Золотая рыба

Папа – не объект укора. Он понимает, кто объект. И когда она пытается не брать щедрую часть его профессорской зарплаты, на его лице такой мрак! Эти деньги не в модном неудобном кошельке, а в папиной книге «История философии».

Чемодан её будто выдал. Книги, это тебе не кастрюли, и не зимние сапоги на каблуках или утюг. А эта уродка надменно: «…в рыбном…» Ах, так!

– Рыбу потрошить учат в рыбном?

– Это ты, наверное, будешь этому учиться.

– Я на философском, – сквозь зубы («ф» и «с» свистяще, нервно).

Обмен репликами прерывает оркестр. Дети машут родителям, громко поют что-то подобное:

Вдруг среди юных боевитых лиц, – Настино: намалёванные веки, напудренные и нарумяненные щёки, будто для какой-то непонятной сцены. Она подзывает к перилам. Там наиболее плотная толпа. Сандра протискивается. У борта их корабля – катер; на нём – музыканты. Но не только, – телевидение!

Кто-то крепко обхватывает плечо. Дядька, одетый, как студенты, другой рукой цепко держит Настю. Он вытягивает их из юного коллектива. Тем временем кто-то передвигает к их ногам чемоданы:

– Это же съёмка! Ишь, влезли!

Настя немного смущена:

– Ладно, пойдём, вон и Рита раскипятилась.

Рита кипит-вопит, боясь отойти от чемодана…

Тут-то и припомнит Александрина, студентка Семибратова, дополнительный негатив этого вояжа.

В поезде дальнего следования она информирует не Настю, не Риту, а какого-то молодого интеллигента, правда, рано сошедшего, будто она в командировке по заданию редакции для сбора материала о социальных проблемах Дальнего Востока. Не полное враньё. Морякам-попутчикам из Находки во Владик наболтала о летних каникулах. У одного сомнение: «Не вербованная? Тут вербованных навалом…» И вот теперь их вычислили.

Владивосток, этот Владик, – такой город, где каждый ребёнок отличает вербованного от не вербованного.

Билеты в разных местах (каютах!): Галя и Валя уходят.

– Вы меня доведёте! Когда уж доедем! – Рита отдаёт билеты, но приберегает у себя паспорта.

Они, что нырнут в море и уплывут куда-нибудь в Японию?

Кстати, о Японии…

Опять – на палубу, наблюдая отход (От Насти моряцкие термины). Этот великолепный корабль плывёт (идёт) по мягким волнам в открытое море. Прощай, огромный город, равный океану и небу над ним! Город, вознёсшийся на сопки каскадами домов, гордо глядящий в океан окнами, стёкла горят от солнца!

– Смотрите, джонка! Джонка японская идёт! – кричит кто-то.

То поднимет лодку волна, то швырнёт. Над судёнышком – красно-белый флаг. Солнце, море, волны, ветер и… джонка! Но вот и нет её: не тонет, уплывает.

Настя, как заводная. Бежит «проведать наших девочек» (Рита сказала номера их кают). Будто эти «девочки» не надоели за дорогу и два дня в Екатериненке. Но подруга активна. И в какой-то миг – за неё страх, который вспомнит Сандра.

Вновь на палубе. Вокруг – мрак, тёмная вода. Камень на шею, и – за борт: уйти в бездну… Вода – бездна. Без дна. Дно есть. Но для неё (с камнем) дна не будет. Именно так: эта чёрная жидкость, в которой не жить, для неё, как она думает, крепкой атеистки, – небытие, имеющее понятный облик. «Один из обликов смерти», – думает Александрина, девушка восемнадцати лет. Она думает о таком лет с пятнадцати.

И вдруг Настя:

– Мне бы маленькую лодочку, уплыть далеко, далеко…

Ах, да, она опять об Одессе! Напугавшись новых откровений, Сандра проявляет эрудицию:

– Две категории людей. У одних при виде пропасти – мысль о бездне, у других – о мосте. Вот я о смерти, а ты о лодочке…

– Я на лодке умею на вёслах. И с мотором. Меня один… научил…

– Моряк Славко?

– Это такой брюнет под два метра с огромными глазами. Нет-нет, так… ребята. Я хотела к Чёрному морю, но ехать туда нет сил.

Да и нет у неё «сил» говорить правду.

– Ты, Саша, такая молодая, и думаешь о смерти!

Имя «Саша», к которому намерена привыкнуть как к ещё одному имени, иногда воспринимает, будто говорят не с ней, а с какой-то другой и туповатой девицей.

– Да, я думаю о смерти, о жизни, об этом лишь стоит думать. Я ведь не в рыбном учусь, не о рыбе же мне думать, – она смеётся.

И начали они хохотать. И так стояли они над бездной, хохоча и смеясь.

Часть 2

Остров Шикотан

Утро солнечное. Итальянское. Определение, словно из далёкого будущего (в Италии не бывала. Но будет).

Крик:

– Саша, дельфины!

Настя, одетая, как накануне, только без куртки. Её босые ноги между бугров дивана, будто стволы молодых берёзок. С виду она – деревенская крепкая девушка. Но лицо нарумяненное, веки трёх цветов, актриса в годах, играющая молоденькую. Она держится одной рукой за винт иллюминатора: качает.

Сандра встаёт рядом, хотя ей и не так интересно. В иллюминаторе волны. Ветреная погода.

– Вон, вон! Смотри, Саша!

Упруго мелькает огромный рыбий хвост. Непонятна мощь этого хвоста: он даёт отпор волнам, которые качают огромный корабль.

Каюта комфортабельная, крахмаленные идеальные постели. И ванная комфортабельная. Наконец-то, цивилизация.

Впервые стирает на руках. Но как это делать, видела. Одна в спортивном лагере каждый день (у неё был не так велик запас белья, как у Сандры). В чемодане компактная ёмкость моющего средства (впихнуто мамой). Две пары джинсов, семь пар белья, футболки, майки, носки… Обе пижамы… Вещи не выглядят грязными. Она моется утром и перед сном, хотя бы частично.

В дороге нелегко: кувшин, кипяток в титане; варежка для мытья, губка, мочалка. Но, по мнению бабушки и мамы одеяния подлежат капитальной обработке. Руки крепкие и умные, да и гены работают каких-то прабабок, не имевших ни рабынь, ни техники.

Приняв душ, надев чистое, вернулась в каюту: Настя так и глядит в океан.

– Это, видимо, пролив Лаперуза!

В иллюминаторе нет берегов в этом проливе.

Выходят на палубу. Ни джонок, ни дельфинов, ни берега, а только волны, волны… Широта океана отменяет реализм.

На корабле ресторан! Они берут и морских гребешков, и крабов, и рыбу «угорь». Но куда вкусней этой невидали суп из палтуса.

Деньги выданы в Екатериненке, которая для лиц мужского пола, обитателей города Находки, «яма» (образ Александра Куприна).

Отобедав, отдыхают в холле (ковры, бордовые диваны), беседа о культурных материях.

– В рассказе Томаса Манна «Господин из Сан-Франциско» именно такой корабль… Я могу концепцию…

На других диванах интеллигентная (как у Томаса Манна) публика. Семейная пара, поодаль – пара учёных. Так выглядят молодые люди, один в модных очках.

И тут мимо – Рита, Валя и Галя. Настя – спиной, а то бы глупый крик: «Девочки, идите к нам!» У этих тёток вид провинциальный. Они, будто вышли на сцену из другого спектакля. Они с Настей – главные героини, плывут на круизном лайнере… Они две богатые девушки. Обе эрудированные. Выдумывает и огорчена: её подруга – в той же мятой юбке и не опрятной кофте. Не те детали. Ищет в Чеховских и Бунинских рассказах, подбирая более верную аналогию.

Любимые писатели с ней, будто они – её семья тут, где нет ни мамы, ни папы, ни бабушки, ни сестрёнки Вероники (Веруньки). Джек Лондон… О, Грин! Она – бегущая по волнам! Будто в опьянении, которого никогда не испытывала, она с теми, кто на пароходах, на кораблях плывут, зная куда и что будет в конце этого плаванья и чего от этого плаванья ждать.

И вот она на палубе не с этой непонятной девушкой, – рядом молодой джентльмен: «Сандра, я из Сан-Франциско. Меня зовут Джек». Нет, Том. «Да, Томас», – она под кружевным зонтиком (не в брюках, а в юбке).

Вдруг она повстречает какого-то… Томаса, сильного, умного. У него нелёгкая планида, и вот теперь перед ним она, которая поймёт его душу. «Я понимаю вас, Том», – говорит она. Корабль плывёт в открытом море, но впереди маячит тёплый берег их сбывшихся надежд…