Кэннон

Хендрикс смеётся.

— Да, — отвечает он. — Тебе повезло, что мы быстро оттуда выбрались. Завтра это видео будет повсюду. И мы будем в заднице, ты знаешь.

Текила в моём животе согревает меня, делает храброй и глупой, и я знаю, но мне всё равно. Я кружусь по пляжу, широко раскинув руки. Я кружусь, потому что наполовину пьяна, от текилы или любви, я не уверена, от чего. И потому что я счастлива. И, прежде всего, потому что Хендрикс здесь. Он здесь, со мной, на пляже в Южной Каролине, после того, как я думала, что больше никогда его не увижу. И это уже кое-что.

— Но сегодня вечером мы собираемся трахнуться, — говорю я.

Хендрикс смеётся.

— Ты сейчас ругаешься практически как морской пехотинец, — произносит он. — Боюсь, я передаюсь тебе, — он прижимает меня к своей твёрдости и скользит руками по моей заднице.

— Мы могли бы вернуться в отель, и ты бы смог по-настоящему передаться мне, — говорю я.

— Или мы могли бы остаться здесь, — отвечает Хендрикс, потянувшись к пуговице на юбке. Я смеюсь и отталкиваю его руки.

— Здесь? — спрашиваю я, думая о фотографах и наших фотографиях в таблоидах на пляже. — Это как раз то, что мне нужно.

Губы Хендрикса прижимаются к моему уху, а затем к шее, и когда я наклоняю голову, мои губы находят его.

— Может быть, это как раз то, что тебе нужно, девочка Эдди.

— Секс на пляже?

Это заставляет меня хихикать, пока он не просовывает руку мне под майку и в лифчик. Его большой палец находит мой сосок, и от его прикосновения я стону, как всегда.

— Помнишь, когда мы были здесь в последний раз? — спрашивает он, его палец обводит круги вокруг моего соска, пока я практически не начинаю умолять его.

Как будто это было вчера.

Я должна избавиться от этого чувства, от ощущения дежавю, которое охватывает меня, когда мы здесь вместе.

— Давненько я не была на пляже.

— Знаешь, о чём я думал, когда мы были здесь раньше? — спрашивает Хендрикс. Он опускает руку ниже.

— О чём? — спрашиваю я, оглядываясь в темноте.

— Я подумал о том, чтобы стянуть те маленькие трусики бикини, которые были на тебе, прямо с твоей тугой маленькой попке и оседлать тебя, прямо здесь, посреди всего этого, где любой мог нас увидеть.

— Это то, о чём ты тогда думал? — спрашиваю я. Он и раньше говорил, что фантазировал обо мне, но сейчас, когда я слышу, как Хендрикс говорит это снова, по моему телу пробегает дрожь возбуждения.

— Да.

— Знаешь, любой может увидеть, — говорю я. Но я всё равно провожу рукой по его груди и вниз по джинсам.

Хендрикс пожимает плечами:

— Думаю, они могли бы.

— Ты плохо влияешь.

— Хуже некуда, — он тянет меня к себе на песок, и я смеюсь, когда падаю на него, затем снова оглядываю пустынный пляж, оседлав его.

— Это не очень хорошая идея, — говорю я, когда он обхватывает мою грудь через рубашку. — Я знаменита, ты знаешь.

— Неужели?

— Я знаменита. И есть фотографы. Папарацци.

— Ну, — говорит он, снимая мою футболку через голову. — Может, нам стоит устроить им шоу.

Я сильно хлопаю его по руке:

— Тебе лучше не быть серьёзным.

— Расслабься, — говорит Хендрикс, смеясь. — Здесь, блядь, никого нет, — он замолкает на мгновение. — Кроме нас, сейчас.

Я нависаю над ним, чувствуя его твёрдость под собой.

— Я хочу тебя сейчас, — тихо выдыхаю я между поцелуями.

Хендрикс задирает мою юбку до талии и просовывает руку мне между ног. Его рука касается моей киски, и он издаёт рычащий звук себе под нос.

— Без трусиков, — замечает он. — И ты мокрая.

— Я говорила, что хочу тебя.

Я стягиваю с него джинсы, помогая ему быстро стянуть их с задницы, прежде чем обхватить рукой его член, направляя его к своему входу.

— Не дразни меня так, Эдди, чёрт возьми, — предупреждает он.

— Ты чист? — спрашиваю я. Не знаю, зачем я это делаю. Я никогда не делала ничего подобного, совершенно незащищённой. Я всегда в безопасности. Я не рискую.

— Эдди, — произносит Хендрикс. — Я чист. Но у меня есть презервативы и…

— Я принимаю таблетки, и я чиста.

— Чёрт, Эдди, — стонет он, когда я касаюсь его головки своей влажностью. Он тянется, чтобы поцеловать меня. — У меня никогда не было незащищённого секса.

Мысль о том, что мы оба делаем это вот так впервые, без каких-либо преград между нами, придаёт мне ещё большей уверенности.

— Я тоже, — говорю я.

— Ты уверена? — спрашивает он. Я уверена? Нет, я не уверена. Я стою посреди пляжа, и у меня в руке член моего сводного брата, и я тру его кончиком по всей своей киске, как будто он моя личная секс-игрушка.

Я уверена, что сошла с ума.

— Я хочу, чтобы ты была внутри меня, — шепчу я. — Я хочу чувствовать тебя.

— Чёрт, Эдди, — говорит Хендрикс срывающимся голосом. Мне это нравится. Мне нравится, что я заставляю его голос так ломаться. Мне нравится, что я ставлю его на колени.

Когда я опускаюсь на него, это не мягко и не опасливо. Я легко скольжу по нему, чему способствует моя ловкость, и Хендрикс издаёт стон, произнося моё имя, сопровождаемое несколькими ругательствами.

На этот раз я та, кто переплетает свои пальцы с его, поднимая его руки над головой, чтобы я могла объезжать его. Сначала прижимаюсь к нему, прижимаюсь всем телом и наслаждаюсь ощущением его внутри меня, ощущением контроля над мужчиной, который обычно всё контролирует, затем приподнимаюсь, когда волны удовольствия захлёстывают меня снова и снова.

Хендрикс сжимает мои бёдра, плотно насаживая меня на свой член, пока я не наполняюсь по самые яйца.

— Ты ощущаешься так чертовски хорошо, Эдди, — говорит он низким голосом.

Мне нравится чувствовать, как он обнажён, как кончик его члена гладит меня внутри, прижимаясь к самому чувствительному месту во мне. Я опускаю руку, потирая свой клитор, пока скачу на нём, позволяя ощущениям захлёстывать меня, пока он поднимает меня всё выше и выше, пока я почти не оказываюсь на краю.

— О боже, Хендрикс, я так близко, — стону я.

— Я хочу почувствовать, как ты кончаешь на меня, — говорит Хендрикс. — Между нами ничего нет.

Мысль о том, чтобы кончить на голый член Хендрикса, доводит меня до предела, и я отпускаю его, громко вскрикивая, простонав имя Хендрикса. Его руки крепко сжимают мои ягодицы, и он стонет, когда вдавливает в меня свой член и наполняет меня своим тёплым семенем.

Позже той ночью я лежу в постели с Хендриксом в гостиничном номере, мои глаза закрыты, но я не сплю.

— Ты не спишь? — шепчет Хендрикс.

— Ага.

— Песня сегодня вечером, — говорит он. — Она была хороша. Действительно хорошая.

— Инди-фолк не продаётся, говорит мой лейбл звукозаписи. Не для меня, — шепчу я.

— Пошли они к чёрту, — говорит Хендрикс. — Ты была живой там, наверху, знаешь ли. Больше, чем, когда я видел тебя на выступлениях или в студии. Это было по-другому.

«Потому что это было о тебе», — я хочу сказать. «Всё по-другому, потому что это было для тебя».

Затем он задаёт вопрос, тот, который я давно хотела, чтобы он задал:

— О ком была песня?

Я делаю паузу, несколько раз открывая и закрывая рот, прежде чем ответить:

— Это была просто песня, Хендрикс, — вру я. Слова застревают у меня в горле, и я рада, что он не видит меня в темноте. Почему я не сказала то, что хотела сказать? Это так просто — записать слова на бумаге, пропеть их перед комнатой, полной незнакомых людей. Но теперь, когда мы здесь вдвоём, одни в постели, внезапно становится невозможно произнести эти слова вслух.

Я люблю тебя. Я любила тебя всегда.

Я боюсь любить тебя так, как люблю сейчас.

Я боюсь потерять тебя.

Глава 27

Хендрикс

Десять месяцев назад

Девочка Эдди,

Я давно не писал тебе писем. Раньше я писал их каждую неделю. Чёрт возьми, иногда в Афганистане это было каждый грёбаный день. Я думаю, мне нужно было за что-то держаться, когда я был там.