Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 80 из 121

Мудрый и достойный ответ Елизаветы на прием, оказанный ей в Ворчестере, продиктован был скорее политическим инстинктом, нежели искренними чувствами, ибо на самом деле прием этот должен был показаться ей на фоне всего предыдущего достаточно прохладным. То был август 1575 года, а в течение всего июля ее безудержно развлекали, чествовали, окружали всевозможной роскошью в одном из самых богатых поместий всего королевства — замке Кенилворт, принадлежавшем графу Лестеру.

Трехнедельное королевское пребывание тут оказалось таким пышным, что написанные в честь Елизаветы стихи, проза, мадригалы и сочинения иных жанров составили опубликованную в следующем году книгу под названием «Королевские радости в Кенилворте». Все пришлось но нраву королеве, начиная с погоды — лето выдалось сухим и нежарким — и кончая оленьей охотой; силами местного населения в замке и вокруг давались бесконечные спектакли, музыкальные представления, словом, вся жизнь превратилась в сплошной праздник. Затратив несметные деньги, Лестер превратил Кенилворт в мир фантазии, где его дама сердца и повелительница могла наслаждаться красотами сельской Англии.

Кенилворт — старинный замок. Традиция связывает его со временем царствования короля Артура, хотя на самом деле впервые возник он как норманнская крепость. Джон Гонт переделал ее под жилище, красиво декорировал, расширил, а Генрих V пристроил летний дом на берегу большого пруда, тянущегося вдоль всей западной границы замковых земель. Лестер, в свою очередь, возвел несколько крупных, с высокими окнами домов в том легком, ажурном стиле, что вошел в моду в 70-е годы. В целом поместье производило потрясающее впечатление. Роберт Лейнхэм, церемониймейстер при дворе Елизаветы, оспаривавший у Лестера положение ее фаворита, описывает замок графа в самых восторженных тонах: «Все комнаты здесь очень просторны, ярко освещены, потолки высокие, пропорции на редкость гармоничны; днем сюда всегда проникает естественный свет, вечером, колеблемое легким ветерком, горит пламя свечей и каминов», освещающее всю округу, как мощный маяк. И никогда свет этот не был так ярок, как в вечер прибытия королевы.

Она приблизилась под оглушительный ружейный салют и вспышки огромного фейерверка. Разом осветились во мгле тяжелые башни и старинные зубчатые стены, сверху зазвучали королевские фанфары. Звуки, казалось, исходили от каких-то гигантов, значительно превосходящих статью обыкновенных людей своего времени, а к губам они прижимали мундштуки неимоверно длинных труб. Наряжены они были под герольдов Артуровых времен, а призрачные фигуры казались при затухающем свете дня то ли гротескными, то ли, напротив, совершенно реальными. Приветствовали королеву и иные фантастические фигуры, например Хозяйка озера, медленно скользящая на движущемся острове, а также Сивилла в одеянии из тончайшего белого шелка, предсказавшая королеве благополучие, здоровье и счастье.

Все последующие дни неизменно начинались с трубного звука охотничьего рога и лая собак — Елизавета отправлялась на оленью охоту. Охотницей она была страстной и умелой, находя необыкновенное удовольствие в преследовании самца до того самого момента, когда он, обессиленный, не «рухнет на землю» или не кинется в отчаянии в воду. В эти три недели она положила много «отличных рогатых», но по крайней мере одного пощадила, приказав с истинно королевским великодушием всего лишь отрезать ему уши в «качестве выкупа» и отпустить на волю.

Во дворе свирепые мастиффы травили чертову дюжину медведей — Елизавета наблюдала за этим спектаклем из безопасного места. Специально натасканные псы сбивались в кучу и кидались на привязанных к столбам медведей. Те, в свою очередь, внимательно следили за ними, поджидая малейшей оплошности, и при первой же возможности начинали орудовать тяжелыми когтистыми лапами и мощными челюстями — кровь, по свидетельству наблюдателей, текла рекой, шерсть летела клочьями. Людям елизаветинской эпохи нравились такие стычки, они жадно наблюдали за тем, как медведи с мощным рыком стараются сбросить с себя цепких мастиффов, разрывающих им бока и кидающихся на горло. Елизавету да и всех остальных ужасно забавляло, как медведи яростно трясут залитыми кровью мордами.

Один день был целиком отдан ритуальным мероприятиям. Пятеро молодых людей, включая сына Сесила Томаса, были посвящены в рыцари, а затем Елизавета принимала пациентов — девятерых мужчин и женщин, пораженных «королевской болезнью» — золотухой. Согласно древнему поверью, особам королевской крови дарована целительная сила, вот Елизавета и принялась за дело, уже давно ей привычное. Для начала она, опустившись на колени, вознесла молитву, затем, очистившись таким образом, начала последовательно прижимать ладони к больным местам, будучи уверена, что страдальцы верят в чудесную силу этих прикосновений.



Среди представлений на открытом воздухе Елизавете особенно понравился турнир, участники которого изображали историческую битву между англичанами и датскими завоевателями. На поле с противоположных сторон галопом влетели конники с копьями наперевес. От столкновения лоб в лоб пошел звон, полетели на землю обломки копий и щитов. «Стычка перешла в настоящее сражение», соскочив с седел, рыцари продолжали бой на земле, «нанося друг другу мощные удары». Казалось, вот-вот иноземцы возьмут верх, но в конце концов под приветственные возгласы зрителей победу праздновали англичане, враги же были либо повержены, либо взяты в плен. Елизавета от души наслаждалась зрелищем и щедро одарила участников.

Однажды в воскресенье было разыграно забавное деревенское представление, так называемое свадебное бражничанье. Вперед выступили «здоровенные парни», облаченные в шляпы, шапки, камзолы вместе с короткими куртками. На одних были сапоги без шпор, на других шпоры без сапог, у всех — свадебные кружевные ленты, обвязанные вокруг зеленых метелок. На женихе «лихо заломленная» соломенная шляпа и рабочие рукавицы — символ трудолюбия; за спиной — гусиное перо и роговая чернильница, ибо он умеет немного писать и хочет, чтобы все об этом знали (впоследствии эти приспособления для письма куда-то потеряются, и жених будет готов от отчаяния разрыдаться).

Далее — шуточный танец в старинном духе, и вот наконец появляется невеста, на редкость отталкивающая неряха лет тридцати пяти. Под стать ей и подружки, хотя самим себе они кажутся весьма изысканными дамами, достойными выступать перед самой королевой.

Ну а по вечерам в Кенилворте проходили концерты. Один итальянский акробат, «человек-змея», демонстрировал подлинные чудеса ловкости, костей у него, казалось, вовсе не было или они были мягкие как воск — настолько легко он изгибался, выворачивал себя наизнанку, парил в воздухе. Снаружи беспрестанно, час за часом, продолжался фейерверк. Наиболее яркие вспышки точно совпадали во времени с «мощной канонадой» — наверняка выдумка брата Лестера Эмброза Дадли, графа Ворвика, начальника артиллерии английской армии. Шутихи и петарды падали в ров и пруд, погружались на мгновение, но тут же вновь, в воде не тонущие, вылетали на поверхность и падали на землю, разбрасывая вокруг себя снопы искр. Тем, кому приходилось участвовать в сражениях, все это должно было напоминать настоящую войну, королева же веселилась от души.

На стол подавали пищу богов, что особенно бросалось в глаза, если принять во внимание всем известные скромные аппетиты королевы. Сама она ела «немного или почти ничего», однако же на одном обеде было подано триста блюд, так что под конец, за полночь, придворные да и все население замка едва на ногах держались. Что не помешало этим обжорам назавтра вновь возобновить пиршество.

После охоты и шумных фейерверков больше всего у Лестера Елизавете нравились сады. Стремительные прогулки по садам в собственных дворцах всегда составляли часть ее жизненного распорядка, так что, прохаживаясь в Кенилворте по огромным лужайкам, поросшим мягкой травой, посреди плодовых деревьев и каменных обелисков, она чувствовала себя как дома. Травы и пахучие цветы подбирались здесь с особым тщанием, и сладкий запах гвоздик, фиалок, левкоев, роз самых разнообразных сортов преследовал ее повсюду. Посреди сада возвышался большой фонтан в итальянском стиле, обрамленный каменными фигурами Нептуна, Фетиды и других античных божеств.