Пусть дерутся другие

— Меня зовут Маяк, — произношу ровно, почти миролюбиво, отбрасывая недовольство в сторону. — Так записано в сопроводительных файлах.

Почему не хамлю? Пить очень хочется. Прошу:

— Дайте воды.

— Сначала стрижка. Иди под навес. Оболваним.

Нашу зарождающуюся перепалку слушали все, большинство в открытую, не делая вид, что им неинтересно. Худощавый, морщинистый мужчина встал со скамейки, подошёл к стене и открыл ранее незамеченный мной кран с водой. Припав к носику, напился. Поплескал на ладони, растирая влагу по шее, сунул под мощный напор голову, охлаждаясь.

До-До наблюдал за мной, за моим жадным взглядом.

— Стри-ижка, — ехидно растягивая гласные, напомнил он. — Приказ господина старшего надзирателя.

— Напьюсь — подстригусь.

При виде плескающегося осужденного жажда стала совсем нестерпимой.

Плевал я на ваши тюремные забавы. Рутинную скуку разнообразить захотелось? Вот друг с другом и развлекайтесь. Песни пойте или старые анекдоты пересказывайте.

Делаю шаг в сторону, обходя старшего по блоку. Морщинистый, закончив водные процедуры, блаженно щурится. Тоже так хочу.

В моё плечо впивались чужие пальцы. Больно, продавливая кожу ногтями сквозь ткань робы, под дружелюбное:

— Куда собрался? Нарушаешь приказ господина Пая?

Если До-До собирался меня остановить этим фактом, то глубоко просчитался. По поводу не давать мне воды распоряжений не поступало, а всё, что не запрещено — то разрешено.

— Напьюсь — подстригусь, — повторяю я более настойчиво, на пределе вежливости.

— Подстрижёшься — напьёшься. Хочешь меня переспорить?

Пальцы ослабили хватку, но лишь для того, чтобы другая рука толкнула меня в шею. Несильно, однако пошатнуться заставила.

— Марш вперёд!

Старший, под начинающиеся смешки оранжевых, совсем осмелел. Ну, урод...

Пятнадцать лет! — разрядом пронеслось сквозь меня. — Пятнадцать, сука, лет!!!

А Псих прошептал где-то там, на задворках сознания: «Не бойся».

Зрение приобрело небывалую чёткость — словно оно полностью оторвалось от мозгов, заволакивая их расплывчатым туманом.

Пятнадцать лет! Взаперти! И какое-то дерьмо ещё смеет куражиться?!!

Всё накопленное, сдерживаемое, загнанное вглубь, хлынуло наружу мощным потоком. Секунду, вдох, сейчас полегчает...

Кулак впечатался в глумливую морду До-До как в боксёрский мешок. Коротко, резко, на мгновение ощутив неприятную, сухую шкуру этой сволочи.

Голова старшего по блоку дёрнулась, точно её пришили к телу на тонкой нитке, запрокинулась назад, выпячивая кадык. Распахнувшуюся от неожиданности пасть перекривило, совершенно по-идиотски отвешивая нижнюю губу. Розоватую, с синеватыми прожилками изнутри, почему-то бесящую до нового приступа ледяной ненависти.

Удивлён? Это только начало.

Корпус, начиная движение с отставленной ноги, полуоборотом помогает второму кулаку. Желаю как следует наградить этого сраного мистера прямым в живот. Желаю...

Пятнадцать, блядь, лет!!!

Ого! Я крут! Могу, когда захочу… Глаза у До-До выпучились, пасть, под сдавленное «Ы-а» совсем расширилась, что твой тоннель. А пузико-то мягкое, словно желе продавил. С самого суда так хорошо не было!

Остался последний штрих. В подбородок, снизу. Потом — к крану с водой. А дальше пох...

Мир померк, разом вырвав меня из реальности и безжалостно швырнув в угольно-чёрное ничто.

Глава 2

В себя пришёл... не представляю, когда. Вокруг — кромешная тьма, хоть глаз коли. Внутреннее ощущение времени и пространства притихло, тело трусит от промозглой сырости.

Твёрдо убеждён в одном — я лежу на чём-то жёстком, не мягче камня. Поскрёб ложе пальцами.

На ощупь — сплошной бетон. Влажный, тяжело пахнущий, заставляющий изо всех сил бороться с рвотными позывами. Мне знаком этот запах — дешёвая санитарная смесь. Похожей обрабатывали мою камеру в «Юге», выдавая для этого ведро и тряпку. Потом ещё руки болели, покрываясь мелкими язвами — перчатки для работы с химическими соединениями тюремщик постоянно забывал, так что обходился без них.

Да если бы только вонь беспокоила! По телу словно грузовой платформой проехались. Кости болят, суставы ломает, в голове — бессвязный кошмар, очень похожий на тяжкое похмелье после недельных возлияний.

На языке — привкус аптеки.

Итак — мысли разбегались, как солдаты при виде начальства — я лежу на бетоне и ничего не помню с того момента, как попытался нанести До-До апперкот. Вырубили?

Однозначно. Рядом никто не отирался, надсмотрщик из дверей не выбегал. Этого крепыша точно бы заметил. Через браслет инъекцию вкатили? Вряд ли, не те у прибора задачи. В нём, скорее, немного взрывчатки найдётся, чем игла для уколов.

Снотворным со стен выстрелили?

Более реалистично. Система активной безопасности способна на многое, в том числе и на экстренное усмирение непокорного осужденного. Об этом я не подумал... Сидящему за пультом наблюдения оператору достаточно дать команду — и нужный боеприпас летит в цель.

Вот как тут всё устроено... Современненько, в духе прогресса. Роботизация заменила классических охранников на стенах. А я — болван, теперь, вот, расплачиваюсь.

Попытался проверить догадку на практике, вычленив из общей какофонии страдающего организма ноющие точки уколов. Какое там! Стало только хуже. Части тела будто состязание устроили, взахлёб жалуясь на недомогание и подкрепляя жалобы на редкость паскудными ощущениями.

Н-да... вляпался!

Пока переваривал столь мудрую мысль в мутной голове — трижды пробовал подняться. Сначала — привычно, отжавшись от бетона, потом — более осторожно, с колен. И неизменно возвращался обратно, на вонючее, обессиленно шепча проклятия без конкретного адреса. Отлёживался, часто дыша и прижимая бестолковую голову к холодной поверхности — усмирял неизменно возникающую дезориентационную болтанку в задней части черепа, трансформирующую любое усилие в опасный водоворот, грозящий потерей сознания.

Терпел, ждал, пока отпустит, пробовал снова.

Рассудив, что слишком тороплюсь, начал действовать, как в замедленной съёмке. Медленно, очень медленно встал на четвереньки, с трудом сел, сплёвывая в темноту противную, сладковатую слюну. Ощупал лицо — вроде нормальное, без опухолей от чужих подошв. Губы будто чужие, щека плоская, онемевшая, в левой руке покалывает. Долго валялся, не меняя позы.

Отсюда и дискомфорт. Только сейчас обратил внимание, что трясусь, как ненормальный, а зубы выбивают частую, ритмичную дробь.

Холодно.

Нужно немного гимнастики, разогнать кровь. Пересиливая себя, поднял руки вверх, развёл в стороны. Проделал упражнение снова... Немного согрелся. Во всяком случае, прекратилась дрожь.

Вспыхнул свет. Яркий до рези в глазах, с фиолетово-белым оттенком, насквозь искусственный и утомительный. Он вырвал из тьмы кусок серой, монолитной стены, покрытой множеством крупных капель, выхватил мои тёмные от влажной грязи брючины и такие же грязные тапочки. Дальше я не смотрел, инстинктивно зажмурившись.

Мощное освещение, издеваясь над ошеломлённой сетчаткой, пробивалось даже сквозь смежённые веки.

Со всех сторон раскатисто донеслось:

— Заключённый 2024А! За нарушение режима содержания вы наказаны пятью сутками нахождения в карцере! Вы ограничиваетесь в социальных правах, предусмотренных положением «О местах лишения свободы»! По отбытии наказания пребывание в карцере будет зафиксировано в личном деле! Распорядок дня устанавливается в соответствии с получаемыми указаниями от сотрудника администрации!

Человек, применивший для пущего эффекта громкоговоритель, заткнулся. Свет уменьшил яркость до терпимого, по коже пробежали мурашки от очередной волны озноба, пальцы ног скрутило судорогой.