Елизавета I

Именно регент стал его ангелом-мстителем. Он сжег Эдинбург, разрушил другие города и деревни. Теперь подошло время нанести завершающий удар, ибо Шотландией, как и Англией, сейчас правило дитя и страну тоже раздирали придворные распри. Юная королева Мария Стюарт была помолвлена с Эдуардом VI, но шотландцы расторгли соглашение; это обстоятельство наряду со всегдашней опасностью неограниченного французского влияния в этой стране, а также упрямой приверженностью ее жителей католицизму создавало более чем достаточный предлог для вторжения. Регент был уверен, что осуществить его необходимо в любом случае, не считаясь ни с чем — ни с угрозой, как никогда великой, вторжения со стороны Карла V, достигшего ныне, после победы при Мюльберге над немецкими протестантами, вершин могущества, ни с волнениями в сельской местности самой Англии, ни — тем более — с капризами безответственного и жадного до власти младшего брата.

«Мой брат, — отмечал Томас Сеймур, — обладает удивительной способностью привлекать людей на свою сторону, но я — исключение». Регент завоевал незаслуженную репутацию радетеля об интересах простых людей, но, хотя действительно он раздал все свои земли в Хэмптон-Корте местным фермерам и мелкой знати, был на самом деле безжалостным автократом, стремящимся к безграничной власти и исполненным решимости любой ценой достичь своей цели. «Свирепый и грубый» по отношению к своим коллегам — членам Тайного совета, он позволял себе такие оскорбительные выходки, что порою даже самых толстокожих доводил буквально до слез; это был «сухой, угрюмый, своевольный человек», который никого не любил и которого не любил никто.

В 1547–1548 годах Елизавета, сестра короля и ближайшая претендентка на престол, оказалась в самом центре политических бурь. Внешне ее жизнь почти не изменилась. По-прежнему часами она просиживала в классной комнате, занималась правописанием, музыкой, шитьем, порой, хотя и не часто, появлялась при дворе. Она достигла переходного возраста, что, разумеется, не могло не сказываться на ее внутреннем мире, однако же почти никаких свидетельств этому не сохранилось. Впрочем, в одном случае она испытала силу своего воздействия на мачеху и Сеймура и добилась успеха.

В 1548 году от чумы умер ее наставник Гриндел. От этого удара, к которому добавился обычный страх, вызванный самой эпидемией, дом оправился не сразу, однако уже через несколько недель встал вопрос о замене покойному. Возникла кандидатура его родственника-однофамильца. Екатерина и Сеймур отдавали предпочтение другому кандидату. Самой же Елизавете более всего по душе был Эшем, которого она давно знала и ценила за тонкий ум и безупречный такт. По собственной инициативе Елизавета переговорила сначала с ним самим, затем с мачехой и ее мужем. Спор решился довольно быстро, возможно, при посредничестве Чика, который тоже благоволил Эшему, и последний перебрался из Кембриджа в Челси.

Конфликт, связанный с выбором наставника, в какой-то степени отражал невидимую личную драму, готовую вот-вот разыграться в доме. Тут стремительно формировался любовный треугольник: Екатерина — Елизавета — Сеймур, и один эпизод, а также связанные с ним последствия в немалой степени предопределили крутой поворот в жизни девушки.

Поначалу все казалось достаточно невинным. Вскоре после переезда в дом жены Сеймур взял привычку заходить в спальню падчерицы ранним утром, когда она не успела еще вполне одеться. Заглушая ее испуганный возглас шумным пожеланием доброго утра он, пока Елизавета, покраснев как маков цвет, поспешно натягивала панталоны, «фамильярно хлопал ее по спине или заднице». Далее Сеймур взял за обыкновение приходить еще раньше, когда Елизавета даже не поднималась. Он врывался к ней в комнату, отдергивал шторы и, заставляя ее вскрикивать от страха, нырял к ней, весьма вероятно, совсем обнаженной, ибо в XVI веке дети редко спали в ночных сорочках, под одеяло. Однажды он попытался ее, совершенно беззащитную, поцеловать, и Кэт Эшли, спавшая в одной комнате со своей воспитанницей, «пристыдив, погнала его прочь».

Впрочем, похоже, что это была шутка, ибо в общем-то Кэт Сеймуру симпатизировала и находила его скорее забавным, нежели опасным. Елизавета же применила хитрость: теперь она поднималась раньше обычного и к появлению Сеймура была уже одета, причесана и вполне готова с достоинством пожелать гостю доброго утра. Но дважды, по воспоминаниям Кэт, адмирал появлялся в спальне вместе с женой, и, застав падчерицу в постели, оба принимались всячески тормошить ее и щекотать, а та только заливалась беззвучным смехом.

Потом, после переезда из Челси в Хэнворс, произошел странный случай в саду. Все трое были вместе, и Сеймур, то ли всерьез, то ли с каким-то изощренным юмором, принялся кричать на Елизавету, осыпать ее упреками, а в конце концов вытащил нож либо кинжал и начал полосовать черное платье — она все еще носила траур по отцу — до тех пор, пока не изрезал его на длинные ленты. Елизавета пыталась вырваться, но мачеха крепко держала ее за руки и выпустила, только когда муж успокоился. Елизавета побежала к Кэт и рассказала ей о случившемся. Напугалась она либо просто обозлилась, Кэт не поясняет; запомнилось ей только, что юная повелительница говорила, что ничего не могла поделать, «ибо пока адмирал орудовал ножом, королева держала ее за руки».

С течением времени Сеймур становился все настойчивее, а игра заходила все дальше. Теперь он появлялся у Елизаветы в распахнутом домашнем халате, без чулок, в одних домашних туфлях и всячески докучал приставаниями во время занятий. Когда же Елизавета указывала, что «в таком виде перед девушкой появляться неприлично», он сердито огрызался, однако дальше не заходил, молча удаляясь из комнаты. Но как-то утром он взял Елизавету вместе со служанками в настоящую осаду. Все они спрятались за шторами, однако Сеймур упорно отказывался уходить. В конце концов Елизавета оставила свое укрытие, и между ними разгорелась такая перепалка, что слуги только головами покачивали, жалуясь миссис Эшли на все это безобразие.

История получила огласку. Знатным дамам все рассказали их служанки, дамы — мужьям. Поползновения Сеймура не оставляли места для сомнений — его репутация говорила сама за себя. А Елизавета, судачили окружающие, настолько увлечена им, что потеряла всякий стыд, и настойчивость ухажера скорее льстит ей, нежели ее оскорбляет. Все видели, что она «к нему неравнодушна», что вспыхивает при одном лишь звуке его имени, забывая все уроки пристойного поведения. Если Сеймура не остановить, может случиться худшее. В конце концов, Елизавета — привлекательная, входящая в пору зрелости девушка и к тому же дочь своей матери. А яблоко от яблони, как известно, недалеко падает. Возможно, самое худшее уже произошло. Слухи становились все упорнее.

Превозмогая себя, Кэт решила поговорить с адмиралом начистоту. Она подстерегла его в одной из галерей замка в Челси и прямо заявила, что по всему дому ходят скандальные слухи и что слуг праведной королевы, знающих ее благочестивость и несравненный такт, оскорбляют неприличия, творящиеся в покоях Елизаветы. Саму же Елизавету обвиняют в распутстве, страдает ее репутация.

Сеймур взорвался. «В гробу я всех вас видел!» — загремел он. Кто смеет распускать такие сплетни о нем? Он немедленно отправляется к своему брату, регенту, с жалобой на клевету. Во всем же остальном все останется по-прежнему, ибо «ничего дурного» он не замышляет.

Но скандал не только не затихал, а, напротив, разгорался все сильнее. На сей раз дров в костер подкинула королева. Отчего она не предприняла ни малейшей попытки остановить своего распущенного мужа, остается совершенной загадкой. Ведь даже если она боялась спровоцировать его, могла бы поговорить с Елизаветой, а коли из этого ничего бы не вышло, отправить ее в другое место. Получилось же так, что она лишь усугубила положение падчерицы — возможно, оттого, что чувствовала, что уже проиграла ей сражение за благосклонность адмирала.

Екатерина поведала Кэт какую-то сомнительную историю. Сеймур, по ее словам, «как-то выглянул в окно на галерее и увидел миледи Елизавету в объятиях мужчины». До смерти напуганная, Кэт кинулась к Елизавете и обрушилась на нее с упреками. Та, отрицая все, залилась слезами, а немного придя в себя, поклялась, что ни в чем не повинна, призвав в свидетели всех своих служанок. Те дружно подтвердили ее слова, и Кэт, немного поколебавшись, решила поверить им. В конце концов, помимо Сеймура, в покоях Елизаветы появлялись только ее учителя, а уж их-то точно нельзя было назвать соблазнителями.