». «Как вы с ней познакомились?» Глаша была безмерно удивлена. Ее брови подпрыгнули, а челюсть слегка отвисла. Она оперлась на плечо мужа. «Я встретил ее в Минске в 1992 году,» словоохотливо рассказывал Танвил, «когда приехал закупать тяжелые грузовики на Белорусском автомобильном заводе. Мы влюбились друг в друга с первого взгляда, но я не мог сразу забрать ее домой. Мы переписывались и весной следующего года я вернулся в Минск. На этот раз у меня не было другого дела в Белоруссии, кроме как увидеться с ней. Я приехал жениться на моей драгоценной любимой». «Где она сейчас?» спросила Глаша. Интонации волнения и тревоги зазвучали в ее голосе. «Где же ей еще быть!» рассмеялся Танвил. «Она дома в Ираке с семьей; под присмотром моей старшей жены. Мы вместе уже десять лет и она подарила мне трех прелестных детей». Лицо террориста потеплело от воспоминаний. Уголки его жестких губ смягчились, а в глазах запрыгали искорки смеха. Дотянувшись до своего бумажника, он достал цветную фотографию и протянул ее Глаше. На прямоугольном кусочке картона была запечатлена группа из четырех улыбающихся женщин; Танвил, как турецкий паша, расположился на ковре в центре; на голове у него красовался белый тюрбан. Все женщины были одеты в черные, спадающие до пола, хиджабы. Среди них выделялась высокая, стройная женщина со славянскими чертами лица. Ее светлые волосы выбивались из — под платка. «Как ее зовут?» спросила Глаша. В ее голосе послышалась жалость. «Елена. Простое русское имя. Наша семья быстро запомнила это слово. Однако ей потребовалось долгое время, чтобы выучить имена других моих жен. Поначалу она в тетрадку записывала; запиналась, путалась, но теперь не делает ошибок». Усвоив эту информацию, Глаша пошатнулась и чуть не потеряла сознание. Покачав головой, она прикусила губу, чтобы не застонать. Ее рука вместе с фотографией безвольно упала на стол. Придя в себя, она спросила, «Знала ли Елена, что у вас есть другие жены?» «Она никогда не спрашивала», сухо сказал Танвил, бросая в свой рот хлебные крошки. Он начал сердиться, глаза его сузились, он нетерпеливо всплеснул руками. Настойчивые вопросы Глаши ему не нравились. Он уже не был в таком благодушном настроении, как час назад. Танвил злобно взглянул на повариху. «Перед свадьбой моя невеста должна была знать, что у нас есть гаремы,» пробормотал oн сквозь зубы. Его нос сморщился от отвращения. Он отвел взгляд от Глаши, явно недовольный расспросами. «Как ты стал бойцом Аль-Каиды?» Михаил попытался отойти от тревожной темы. «Почему вы так ненавидите американцев, что рискуете своими жизнями, чтобы уничтожить их?» На лице Танвила появилось мрачное и тяжелое выражение. Oн положил ложку в пустую миску и окинул своих боевых товарищей пытливым взглядом. Головы Навафа и Маджеда почти соприкасались. Вполголоса они обсуждали что-то из математики и настолько увлеклись решением технической задачи, что совершенно игнорировали окружающее. Перед ними лежали карандаши, лист бумаги и калькулятор. Они были сосредоточены на наспех нарисованной диаграмме и рядах цифр. С отеческой улыбкой Танвил похлопал ближайшего к нему боевика по плечу и, опустив голову, надолго замолчал. Наконец он заговорил, когда Михаилу показалось, что разговор окончен. «Мы рискуем ради благородного дела», веско изрек Танвил, задрав вверх указательный палец. «Мы не против того, чтобы умереть, если в этом есть необходимость. Нам все равно. Вы любите жизнь, мы любим смерть; так учит наш шейх. Мы убиваем неверных, как бешеных собак». Он резко хлопнул ладонью по столу. Взгляд террориста, тяжелый и ненавидящий, вызывал у Глаши дрожь. К счастью, он избегал смотреть на нее, а она, затаив дыхание, с широко раскрытыми глазами впитывала каждое услышанное слово. «Какой ужас! Но почему вы хотите, чтобы американцы погибли, если они наслаждаются своими жизнями?» нахмурилась Глаша. «Нам все равно, чем они наслаждаются! Мы хотим, чтобы они отсюда убрались! Чтобы их здесь никогда не было!» Танвил отчаянно замахал руками, возможно показывая, что «здесь» означает «где угодно». Он хрустнул костяшками пальцев и нервно спросил Михаила, «Ты знаешь историю крестовых походов?»