Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 25 из 41



Как только дверь за последним боевиком закрылась, Глаша выбежала из кухни с широко раскрытым глазами. Она слышала и уразумела каждое слово, что было видно по ее побледневшему, искаженному лицу. «Они хотят начать войну», с ужасом прошептала она. Ее халат и шея намокли, а порезанные руки кровоточили. Кухонным полотенцем она смахнула со своего лица капли воды. «Не волнуйся, дорогая. Мы остановим их прежде, чем они успеют пальцами шевельнуть», обнадежил ее Михаил. «Я позвоню генералу Костылеву. Теперь я знаю, чего они добиваются». «Да, позвони ему прямо сейчас. Таких людей следует поместить в психиатрическую лечебницу». Она удалилась в ванную, где держала медицинскую аптечку. Обработав свои порезы, Глаша вернулась с небольшой полупрозрачной пластиковой коробочкой в руках. «У меня к тебе вопрос, который я давно хотела задать. Я нашла это устройство в твоем чемодане. Я прочитала приложенную инструкцию и знаю как с ним обращаться.» Сжав коробочку пальцами, Глаша сняла с нее верхнюю крышку. «Ты получил этот аппарат от американцев?» «Да.» «Тебе пришло сообщение.» Глаша смущенно улыбнулась, указывая на непрерывно и равномерно мигающий красный огонек. «Этот индикатор светится с тех пор, как ты вернулся домой две недели назад. Ты собираешься отвечать?» Она передала коробочку мужу. Toт достал радио, развернул наушники, присоединил их и включил гаджет. Он сосредоточенно внимал, ловя каждое слово, лицо его было угрюмым и отстраненным. Закончив прослушивание, он ударил кулаком по столу. «Они все лгут, эти американские капиталисты!» крикнул Михаил, снимая наушники. «О чем там говорят?» с опаской Глаша покосилась на заокеанский аппарат. Михаил нервно хихикнул, смахнул капельки пота со лба и дернулся как взнузданный конь. «Они утверждают, что генерал Костылев арестован по обвинению в шпионаже в пользу иностранной державы. Они советуют мне бежать. Они сказали, что все подчиненные генерала уже арестованы и находятся под следствием. Они говорят, что если я найду способ выбраться из России, они предоставят мне и моей семье политическое убежище в США». Потемневшие, разочарованные глаза Михаила не смотрели на жену. Помолчав и собравшись с мыслями, он тихо, заметно волнуясь, почти шепотом заговорил. Покрасневшее лицо его приняло обиженное выражение и как-то беспомощно вздрагивало. «Теперь я понимаю, почему Костылев не отвечает на мои телефонные звонки», Михаил нервно сцепил кисти рук. «Я думал, что наше правительство вознаградит меня за исключительную службу. Похоже, это не так. Однако я докажу родине, что всегда предан и верен заветам Ильича! Я докажу свою невиновность! Пусть убедятся! Я никуда не собираюсь бежать!» вызывающе заявил он. Подняв голову, Михаил перешел почти на крик. Его яркий, нетерпеливый взгляд пугал и испепелял. «Мне нечего скрывать! Я невиновен!» Он грохнул кулаком по столу. Глаша смотрела на него, как на заблудшего ребенка. В ее глазах вспыхнул страх. Ноги бедняжки подкосились и она опустилась на диван. Там она застыла, как ледяное изваяние; руки безвольно сложены на коленях; глаза опущены, губы сжаты. Но ненадолго. Возражения появились в ее облике, с каждой минутой проступая сильнее. Она повела плечами и заговорила. «Разве ты не знаешь, что на самом деле в нашей стране ничего не меняется?» безрадостно утверждала она. «Вот вкратце история СССР: Сначала был царизм, потом социализм, а теперь не поймешь что; и приличного названия тому безобразию нет. Правительства приходят и уходят, но жизнь простых людей остается бедной и несчастливой. И было так и будет испокон веков. Наше государство — это изгой, переживший почти на сто лет другого изгоя, своего фашистского союзника и собрата, гитлеровскую Германию. Десталинизация в стране никогда не произошла, потому что оболваненный, запуганный народ наш ничего не требовал. Маленькие люди всегда остаются обездоленными и обманутыми; маленькие люди несут ответственность за грехи больших людей; маленькие люди за свою работу получают нагоняи и подзатыльники, а не вознаграждения и премии… Нам надо бежать, Миша,» сказала она умоляющим голосом и положила руку ему на шею. «Почему мы должны бежать? Я не предатель! Я докажу, что это не так!» Михаил нахмурился. Он разогнулся, бросил гневный взгляд на жену и громко топнул ногой. «Я патриот, люблю свое отечество и заслуживаю полного доверия! Достаточно глупых обвинений!» На лице Михаила появились досада и раздражение. «Больше ничего не хочу слышать!» нетерпеливым жестом он отмахнулся от Глаши. Капли дождя застучали по окну, делая стекло мутным и волнистым. По его поверхности стекали тысячи бесконечных водяных струек. Их частый дробот навевал дремоту. Глаша включила люстру. Шесть электрических свечей наполнили комнату мягким, приятным светом. Тряпкой, смоченной хлоркой, она протерла стулья там, где всего несколько часов назад сидели незваные гости, и постелила новую скатерть. Все шло как обычно. Пустые страхи были забыты. Михаилу стало хорошо и весело. Он готовил на кухне говядину; напевая, прищелкивая пальцами и постукивая каблуками. Кастрюли, кипящие на плите, и духовка, где доходила утка в яблочной глазури, требовали неустанного внимания. Михаил удовлетворенно улыбнулся. Все будет хорошо. Не стоит волноваться по пустякам. Между тем, в главной комнате Глаша выложила на стол свежеиспеченный пирог с капустой и поставила заварочный чайник с фарфоровыми чашками. Их дочь вернулась с детской площадки. Катя лукаво улыбалась и была полна радостных веселых проказ. Мама переодела ее в сухие штаны и рубашку и вся семья собралась за столом ужинать. На лице Глаши проступила едва уловимая эмоция счастья.

Михаила арестовали на следующий день в той же комнате. Его вытащили из дома и поместили в бывшую тюрьму КГБ в центре Ужура. Семье Беловых казалось, что пришел конец всему и они сломлены навсегда. Новость быстро распространилась по городу. Друзья, родственники и соседи толпились в маленькой квартирке Беловых, вспоминая, каким хорошим был Михаил, каким был чутким, заботливым и полезным, и как всегда всем помогал. Говорили так, словно Михаил навсегда ушел и никогда не вернется. С Глашей обращались как сo вдовой, а о ее муже вспоминали, как будто он уже умер. Эти люди были сибиряками, знакомыми с системой концлагерей, которые знали, что попав туда, обратно дороги нет. «Перестань плакать, не то выплачешь все глаза», уговаривала ее мать. «Теперь тебе придется растить дочь одной. Он был хорошим мужем и за эти десять лет любви, которые он тебе дал, тебе надо быть благодарной». Она положила руку на плечо Глаши. «Ты больше никогда его не увидишь.» «Неправда,» возразила мать Михаила, крупная, статная, с резкими чертами лица старуха в черном платке. «Я знаю своего сына. Он сделает невозможное возможным. Он вернется к тебе, Глаша!»

Глава пятнадцатая

Ветер, несущий песок и горькие обещания семейного счастья, хлестал Михаилу в лицо. Он был в бегах. Синяя Волга неслась по улицам на бешеной скорости. В открытом окне ревел разорванный в клочки воздух. Выпучив глаза, гневными взглядами ошарашенные пешеходы провожали мчащийся автомобиль. Pуки водителя сжимали баранку; сердце металось, как птица в клетке; хриплое дыханье вырывалось из раздувшихся ноздрей. Открытый наручник болтался на его левом запястье, правое запястье — свободное- кровоточило. Костяшки его пальцев саднили от ударов, которые он нанес офицеру ФСБ, чье израненное тело в зеленой форме, валялось на заднем сиденье седана. На каждом ухабе голова чекиста подпрыгивала вверх и вниз, изо рта вытекал ручеек крови, конечности жертвы вытянулись, как окаменевшие. По всей видимости, тот был мертв.

Восемнадцать часов назад Глаша открыла дверь двум сотрудникам ФСБ в штатском. Вошедшие бесцеремонно оттолкнули ее, предъявили документы и схватили Михаила. Боль, тоска и мучение в глазах его жены и дочери были безмерными. Они беспомощно взирали, как на их любимого надели наручники. «Возвращайся скорее, папочка!» плакала Катя, пытаясь отдать ему свою любимую куклу. «Не положено!» рявкнул мордастый, похожий на пуделя, агент. Он шлепнул девочку по руке. Катя отчаянно закричала, когда увидела, что ее отца уводят. Глаша сумела скрыть слезы, но ее напряженное лицо преобразила гримаса ужаса. С заломленными за спину руками, Михаила вывели и посадили в черный закрытый фургон. Вскоре пришли еще двое сотрудников, чтобы провести обыск в квартире Беловых. В местном отделении ФСБ Михаилу сообщили, что он расхищал государственное имущество, шесть лет шпионил в пользу Америки и на следующий день будет отправлен в Москву для тщательного расследования его преступной деятельности и очной ставки с предателем Костылевым. Он провел бессонную ночь в одиночной камере, скорбя о семье и своей несчастной судьбе, а утром его отправили в аэропорт. На него опять надели наручники, на ноги добавили кандалы и погрузили в кузов седана без опознавательных знаков. «Шевелись, урод, шевелись!» Высокий курносый агент пнул Михаила под зад. Михаил зашатался, потерял равновесие и болезненно упал на назад, на свои скованные за спиной запястья. Он превратился в предмет, который надо транспортировать, сторожить и подсчитывать. Его тюремщики привыкли обрабатывать тысячи таких, как он, никогда не отступая от собственных правил обращения с арестованными. Органы накопили огромный опыт в укрощении человеческих характеров. Сегодня утром, убедившись, что Михаил покорен и пуглив, его оставили наедине с малочисленным эскортом — единственным водителем. Со своего места на заднем сиденье разгневанный взгляд Михаила не отрывался от затылка сопровождающего агента. Человек, сидевший за рулем, маячил прямо перед ним, затмевая солнце, которое светило в глаза. Светлые неопрятные кудри на бычьей шее чекиста давно требовали стрижки. Засаленный воротник военной куртки был обсыпан перхотью. Запах одеколона лез в ноздри и заставлял окружающих чихать. Руки Михаила, скрученные за спиной, вызывали ноющую пульсацию в суставах и во всем теле. Он игнорировал неудобство; ведь у него была ответственная задача! Пальцы Михаила разогнули скрепку, которую он держал в правой руке с самого момента ареста. Тонкий кусочек проволоки, который в момент прощания Глаша незаметно вложила ему в ладонь, был его единственным шансом обрести свободу. Он не мог позволить себе потерять его. От его мастерства зависела судьба его семьи. Михаил сделал короткий Г-образный изгиб на кончике проволоки и под неудобным углом изловчился вставить полученную «отмычку» в замочную скважину. Дюжину раз он крутил свой инструмент, пытаясь выровнять штифты в запирающем механизме. Внезапно пружина щелкнула и его левая рука освободилась! В этот момент его онемевшие и воспаленные пальцы уронили «отмычку». Михаил взглянул в зеркало заднего вида. Обошлось! Все в порядке! Взгляд водителя по-прежнему прикован к дороге. Тот был занят обгоном двух пассажирских автобусов, окутанных клубами выхлопных газов. Ему ни до чего не было дела. Он старательно рулил и утирал стекавший со лба пот. «Пора действовать,» решил Михаил. Он оперся на правый локоть и его голова исчезла из поля зрения сопровождающего. В любой момент ожидая услышать властный oкрик, Михаил левой рукой нащупывал на коврике внизу потерянный инструмент. Удача! Он выпрямился на сиденье и несколько секунд, зажмурив глаза, отдыхал. Затем он опять взглянул в окно и заметил, что они давно выехали из города и приближались к аэропорту. Машина катилась по пустынному участку шоссе, по обе стороны которого мелькали сосны и ели. Время истекало. Михаил знал, что по прибытии в аэропорт его запрут в камере предварительного заключения и оставят там ожидать самолета на Москву. Он обязан продолжить свои усилия! Побагровев от натуги, Михаил подтянул к себе ноги и с третьей попытки разблокировал кандалы. С трудом он подавил невольный вздох облегчения. Сейчас или никогда! Одним быстрым движением Михаил атаковал водителя; правой рукой схватив того за подбородок, а левой за затылок. Он крутанул резко и сильно, свернув врагу шею. Михаил слышал хруст ломающихся позвонков, короткий стон, затем тело чекиста дернулось и обмякло. Руки противника все еще лежали на руле, но теперь перегнувшись вперед, Михаил управлял Волгой сзади. Он повернул ключ зажигания, заглушил двигатель и плавно вывел автомобиль на обочину. Через минуту Михаил окончательно завладел Волгой. Он запихал раненого агента на заднее сиденье и повернул седан обратно в город. Он знал, что у него есть около часа до того, как его отсутствие — а именно, пропажа «груза ФСБ» — будет замечена. Только оказавшись в центре Ужура, Михаил замедлил гонку. Тихо и чинно он припарковал Волгу в пустом дворе своего дома, на том же месте, где агенты взяли его двадцать два часа назад. Был ранний полдень буднего дня и несколько бабушек, разместившихся на скамейках, заметили его появление. Они равнодушно помахали руками и вернулись к вязанию и бесконечной болтовне. Солнце светило тепло и ярко и берёза, 50- метровая неизменная доминанта, раскинула свои могучие ветви, нежась в его ласковых золотых лучах. Высоко наверху шумела листва и беззаботно щебетали птички. На траве вокруг толстого корявого ствола, между узловатых переплетенных корней валялись разбросанные детские игрушки. Михаил поднялся на крыльцо. Эхо его быстрых шагов еще разносилoсь по коридору, когда он звонил в дверь. К его ужасу ответа не было. Он слегка склонил голову набок, прислушиваясь к звукам в квартире. Изнутри не доносилось ни шороха. Сердце его бешено колотилось и едва не выпрыгивало из груди. Он немного потоптался и почесал лоб. На нем топорщилась все та же мятая одежда, в которой его вчера арестовали, но его карманы были пусты. Их содержимое вместе с ключами от квартиры лежало в сейфе ФСБ.