Золотая рыба

Часть 3

Рыба – деньги, рыба – всё

Она у конвейера. Те вопросы, с которыми ехала на край земли, желая на них ответить, не имеют ответов.

Окунув руку в холодную воду, крепко хватает упругий ломтик рыбы и ставит его, как демонстрировала учётчица Аля, в банку, которую придерживает рукой, чтоб не вертелась.

Академик Павлов рекомендует, работая руками, «соединять их с головой». Данная работа требует определённой сноровки, которой, увы, нет. В каждую банку входит несколько ломтиков сайры (рыба эта – сайра). От крупной фрагменты толще. В центре – маленький, от хвостика, «как цветочек», – умильный комментарий Али.

Наполненные банки ставят рядами на противни; по мере заполнения громоздят один на другой, и – на транспортёр (учётчица пишет в блокнот цифры), далее уплывают в духовые шкафы для тепловой обработки, откуда выходит рыба варёной. На другом конвейере в открытые банки кладут специи и наливают масло. Еда готова, крепят крышки (закатывают).

Она пытается ловить ритм, будто в спорте. Бесполезно. Когда Аля фиксирует объём, у Сандры вполовину меньше, чем у Насти, стоящей слева, и, тем более, меньше, чем у какой-то тётки справа.

Обедают в столовой. Кормят нормально, в меню свежайшие морепродукты. Еда немного умиротворяет. Настя твердит: норму одолеют.

Театр, откуда хочется уйти. Но запасного выхода нет. Обмен воли на даровой вояж, и не уплыть с острова.

Да и непонятно, что она будет делать, уплыв? Папиных денег на обратную дорогу хватит. И вот она дома: «Здрасьте, я накаталась!» Но это не «возвращение на коне». Где ей добыть этого «коня»? Для других и три сотенных – конь. Но и таких денег тут не будет – решает в первый день работы белоручка Сандра. Никогда ей не выхватывать из холодной воды мгновенно вёрткие обрубки рыбы, мигом вталкивать в банку. Щёлк-щёлк-щёлк… Банка – за банкой…

Главное-то – не путешествие, а работа в конце него. Дополнительной свободы не обрела. Наоборот – упала до труда рабыни. Идея пройти жуткую сказку и окрепнуть выдумана для утешения.

Мнение учётчицы: «такими темпами» она и «на еду не заработает». А Настя – молодец. Долго отправляет банки на транспортёр, и вид у неё довольный, хотя и утомлённый.

На пути к бараку топится баня (коллега не идёт). Взяв необходимое, Сандра входит внутрь. Три дамы: не хамят, не орут. Лавку окатывают кипятком. И в этом она берёт пример. Мытьё и тепло наполняет временным покоем.

Рита и Валя, подлинные работницы данного предприятия, с целым фартуком рыбы. Уха на «всю нашу комнату» приготовлена ими (разделка заканчивает раньше укладки). Еда, как и мытьё в бане, успокаивает нервы.

У коллег болтливая лихорадка: норму одолеют, и не одну! Валя и Рита потрошат, как автоматы, (тысяча гарантирована). На обед не будут ходить, а только ужинать бесплатной рыбой. Галя дополняет: рыба – лёгкая пища, да и нет такой в её деревне.

– На деликатесы (икра, морские гребешки, крабы) уйдут деньги, – итожит Рита.

Для Сандры морепродукты – тут одна радость. Вроде бы, откроют кафе: бульон, беляши, пирожные… Не плохо бы! В магазине куплен мёд, который она не любит (инициатива Насти: мёд на двоих). Тут полно еды. И воздух нагоняет аппетит. А эти: только рыбку! Да у японца купят картошки (дефицит, и сушёную едят).

Галя довольна (какая бойкая стала!) Она на ящике в тепле, обвернувшись одеялом, клеит этикетки. Денег не так, как в цехах, но три сотни оторвёт.

– У меня всё есть, – говорит она, – два польтà, шубейка, платок оренбургский, плащ. Модного мне не надо, счетовод я в райцентре.

Райская у неё жизнь в рай-центре. Дом, огород, корова, куры… И они с матерью вдвоём. Всё у них есть (два польтà).

Только кровли отремонтируют на домике, на бане… Вернувшись, Галя вновь – в контору, а вечером живность накормлена, молоко, творог, яйца на столе. Они довольны. И ещё богу молятся! Да ведь святая эта Галя и её мама! И как она рада: на ящике проведёт эти дни! Будет копить деньги, зашивая их в карман с изнанки рабочего халата, в котором готова спать…

Опять конвейер. «Какая пошлость!» – Сандра употребляет слово «пошлость» как «однообразие», «рутина». Так именно у Чехова. Тут не Клондайк! Наверное, куда интереснее в море на корабле! Когда шторм, он будет тонуть, и это – экстрим, романтика! Но ей уготован берег!

Из романтической волны выныривает.

– Мать твою так! – орёт матом Настя. – Пропускайте рыбу!

Первый мат, который от неё слышит. И уходит из цеха. Ждёт, когда выйдет напуганная. Но той нет. Видно, рыбу «пропускают», и она укладывает то, что плывёт в руки, не пропуская другим.

Ящики и во дворе выполняют функцию лавок. На одном – японец. «Какая тут романтика!», – говорит она, вдыхая йодистый ветерок, который налетает с прибрежной воды: запах водорослей и дохлой рыбы. Японец молчит, хотя он явно понимает язык.

Наконец, Настя… Вид курицы, потерявшей цыплёнка:

– Куда ты делась, Саша? Тебе плохо?

– Тут отвратительно…

– А деньги? Глянем, сколько набежало.

Японец и далее под навесом.

На большой фанере довольно высоко (не дотянуться и не стереть) – мелом фамилии и цифры. Рыба и деньги. Против фамилии Макушина число в два раза большее, чем против фамилии Семибратова, но и это не маленькое.

– Ещё поработаем, а дома отдохнём.

«Дома», – так говорит Макушина Настя о бараке.

Маленький катерок «Оболь» («о» почти стёрто, осталась «боль») подвёз много рыбы. Она бьётся, как бы налитая в сеть. Дождь мелкий, еле ощутимый, опять не идёт, а висит. Кто-то авторитетно информирует: сайру ловят в дождь. Рыбаки выкидывают из трала другую рыбу, крабов, которые деловито идут по доскам причала.

– Гляди, какая! Крупнее той, которую Рита с Валей…

Бьётся рыбина. Настя – к катеру.

– Что, синеглазая?

– Рыбу-то куда?

– В море.

– Какая это?

– Горбуша. А тебя как звать?

– Меня? Тамарой. Рыбу, горбушу, отдашь?

– Бери! Где живёшь: в старых бараках или на горе? Тамара? Найду.

Настя тянет рыбу за хвост.

– Домой! – командует она.

Вдвоём кладут рыбу на фартук, перекрутив концы и сдавив крупную тушу. Идут – хохочут. Руки от хохота слабеют, а рыба как долбанёт хвостом! И – плюх в пыль! Мимо – люди, улыбаются. Да ну её, кинуть и убежать. Опять укладывают на фартук. Лестницы: одна, другая… На третьей рыба вырвалась.

Кое-как донесли на гору. Рыба грязная.

– Беги за ушатом! – велит Настя.

Рыба оживает у водопроводной колонки в новом ушате, выданном комендантом общежития. Вода вымыла до блеска. В комнату – её! Деловая Настя пишет: «Девочки! Сварите уху. Саша и Настя».

Идут обратно.

– А почему – Тамара?..

– Имя говорить? Ещё найдёт! – Глаза в макияже, как на бал, сердито темнеют.

Они топают цунамными лестницами. Вот и опять цех.

Вдруг она видит Веруньку… «Возьми сестру за руку», – мама и бабушка помогают водителю перетаскивать вещи в дом. Сандра хватает ручонку и делает широкие прыжки к крыльцу. Она тороплива: на соседней даче у теннисного стола мальчишки, два брата, которых она обыгрывает. Рука дёргает Веруньку, и малышка падает, оцарапав до крови колени. Ей лет пять, она такая маленькая, такая беленькая и так громко рыдает!

Что это я? – текут слёзы: больно дёрнула её за ручку… И от бабушки, от мамы уехала далеко! От Веруньки. Да и папу теперь жальче.

Бухта подковой. А впереди ворота рейда, и на нём далеко рыболовный катер. «Оболь», от которого осталась «боль». С тем рыбаком, которому нравятся синеглазые девушки…

Цех новый, в нём не воняет. «Не работали тут с тухлятиной», – реплика учётчицы. Ледяная вода хлещет. Порционка брызжет рыбой; те, кто рядом с агрегатом, укладывают первыми. Они с Настей посредине.

Справа – тётка. У неё острый живот, кривые ноги. Откуда она, где обитает: у берега или наверху, в старых бараках или в новых? У неё муж преступник («Опять в тюряге, скотина!» – говорит она учётчице Але). Вроде, Риты: одна с детьми. И она, как преступница, например, речь. Зовут Тонькой.