Золотая рыба

Не уйти ли ей от демократки Саши, не вернуться ли к аристократке Сандре (это имя, как отринутое счастье). Её окатывает счастьем, как душем. В будущем – счастье! Возникнет, будто порт под солнцем! Он – счастье. Порт, корабли-миражи. Её счастье – один из миражей?

– У Риты ни рогов, ни копыт.

– Нет рогов, говоришь, у этой тётки?

– У козы. Рога ей обломал козёл. Пьяный…

Они хохочут. Нет, Настя – не какая-то тупица!

И вновь интеллектуальная тема, прерванная грубой Ритой:

– …пройдя адовы круги, я, наконец, воскрешу папу…

– Разве он умер?..

Да, это не понять, необходимы детали. Папа. Бедный папа. Она и в этот миг ощущает унылый запах папиной квартиры, берлоги курильщика, который дышит через сигарету. От нормального воздуха кашель, нервы. А табак умиротворяет. Дым даёт ровное дыхание и ровное течение мыслей. Папа говорит, и Сандра живёт во вселенной. Ей плевать на «морячка»… У неё никогда не будет никаких морячков! И камбалу она не намерена видеть!

Она тут для выполнения субъективной программы, для процесса превращения! Она пока в яйце, но птица из неё выйдет шикарная. Ахнут недруги, увидев такую жар-птицу.

…В группе пара уродов, странные глаза которых не видно во тьме их очков: «У нас одни парни и одна волейболистка». «На тебе, Семибратова, природа отдыхает. Гениальность через генряд». Им не быть таким, как папа. Доктор наук Семибратов в тридцать пять лет создал гениальную концепцию истории философии. По этому учебнику они учатся! И она к тридцати годам такое создаст! В этом академ-отпуске ей надо решить: будет ли она не только учиться, но и жить!

А папа… Да, он этот учебник… Он работает, но из университета его выперли. Он и его друзья пытались остановить внедрение капиталистической антисоциальной формации. Они предложили такую формацию, которая бы могла синтезировать лучшее в обеих системах, но их идеи отвергнуты. С тех пор папы, будто нет. Он, будто в другом мире. Уход не полный. Но вот откуда он ушёл, так это из дома. Он огромный, рыхлый. Мама говорит: «тюлень». У него нет «целеполагания». У него один друг Андрей Поднебесный, которого он именует Первозванным. Они с Андреем Васильевичем играют в шахматы. «Он спасается у меня от семьи», – говорит папа. Но кто, кто, кроме его дочери, спасёт его самого?

– Не бери в голову. Как-нибудь потом…

А Настя вдруг:

– У меня никогда не было отца.

– Как… не было?

Настя глядит куда-то вдаль. В даль далёкую глядит Настя…

– Мне так хорошо в эти дни, – косится на Сандру.

Ей хорошо оттого, что они познакомились полторы недели назад?

…Знакомая Москва и знакомый дождь. Но незнакомый микрорайон. От метро – на автобусе до конторы, до «пункта приёма…» на впервые увиденную улицу. И там, в темноватом холле девушка в этой же коричневой юбке, в куртке из кожзаменителя. Тонкие прядки – вдоль щёк. Напоминает Алёнку на обёртке шоколада. Улыбка, но в глазах – двойственное: юная весёлость и немолодая печаль. «Как тебя зовут?» «Александриной. Сашей…»

Вот так студентка МГУ Семибратова и переименовалась для этих никогда ранее не виденных тёток… Кто они такие? Рита и Валя замужние. Галя, хоть и немолодая, ей около сорока, с виду монашка. Ну, а Настя молодая, мужа нет…

– …в Ильичёвском порту в радиорубке я в наушниках. Оттуда видны причалы… «Христо Ботев»… Сколько был под разгрузкой и погрузкой, столько мы и… Ох, нет, не могу говорить о нём…

До автобуса медленно идут тёплым вечером. Но с океана – вольный ветерок. В нём – радость.

Находкинский вокзал. Именно такое имя у этого милого города, где порт, над которым парят «летучие голландцы» с цветными флагами. Находка. Кто-то когда-то нашёл этот берег. Это, явно, счастливая случайность. Это, явно, открытый кем-то Клондайк!

Им опять на поезд. Они едут во Владивосток!

Рита шипит:

– Никуда не убегайте!

– Господи, спаси! – аккомпанирует Галя.

Валя молчит. Но вид у Вали… Вообще-то, у всех (и у Насти) вид бедняцкий, не модный. Эта хоть из Клина, а те обитают в каких-то далёких деревнях. Но главная в группе не Саша-Сандра, а Рита.

На пункте приёма в этот вояж работает тётенька, вроде неё. «А мама с папой тебя отпустили?» «Я совершеннолетняя, внимательно проглядите документ…» «У меня дочка таких лет, но я бы её никогда…» «Мне бы поговорить с вашим руководством» «?» «…о вреде нотаций». Тётка выдаёт договор.

Из тьмы, – целая толпа… Морячки! Видят их вперёд одноглазой падшей рыбы камбалы.

– Девушки, вы тоже во Владик?

– Нет, мы с вами, – в ответ на реплику Сандры смех этих парней. Она остроумная.

А Настя, одёрнув длинноватую юбку, – к Рите и к их чемоданам, которые у ног Риты.

Сандра и на ходу болтает с ними, с морячками. Одеты в матроски, какие-то детские. Бескозырки, ленточки трепещут от тёплого ветра в открытых дверях тамбура. Утомившись от своего остроумия и от их туповатых ответов, – наверх, на боковую полку…

В этом мире, где она, некий сдвиг во времени. Будто, не дожит временной отрезок, а часы переведены.

Утром при ярком солнце они у железнодорожного вокзала города Владивостока.

Вдвоём с Настей обходят этот зелёный в белой лепнине архитектурный памятник под крики Риты, недовольной «туристками».

Им на другой вокзал, морской. «Морвокзал рядом» – говорит кто-то в толпе. Неподалёку, но не имеет вида памятника архитектуры. У Насти нетерпение: увидеть бы ещё какой-нибудь объект.

Злят Рита, Валя, Галя. Солнце палит, морячки легко уходят. Бег туда, где огромный белый корабль, – Сандра впереди их компании. Во-первых, от злости, во-вторых, от физической подготовки, которой нет у этих клуш (и у Насти). Ждёт. Наконец, Рита: именно на этот удивительный корабль у них билеты!

Причал полон тех, кто никуда не отчаливает. Наверху головы отъезжающих. И те, и другие весело выкрикивают. На корабле – дети, внизу – родители. Ребятам, одетым в бледно-голубую форму с логотипом на рубашках, лет по восемнадцать – двадцать. Студенты!

– Вы из какого института? – обратилась к очкастой девице.

– Из рыбного, – надменно, мельком оглядев Сандру, её нелепый чемодан…

Ни у студентов, ни у моряков чемоданов нет. И таковой говорит о владельце, путь которого не как у студентов, моряков или командированных. Это некое бегство.

Те, у кого такие неподъёмные чемоданы с подозрительным наполнением, горемыки, у них нет места, где бы приткнуть добро, вот и тащат, как мудрец, «всё своё с собой», в пути ненужное. Лёгкие рюкзаки говорят о наличии дома.

А те, с кем она в одной компании, волокут «ценное». Настя – зимний гардероб: «Оставлю, – продаст». Рита (она на полке вагона открывала чемодан) – официальные костюмы, немодные туфли, огромные нитки каменных колье. Наверное, надеясь на капитальную встречу с тем, у кого нет практики битья «морды». Валя – бедные тряпки, но при этом утюг. Галя – одеяло, кастрюльку, эмалированную кружку, тарелку, ложку…

У Сандры необходимый минимум: куртка, три свитера, три пары джинсов (одни на ней), по четыре футболки и майки, две пижамы, восемь пар нижнего белья. Несколько пар носков. Дорогие кроссовки; кеды – на ней. Две книги. Косметичка, нет косметики, но хорошее мыло и зубная паста. Кроме этого: шампунь, дезодорант, французские духи (детские). Щётки для зубов, ногтей и волос. Эти предметы туалета компактно – в упомянутом кувшине. Гель для стирки вталкивает мама. Она же навязывает клеёнчатую «аптечку». Это добро вошло бы в рюкзак или в сумку, которую берёт на спортивные соревнования.

Но она демонстративно откопала на антресолях древний чемодан, ибо он – один из атрибутов её жуткой мести. Мама, бабушка и даже Верунька напуганы этим древним вместилищем, ибо это – укор им за их недопонимание неординарной личности Сандры Семибратовой. Вот вам, видите, она не на соревнования по волейболу, не на тренировку… Она едет в кошмарный вояж с кошмарным чемоданом!

Главный укор – отказ от денег. От денег мамы (немаленьких). От денег бабушки – половины её немаленькой пенсии. От комичных денег Веруньки, добытых ребёнком в торопливо разбитой кошке-копилке. Этот акт их общего милосердия проигнорирован Сандрой!