Альманах современной русской прозы и поэзии «Литературные встречи» №2

– А теперь взгляните направо. Перед вами необычный экспонат. Эта полинялая крылатка не зря покрыта стеклянным колпаком.

Семеро послушно двинулись в сторону прозрачной колбы в человеческий рост. Приблизиться вплотную не представлялось возможным из-за канатных столбиков. Посетители разглядывали экспонат и, кажется, прослушали что-то важное. Вера Ивановна, хорошенькая экскурсовод, говорила слабым голосом, не узнавая саму себя, но повторять не собиралась. Собственно, ни студент, ни двойняшки не переспросили.

– …На девятый день в разгар июля заявилась крылатка к застолью. Уселась чинно, поворачиваясь в сторону плакальщицы. И гости будто не замечали ничего дурного. Только плакальщица и заметила. Не проронила. Однако причитания свои попридержала.

Вера Ивановна воодушевилась вниманием.

– Представьте, то же повторилось и на сороковой день. Но тогда за столом оказался новый управляющий музеем. Разглядел, что суконные пелерины вздымаются в такт «вдох-выдох». Такой случай управляющий упустить не мог. Он сделал знак музейным, тогда в штате значились исключительно мужчины. Крылатку приказано изловить. Только «виновница» переполоха, согнувшись в три погибели, сложивши рукава на спине, прошествовала анфиладой музейных комнат на воздух, не желая идти в артефакты. И ведь словили бы, но некто Елпидифоров – самый юный кунстхисторикер – поразился той важности, с какой прошествовала крылатка, растерялся и дело поимки загубил. Новый управляющий пылал гневом.

Внимание семёрки прочно перешло от экспоната под колпаком к хорошенькому экскурсоводу Вере Ивановне, да и сама она, вдохновившись, рассказывала историю, впервые с наслаждением повторяя редкую фамилию – Елпидифоров. Третьего дня она познакомилась с молодым человеком… и где бы вы думали? Нет, не в соц. сетях, не на фитнесе, не на курсах английского, не в zoom-конференции, где знакомятся теперь нормальные люди. О ужас! Они познакомились на улице. Верочка рассматривала дом-хамелеон с фасадом, выкрашенным в лилово-чернильный оттенок и меняющим окрас в зависимости от освещения, с кованым гребнем и волютами на башне-фонарике. И спиной натолкнулась на спину такого же любопытствующего, разглядывающего модильоны на том же доме почётного гражданина Коробкова. Молодой человек, с волосами как у перезревшего одуванчика, трижды извинившийся, только усугубил ситуацию, в извинениях отдавив Верочке ногу. Знакомство продолжилось прогулкой по набережной и грустной, непозволительно откровенной для исповеди первому встречному историей о грозящем музею закрытии вследствие отсутствия посетителей и интереса к экспозиции. «Одуванчик» говорил без остановки, а Вера Ивановна косилась на правильный профиль и говорила себе: «Хм… хм… Елпиди… Елпидифоров – приносящий надежду».

Задумавшись и едва не упустив внимание невероятно обширной для здешних мест популяции экскурсантов, Вера Ивановна вовремя спохватилась и продолжила:

– К истечению полугода стеклянный колпак держали наготове. И да! Мрачная крылатка не заставила себя ждать. Музейное застолье проходило не столь пышно, среди своих, ещё помнивших хозяина крылатки – старого работника музея, отдавшего службе сорок лет, и состояло сугубо из проверенных заговорщиков. Когда согбенная крылатка, ничуть не важничая, слегка подёргивая в сторону, по ходу, правым рукавом, прошествовала мимо заждавшихся и водрузилась в торце стола, тут же из-за портьер к ней бросились двое и ухватили за хилые плечи. Крылатка под чужими руками сникла, обмякла и безропотно сдалась уготованной участи. С тех пор вольные похождения её прекращены. Единственной отдушиной остаётся праздничный день: раз в году, в Ночь музеев, крылатку выпускают погулять по залам. Руководство сквозь пальцы смотрит на ночные похождения, поскольку к утру та добровольно возвращается на место и остаётся лишь поднять стеклянный колпак и впустить.

Семеро и потом ещё двое, забредшие по случайности – один от дождя, другая – делавшая экстремальные селфи в музейных залах, – наполнили кассу, по поводу чего после их ухода в невероятно довольном настроении пребывала заведующая Ирина Моисеевна. Тут Вера Ивановна, хорошенькая экскурсовод, решилась на серьёзный разговор по волновавшей всех теме. Разговор в директорском кабинете складывался в столь горячем духе, что Вере Ивановне не приходило в голову выглянуть в директорское окно. А если бы выглянула, под вполне привычным нынешней весной осенним дождеснегом обнаружила бы своего третьего дня знакомого Елпидифорова, прощавшегося за руку – о, невероятно драгоценный знак тактильного контакта, несбережённый жест предельного доверия и открытости – с теми самыми семерыми, с полчаса назад обилеченными.

Ирина же Моисеевна тем более не собиралась смотреть в окно, когда буквально у её пяток разыгрывается ультимативное действо: и впрямь, нонешняя молодёжь наступает, имея в загашнике – как сказала бы Ирина Моисеевна, имея в перспективе – как сказала бы Вера Ивановна, всего лишь отличное пользовательское умение работы с персональным компьютером, с которым заведующая музеем не сумела завести близкие отношения даже после курсов «для тех, кому за пятьдесят» в районном бюро занятости.

Верочка Ивановна как представитель молодой страты музейного населения последовательно отстаивала необходимость открытия глаз заведующей на ненормальность происходящего в музее. А всё инфернально-мистическое она связывала с той самой крылаткой. Представьте, работницам, раз в две недели производившим чистку подручными средствами запылённой крылатки, вдруг втемяшивалось вести мысленный обратный отсчёт. Сперва они начинали вести счёт делам, оконченным за пять минут до, потом – за десять, после – за полчаса. И доходили до самого детства, уже изнемогая от ввинчивающейся винтом, довлеющей мысли. Иногда кто-то водивший экскурсии вокруг самого старого музейного экспоната – крылатки под колпаком – вдруг за общественным обедом, а обедали тут по старинке, коллективно делясь принесёнными домашними заготовками, так вот, тот изрекал какую-то несвойственную ему фразу, к примеру, за поеданием торта: «произедение искусства». И обед останавливался, все с сочувствием смотрели на произнёсшего, понимая, чьё воздействие тот подспудно испытал. А бывало и того хуже: крылатка, ведущая себя вполне индифферентно, иной раз вдруг недвусмысленно обнимала чистильщицу или, наоборот, маниакально не давалась в руки. Сперва таким странностям не придавали значения, а потом проследили закономерность: с теми, кого крылатка предавала обструкции, через месяц происходили позитивные события, с теми же, к кому ласкалась, через месяц непременно случалось что-то из ряда вон. Последние вопиющие случаи: Верочкино уличное знакомство, которое сперва коллектив не сразу распознал и отнёс было к несчастьям – подозрительный тип этот Елпидифоров, – Верочка ничего не скрывала от коллектива; второе – это случай, произошедший с кассиршей (она помогала снимать тяжёлый стеклянный колпак и чистить крылатку, которая недвусмысленно к ней – девушке шестидесяти лет – льнула, низвергая феминистские убеждения до зачатков грехопадения), а именно: у кассирши месяц спустя обчистили квартиру. Много не унесли, но грязи наделали.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «