Страница 18 из 20
– Я за тобой вернусь, – шепнула она ему.
День не переставал удивлять. Конфет на столе была просто гора. Несколько открытых коробок, вазочка, тарелка с пышным розовым зефиром. Запах стоял необыкновенный. Лучше и на новый год не бывало. Она замерла в паре шагов от стола, не веря тому, что это всё по-настоящему.
Мария Григорьевна покачала головой:
– Вы ребёнка вообще сладким не кормите?
– Да сейчас захочешь купить и не купишь, сама знаешь, – отмахнулась рукой Екатерина.
– Знаю, Катюш, шучу, конечно. Да у моего Извекова папа директор фабрики кондитерской. А сам-то парень талантливый, хороший художник. Очень увлечён творчеством Серёженьки. Пишет по нему диплом. Можешь себе представить? И девочка у него хорошая, из простых.
– Вот и славно. Да Извеков нормальный мужик. Как он там выкруживается вообще, чтобы завод до сих пор работал. Я не знаю, – Екатерина села к столу и как-то горестно вздохнула.
– Понимаю тебя, Катюша. Я грешным делом иногда думаю, хорошо, что Серёженька не дожил. Он бы с ума сошёл. Он так во всё это верил. В лучшее будущее, в какого-то идеального человека нового времени. Святой человек.
– Да есть такое, Маша, есть. А тут живёшь в страхе за детей. Не знаешь, как оно завтра повернётся. У нас вон дача есть. Теперь придётся газон под картошку запахать. В этом год ведро посадила, веришь?
– Верю. Я картошку не люблю. Макароны люблю с подливкой. Детдомовское детство. Макароны были всегда. А теперь и тех нету в магазинах.
– Потому что зерна нет. Видела, колхозные поля размежевали? Под дачи отдают.
– Так народ хоть сам прокормится. Это даже лучше.
– Твоя правда. Приедет сын с внуком, ты их тоже напряги грядки тебе накопать, я тебе помогу тут посадить, что надо. Сейчас ещё можно рассаду найти, только 1 июня.
Мария Григорьевна рассмеялась.
– Представлю эту картину. Да он сделает. Он у меня очень к ручному труду приспособлен. Серёженька приучил. Невестка говорит, всё дома что-то мастерит. Лишь бы без дела не сидеть. Даже телевизор не может посмотреть просто так, надо чтоб руки были заняты.
– Ой, у меня мама такая была. Всё время то вяжет, то штопает, то журнал листает с рецептами. Что, говорит, я в твоём телевизоре не видела.
Женщины рассмеялись.
– Да, хороший дядя был, – вдруг сказала малышка. Она стояла у камина в стороне от стола и кусала зефирину, а в другой руке держала семейное фото Машиного сына с женой и малышом. – И красивый очень. Мужчины в форме вообще всегда красивые.
Мария Григорьевна усмехнулась:
– Надо же, как взрослая почти говорит.
А вот Екатерину прошибло холодным потом. Малышка сказала «был». Из её уст это звучало слишком фатально. Слишком внезапно. С её способностями она уже точно что-то знала, даже если не понимала этого.
«Третьего дня должны были дать телеграмму».
Екатерина молчала, кусая губы и не зная, что вообще дальше делать. Вдруг малышка скажет что-то ещё?
– Вот приедет на днях и познакомишься. Он всегда хотел дочек много. А вышел один сын, – вдруг сказала Мария Григорьевна. – И чай снова греть надо.
Екатерина быстро встала и отошла к настольной газовой плитке, чтобы спрятать свой испуганный взгляд от подруги.
Малышка никак не прокомментировала реплику старушки, занятая зефиркой, и Екатерина уже хотела расслабиться, но девочка добавила:
– И тётя тоже.
Екатерина повернулась так, чтобы только девочка видела её лицо и специально чихнула. Девочка повернулась и увидела, как Екатерина бьёт себя пальцем по губам. Приказано молчать. Но что она такого сделала? Девочка побледнела, поставила фотографию на камин и подошла к столу.
– А я тут на днях студентов встречала, они мне столько интересного понарассказывали про наш вуз. Вот бы съездить. Непременно сходить надо на посвящение первого курса осенью, Катюша. Отведёшь меня? Я прямо вся загорелась.
Екатерина осторожно улыбнулась и кивнула, предощущая, что осень сложится совсем иначе. Девочка тем временем спрятала лицо в большую фарфоровую кружку и дула в чай, так сильно, что он даже булькал.
Екатерина хотела сделать замечание, но отчего-то это выглядело забавно и даже трогательно. «Не будет в этом доме больше такой радости», – пронеслось в голове.
Екатерина внезапно ойкнула.
– Что ты, милая? – удивилась Мария Григорьевна.
– По-моему, я объелась сладкого. Икаю, – кривовато улыбнулась та.
– Запей чаем, но имей в виду, что я тебе ещё и домой отсыплю. Примерно килограмма два, – она подмигнула малышке. – Пусть ребёнок хоть на каникулах наестся конфет.
Екатерина согласно кивнула.
Глава 18. Лицо смерти
Екатерина клятвенно обещала себе, что летние каникулы малышка проведёт без её нравоучений, попыток залезть в непознанное и прочих научных и ненаучных экспериментов. Но жизнь продолжала происходить.
«Жизнь просто происходит», – часто говаривал Слава, когда прочие аргументы и логические выводы терпели фиаско и оставалось только смириться с неизбежным.
Именно поэтому она решила не расспрашивать, почему малышка говорит о незнакомых ей людях в прошедшем времени. Но сама уже понимала: беда. Её способностей не хватает прозреть, что же задержало в пути племянника и его семью. А одно слово девочки делало эту задержку вечной. Но где-то в глубине души Екатерина отчаянно надеялась, всё это не более чем внутренняя истерика человека, который слишком много времени в жизни посвятил исследованию непознанного и так ничего и понял, кроме того, что есть люди, которым подвластно многое, и те, которым не дадут даже в щёлку посмотреть на суть бытия.
Эта робкая надежда зиждилась на том, что в её практике не было ни одного провидца, шамана или экстрасенса, который бы давал всегда верные предсказания. Очень надеялась она и на то, что малышке не дали боги такого уникального дара. Где-то должна быть осечка. Такого они ещё не пробовали. С таким не сталкивались. Просто она цепляется к словам. Просто везде видит что-то. И это тоже последствия работы в закрытом институте. Их учили огладываться, их учили быть настороже. Они всегда чувствовали себя в опасности, всегда на острие. Разве сейчас не так же?
Екатерина решила съездить в город за продуктами и заодно привезти Маше всяких рукодельных запасов. Пусть с девочкой занимается. Малышка отвлечётся. И славно. Не будет лишних мыслей, не будут они обе биться над поисками истины и познания жизни и смерти.
– В город съездим, – сказала она вслух. – Заодно попросим Славочку новый дом твой как-то перевезти туда. Будешь играть дома.
– Уииии! – запищала девчушка и весело затопала ногами. – Мой домик!
Екатерина улыбнулась: ну вот, просто ребёнок. Просто малыш с новой игрушкой.
«Всё будет хорошо», – пыталась она убедить себя, хотя какая-то тёмно-серая тень теперь всё время стояла за образом Маши в её мыслях. Плотная серая тьма, бесформенная и от того страшная. Екатерина тряхнула головой, отгоняя дурные мысли и пошла в спальню, поискать в столе расписание местного автобуса.
Дома в почтовом ящике ждало извещение о телеграмме из Ялты. Значит, всё нормально. Надюша с мужем в порядке. А вот Мария… Девочка молчала и Екатерина не спрашивала. Боялась услышать подтверждение своим мыслям.
Уставшие после дороги и от летней жары, они рано легли спать. Ночью под бок Екатерине нырнула взмокшая от пота и горячая девочка:
– Боюсь спать, страшный сон снится, – шёпотом сказала она, прижимаясь к бабушке.
– Расскажи, я его заколдую и в окошко выброшу, чтобы не снился, – попыталась пошутить Екатерина.
– Снится бабушки Маши сын и тётя с ним, и мальчик. Они вон там стоят, – она показала рукой, куда-то в сторону изножья своей кровати. – Стоят и просто говорят: «Скажи ей, скажи». И так каждую ночь.
– Ты давно их видишь? – заикаясь от ужаса, спросила Екатерина.
– Три ночи. Я просто не знала, кто это. А это они, – она ещё сильнее прижалась к бабушке.
Екатерина почувствовала, как её саму колотит от какого-то суеверного ужаса. Она пристально вглядывалась в темноту, пытаясь различить там силуэты племянника и его семью. Спросонья ей казалось, что темнота комнаты колышется и в ней действительно кто-то есть. Когда проезжающий где-то проспектом грузовик развернулся напротив окон, зацепив фарами их комнатушку на первом этаже, Екатерина даже вскрикнула. Показалось, что она видит их отчётливо. И лишь мгновение спустя сообразила, что это на вешалке висит на стене школьное платье малышки с готовыми бантами на резинке. А показались две склонённые головы и тощее плечо. Вешалка, будь она неладна.