Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 28 из 76

— Не особо хорошо к нам относился его сын, — напомнил я. — А Егор Дмитриевич пытался прогнуть меня, начиная с первой встречи, но в этом было больше спортивной злости, чем ненависти.

— С начала вашего знакомства много чего изменилось, — заметил Постников, намекая на смерть Романа.

— Много, — согласился я. — Навредить Глазьев мне вряд ли навредит, а едем мы к нему больше для прикрытия, чем в действительности с ним общаться. Если наше общение станет мне в тягость, то я просто уйду. А вам и заходить нет необходимости.

Так что выехали мы, не скрываясь ни от кого, и даже цель назвали — визит к Глазьеву. Выскочившей ко мне матери я сказал, что если в городе задержимся, то там и поедим, чтобы она не переживала.

— Ярик, я и так тебя почти не вижу, — возмутилась она. — Ты приехал из школы и сразу заперся с Даниилом Егоровичем, потом Сергея Евгеньевича пригласил. А на мать у тебя времени опять нет.

— Мам, что поделаешь, дела.

Я развел руками, показывая размер своего огорчения. Мама ко мне подошла сама и поцеловала.

— Дела делами, а о семье забывать нельзя.

— Я и не забываю — возразил я. — Никогда не забываю, мама. Просто поверь мне. Я все делаю ради семьи.

Потому что, если я где-то облажаюсь, погибнет слишком много людей, и не все из них мне неприятны. Напротив, большинство тех, на кого нацелились Тумановы, я считаю своей семьей.

— Вера Андреевна, он же ради вас только и старается, — влез Серый. — Не ради себя же он сейчас пластается. Даже в законный выходной — и то по делам едет. Мы с Данилом Егоровичем стараемся часть проблем с него снять, но есть вопросы, которые только сам Ярослав может решить.

К Серому у мамы осталось уважение еще с тех времен, когда она считала его моим учителем по магии, помогающем исключительно из любви к ближнему. Поэтому его слова подействовали на нее куда сильнее, чем мои.

— Ладно уж езжайте, куда собирались. — Махнула она рукой. — Дела, значит дела. Что я, не понимаю?

Она грустно вздохнула, явно надеясь, что я проникнусь и останусь, но мы воспользовались ее разрешением и сразу удрали.

До Глазьева мы доехали быстро и если и говорили о делах, то только о том, что Егору Дмитриевичу от меня понадобилось. Так что если кто нас слушал — а как просветил меня Постников, звуки можно снимать с любого стекла безо всякой магии — то он вряд ли нашел в нашем разговоре что-то предосудительное.

Что Постников, что Серый отказались со мной идти к Глазьеву предположив, что тот планировал пообщаться наедине. Я им предложил пока зарезервировать столик в ресторане поблизости и пошел на встречу.

К Глазьеву меня провели сразу же. Выглядел он под стать своему голосу: очень уставший пожилой мужчина с мешками под глазами и грустно обвисшими уголками губ. Даже аура казалась тусклее, чем обычно.

— Спасибо, Ярослав Кириллович, что согласились приехать, — сказал он после короткого приветствия. — Мне сообщили, что именно вы определили смерть моего сына. Это так?

— Да, Егор Дмитриевич, тело вашего сына погибло и было уничтожено, — осторожно ответил я, начиная опасаться, что Глазьев попросит показать, где тело захоронено. Потому что на очистные сооружения его везти можно только в компании целителя, чтобы было кому оказать помощь при сердечном приступе.

Но Глазьев сумел меня удивить.

— Догадываюсь, на что вы намекаете, Ярослав Кириллович. Сразу вам скажу, я понял, что душа моего сына каким-то образом попала в Новикова. Что случилось с телом, в котором была душа Романа?

— Оно тоже погибло, и скорее всего, души вашего сына здесь нет. Но если вы все поняли еще тогда, то почему?..

Я недоговорил, но Глазьев меня прекрасно понял:

— Потому что я надеялся, что произошел полноценный обмен душами, тело Романа придет в себя и я смогу договориться с тем, кто там. Роман, он, знаете ли, сильно меня разочаровал. Единственный наследник, но очень далек от того, кому можно было бы безбоязненно передать клан. Я посчитал это шансом привести дела клана в порядок. Новиков поумней был.

— Души Новикова там давно уже не было. Там та еще тварь сидела.

— Я понял, когда увидел последствия его ухода из больницы, — ответил Глазьев. — Я очень ошибся, Ярослав Кириллович.

Я промолчал, поскольку не понимал, куда он гнет. На мой взгляд, Глазьев ошибся очень давно, пустив воспитание наследника на самотек. Магам вообще требуется жесткий контроль, особенно в начале обучения. Но не говорить же это и без того раздавленному несчастьями человеку?



— Это было ужасно, — продолжал Глазьев. — Столько крови, столько крови. И обвиняют в бойне нас.

— Я вам предлагал вариант лечения у наших целителей, — напомнил я, стремясь уйти от неприятного разговора.

Фотографии из психбольницы я видел, поэтому чувства собеседника мне были понятны, но развивать эту тему я не собирался.

— Собственно, я об этом и хотел поговорить, — сумел вновь меня удивить Глазьев. — Я хочу передать дело своей жизни ребенку своей крови, понимаете? Ходят слухи, что ваши целители помогают в самых безнадежных ситуациях.

— Слухи имеют под собой основания. Егор Дмитриевич, уверен, ваша проблема решаема. Мне кажется, мы могли бы обсудить все это по телефону.

Он неожиданно смутился и, кажется, даже немного покраснел.

— Вопрос слишком деликатный, — понизил он голос. — Проблема в том, что моя супруга против того, чтобы мой ребенок был от другой женщины, а она уже немолода.

— Это тоже решаемый вопрос.

— Но она категорически не хочет вынашивать ребенка, предлагает в наследники своего племянника.

Из того, что в голосе Глазьева звучало настоящее отчаяние, было понятно, что вопрос для него немаловажный. Скорее всего, на Глазьевой были завязаны слишком большие деньги, чтобы супруги безболезненно расстались и Егор Дмитриевич завел наследника, ориентируясь только на свой вкус.

— Есть же суррогатное материнство? — удивился я. Уж насколько я был далек от этого и то помнил, ради чего с тела Глазьева сняли ограничители.

— Супруга категорически отказывается обращаться с такой проблемой в лечебницу и говорит, что не может быть уверена в том, что этот ребенок от нее.

— Существуют соответствующие тесты. Если хотите, я пришлю своего целителя, он вам все подробно объяснит. Вообще, наши целители не выезжают на дом, но я для вас сделаю исключение.

Но только потому, что визит сюда дал возможность с минимумом временных затрат попасть во дворец. Глазьев, сам не зная того, обеспечивал нам хорошее прикрытие.

— Я был бы вам чрезвычайно признателен, Ярослав Кириллович.

Пришлось звонить Давыдову-старшему, как самому представительному, и договариваться. Илья Владимирович оказался свободен и выразил желание приехать немедленно, чтобы закрыть этот вопрос.

— Вы же его дождетесь? — умоляюще спросил Глазьев.

— Меня мои люди ждут в машине. Мы не рассчитывали на то, что я надолго у вас задержусь.

— Я разрушил какие-то ваши планы?

— Нет, мы просто хотели поужинать в ресторане.

— Поужинайте у нас, — щедро предложил Глазьев. — Я приглашаю и вас, и ваших людей. Уверяю, вы не пожалеете.

А ведь этот вариант был куда лучше запланированного нами. Давыдов появится нескоро, потом будет обследовать и уговаривать обоих Глазьевых. Времени должно хватить с запасом.

— Не отказывайтесь. Мне будет спокойней с вашей поддержкой. Ярослав Кириллович, если вам удастся изменить мнение моей супруги, я буду вашим вечным должником.

— Я переговорю со своими людьми и вернусь, — решил я, разворачиваясь на выход.

Вслед мне неслись слова, полные благодарности. Но Глазьев просто не подозревал, что вернется к нему уже мой фантом в компании Серого и Постникова. Мы прикинули риски и решили, что они смогут меня прикрыть. Впрочем, мой фантом был достаточно независим, и даже способен вести беседу. Обрывать с ним связь я не буду, а значит, в случае чего успею отреагировать на нештатную ситуацию.

Пробежаться пришлось всего ничего. Во дворец удалось попасть без всяких проблем, и в жилую часть я просочился никем не замеченный. Спальни идентифицировались мгновенно, причем выяснилось, что у императора с супругой они раздельные. Из Тумановых не было никого. Кажется, сегодня должно было быть какое-то официальное мероприятие. Но это не сделало мою задачу легче, потому что императорские покои кишели прислугой. Приходилось постоянно изворачиваться, чтобы на меня никто не наткнулся.