Пусть дерутся другие

***

Пробиться к Психу мне не удалось. Заранее предупреждённые репортёры плотно облепили выход из вагона, мешая остальным выходящим и спешащим по перрону пассажирам, потому наблюдал издали.

Первый номер вернулся с кампанией. Рядом с ним отирался дородный майор, изображавший из себя заботливую няньку. Получалось у него неважно из-за широченной улыбки, точно парализовавшей физиономию, и постоянного желания угодить в объективы камер, оттеснив виновника торжества. Тот, впрочем, не возражал, отмахиваясь от наседающей журналисткой братии, и кивал на майора.

Псих... Он похудел ещё больше, осунулся. Некрасивое лицо с острым носом было будто не от мира сего: сдержанное, прохладное, какое-то... всё в себе.

Репортёры что-то спрашивали у освобождённого бойца, но за него отвечал сопровождающий, сообщая всех и каждому о приглашении на пресс-конференцию с последующим банкетом.

Затем, сквозь плотную толпу, протиснулся видный господин, громко объявивший о своей принадлежности к ветеранскому комитету. Поздравил, пожал руку, приобнял Психа за плечи и замер, давая возможность запечатлеть столь трогательный момент для вечерних новостей. Майор тоже прижался, с другой стороны, стерев улыбку и придав суровости полной морде, под стать отрешённости освобождённого.

— Маяк! — Псих даже привстал на цыпочки, заметив меня. — Маяк!

Я сделал приветственный взмах рукой, с непонятным удовольствием глядя, как мой первый номер бесцеремонно расталкивает репортёров, под сдавленный визг наступает кому-то на ногу, игнорирует возмущённый тон сопровождающего, требующего «соблюдать протокол».

— Привет, — он подошёл вплотную, жадно глядя мне в глаза.

— Привет.

— Встречаешь?

— Да. Как добрался?

— Потом расскажу. Ты как?

— В порядке. Тут...

— Про маму знаю, — у Психа дёрнулось веко. — Рассказали. Кто?

— Кано, — ответил я одними губами. — По его наводке.

Он закусил нижнюю губу, мелко покачал головой.

— Падла... За что?

— Господин Бауэр! — вклинился между нами майор. — У нас график! Вас ждут! Мы, если помните, договаривались!

— Да. Помню, — освобождённый и взглядом не удостоил навязчивого сопровождающего. — Он может поехать с нами?

Человек в форме окинул меня взглядом, явно не понимая, для чего ему отходить от заранее полученных инструкций.

— Нет. Кто это?

Толпа перекочевала от вагона к нам, заинтересованно прислушиваясь к разговору. Некоторые меня узнали.

— Господин Самадаки! Как давно вы знакомы с господином Бауэром?

— Что вас связывает?

— Какое участие вы принимали в процессе освобождения?

Не дадут поговорить... Я положил ладонь на шею Психа, притянул его голову к себе и тихо сказал:

— Вечером. На центральной площади. Как разгребёшься — приходи. Буду ждать ежедневно!

***

Нервы первому номеру истрепали знатно.

Он появился почти ночью. Злющий, дёрганый, тихо матерящийся в нос и постоянно осматривающийся, словно искал притаившегося папарацци. С красивой медалью на груди — два перекрещенных меча и скромная надпись: «За Доблесть».

— А, — заметив моё внимание к награде, отмахнулся Псих, — повесили побрякушку. Лично из администрации президента притащились, будто у них другой работы нет.

— Как прошло?

— Тоскливо. Спрашивают, суетятся, кровавых подробностей жаждут, камерами толкаются. Только кто же им расскажет? Мне перед поездом методичку дали, что и как отвечать. И майора в нагрузку, из пресс-центра.

— Давно отпустили?

— Из плена? За сутки до того, как селфи на границе делал. Потом чуть-чуть держали в армейской части — контрразведчики проверяли мою личность и общались на отвлечённые темы. Но это нормально. Да-да. Когда им наскучило — перепоручили майору. Но о нём я уже сказал... Куда пойдём? Хотелось бы пообщаться в спокойной обстановке.

— Мне всё равно. Некуда идти. Можем в хостел или в гостиницу.

— В ресторан! — категорично объявил Псих. — В лучший! Посидим по-человечески. Мы это заслужили.

Глава 10

По всеобщему мнению столичных жителей, ресторан «Ранчо Джо» являлся самым достойным заведением среди своих собратьев и славился как простой, так и утончённой кухней.

Многие посетители отдельно упоминали интерьер времён первых колонистов какого-то Дикого Запада, великолепно дополняющий ненавязчивый сервис. Или наоборот — интерьер превосходил сервис. Прочитанные отзывы изобиловали восхваляющими прилагательными, в которых я немного запутался.

— Ранчо Джо. Знаешь такой?

— Не-а... Модный?

— И дорогой, — сайт заведения продемонстрировал красиво разложенные яства с крайне нескромными цифрами в местных марках.

— Туда! — воодушевился Псих. — Хочу посидеть со вкусом и поболтать в приятной атмосфере. Нам есть, о чём поболтать.

Сопоставив стоимость предлагаемой еды с ценами в кредитах Федерации, я честно признался:

— Для меня — дорого. Там отбивную продают как половину горного велосипеда. Давай что-нибудь поскромнее.

— Деньги есть. Тем более, я тебе должен. За больничку. Вызови такси, — попросил первый номер, а после добавил. — Не успел коммуникатором обзавестись.

***

В машине Псих вёл себя оживлённо. Много говорил, изредка хмурился, вспоминая о матери, но надолго его грусти не хватало. Боль утраты успела частично перевариться, отупеть, уступая место обычной человеческой жизни, требующей положительных эмоций.

— Как мама погибла? — спросил он в один из таких приступов тоски.

Я рассказал, без утайки. И как сбежал, и про кимоно с широкими рукавами, давшее мне шанс, и про остальное.

— Я... Мне очень плохо без неё, — вздохнул первый номер. — Но я справлюсь. Есть ты, есть большой мир, есть дружба. Каждый день о маме думаю. Часто-часто. Вот тут, — худой палец постучал по левой половине груди, — умерло что-то. И родилось, но другое... Тёплое и печальное.

— Память, — ответил я, отворачиваясь к окну. — Это память.

— Наверное. Тебе, мне кажется, интересно, как я провёл время в плену?

Психу явно хотелось сменить тему, сгладить нарастающую неловкость.

— Ага.

— Скучно. Рисовать нельзя, погулять негде. Лежал в больнице, по выздоровлении получил приговор. Потом жил в тюрьме.

— В какой? Четвёртой?

— Не-а... В третьей. Про четвёртую только слышал. Она далеко, на юге, и там всегда жарко.

— Не всегда. По ночам прохладно.

Он что-то увидел в моём лице, и вновь сменил тему.

— Ты извини за деньги. Я, когда раненым лежал, предлагал «южанам» перевод от мамы, но Длинный отказался. Испугался, что во взяточничестве обвинят. У них там другие порядки. Тогда вспомнил про тебя и про твои сбережения. Видел, как ты их, на позиции, под нары прятал. Случайно получилось, я не подсматривал.

— Всё в порядке… Это всего лишь деньги. Они тебе помогли?

— Помогли. «Южане» благотворительный фонд подключили, только я название забыл. Выдали хорошие лекарства, операцию оплатили... Такую, которая не входит в обязательный перечень по социальным гарантиям. Искусственно выращенную почку вставили, кишечник заштопали, а не частично удалили, остальное само зажило. Спасибо, очень выручил. Я остался здоровым.

— Долго на койке валялся?

— Да почти всё время. В тюрьме всего три недели побыл и ещё немного... Мог бы и больше, но в больничке задержали. Долго почку везли.

— Да уж, ничего не потерял. С Гленом в больнице общался?

— А где ещё? Переодели в форму, отвезли на административный этаж, усадили за стол. Гленноу прикольный. Умеет беседу поддержать... У тебя в каком банке счёт? И сколько ты в наличке «южанам» передал? Я переведу или сниму и отдам. Как тебе удобнее?

— Разберёмся, — на меня навалилась бесконечная усталость, словно я месяц, без сна и отдыха, носил тяжёлые кирпичи.

Не хотелось ни в ресторан, ни... вообще никуда не хотелось, но отказать Психу я не мог. Посижу с ним чуть-чуть, и в какой-нибудь хостел поеду. А финансы... Завтра. Всё завтра.