Золотая рыба

В их группе ни Рита, ни Валя, ни, тем более, Галя (господи, спаси!) не бранятся. Сандра не употребляет. Бывая на факультете филологии, была на лекции об этой лексике… Настя до работы в цехе не ругалась. О подруге она знает далеко не всё. «У тебя парень фарцовщик? – Ещё в пути спросила Настя, оглядев джинсы, – у меня один…» Сандра неопределённо махнула рукой, не говоря, что привёз мамин брат, дядя Петя. Он работает в Вашингтоне, инженер электронных процессоров.

– Нет, ты гляди, Тонька-то! – Руки Насти укладывают в банки мокрые ломтики.

Тонька прёт таз, вернее, огромный дуршлаг. Из дырок бьёт вода. Пока добегает до места, воды нет, а в решете полно рыбы; поднапрягшись, вываливает на рабочее место, и давай расфасовывать.

Настя вопит:

– Ворует нашу рыбу! Это наша рыба, она бы пришла к нам, а ты её хапнула!

Тонька, не отвлекаясь от работы, в ответ такое, что шедевр про камбалу меркнет. И Настя орёт. У неё гневные глаза на милом полноватом личике «шоколадной Алёнки». Сандра готова защитить Настю и от Тонькиных слов, и от тех, которые выкрикивает сама подруга. Но это невозможно. Они тут в эпицентре какого-то дикого горя!

На крик – Аля. Теперь орут втроём.

Рыбу выработали.

Во дворе японец – так же.

Она идёт Крабозаводском. Это наименование на отправленных домой конвертах. Но иначе, как Шикотан, не называют.

Шикотан он и есть Шикотан… Оглядывает округу: вот он, Шикотан, бывшая какая-то резиденция древних японских правителей.

В центре – топь, укрытая досками, на них – сарай непонятной функции. Неподалёку темные от времени бараки. У берега, в одном ряду с магазинами, столовой, клубом и поликлиникой – дома, где живут не временные. Тут полно людей, которые, будто старик со старухой, «у самого синего моря»… Нет пляжей. Новые бараки вверху. К ним и подведены лестницы, для живущих внизу, – аварийный выход, как при пожаре… Оттого и зовут цунамными.

Надо бы в цех… Но медлит. Вон сарай непонятный, вон столовая; из дверей тётки в белых халатах. Так и ходят посёлком, будто он – один большой завод. Крабо-заводск.

Крабы. Пирсом бегают довольно прытко, будто ёжики. Иные и колючие. Настя консультировалась у японца, как их «чистить». Вот краб «королевский», – внятно говорит по-русски этот дедушка.

Дождь опять.

– Саша! Рыба пошла!

Вид у Насти виноватый. Но и довольный:

– Это всё равно, если б она нахально встала на конвейер рядом с порционкой, где одни местные.

Сандра рассказала бы ей про Ситку Чарли и про охотников за ложными солнцами. Но актуальней – лекцию о бранной лексике, в основе которой – отрицание веры, Христа и богоматери. Не понимая этого, некоторые люди и в церковь ходят, и матом кроют. Тема для доклада об истории религий.

Рыба пошла, и надо укладывать.

Ночью выходят из цеха. Дождя нет. Луна над островом. Также тепло, как в Евпатории, и также не густо, а легко пахнет морем.

Ветерок веет лёгко-тёплый. Вот-вот и – счастье. На папины деньги, наверное, уедет с острова. Предвидение счастья. Но вне Шикотана.

…Они на веранде. За деревьями – тёмное Чёрное море, и по нему огни. С набережной. Оттуда – музыка. Верунька в белом сарафане, Сандра в лёгком платье на широких бретельках. Мячик в цветной сетке между окнами веранды.

Наконец, мама, обе бабушки и папа, и они, дети, гуляют в невинной толпе, где маленькие с родителями, где загорелые юноши из «приличных семей», как говорит мама. Где мамаши катят в колясках усатых детей-инвалидов, и где «девицы на выданье», как говорит бабушка, такие же, какой будет Сандра. И она будет гулять по набережной. Но рядом – не эти родные люди, а молодой интеллигентный капитан дальнего плаванья… Они говорят о высоких материях. У дома он сообщает, что завтра ему в путь на огромном океанском лайнере, но… «Я вернусь, Сандра…»

…Мама читает Веруньке о Принце Дакаре на подводной лодке «Наутилус»… И это – материал для воображения. Вот и она на этой лодке. С этим принцем… В гостиной учительница музыки играет на фортепиано. Лист. «Годы странствий»…

Рано утром её будит дедушка Джек: «Пора!» Обещал взять внучку на рыбалку. Она никогда не встаёт рано, а в это утро вскакивает. На яхте «Надежда» они выходят в море. Рыбалка удалась. Большая, с виду золотая рыба бьётся в садке…

И вновь вечер… Она лупит по мячу…

Вот откуда веет счастье-ветерок на остров Шикотан.

– Идём! – говорит Настя.

Перед Сандрой напарница в белом колпаке. Двор завода. Темнота и тоска. Вечера разные у моря. Да, и ветерок, не тот ветерок.

Они лезут в дыру на склад. Тут нет воды. На укладке – море. Коробки, будто картонные стены. Мы пришли проведать «нашу девочку» Галю? Тётенька Галина Никандровна тут наклеивает этикетки на банки с консервами. Но нет, «мы пришли» их воровать.

Настя берёт из штабеля, который не до верха, банки, и – в карманы халата.

– Бежим!

И они выбегают. Сандра глядит на луну: выть или не выть? Воровка куда-то делась на минуту. Но вот она опять рядом: банки открыты. Не уточняет, кем: парни у катера, рыбаки, наверное.

– На!

Рыба пахнет вкусно. Ночью под навесом нет японца. Саша-подельница выпивает соус. Фрагменты рыбы вытряхивает в рот. Банку далеко швыряет в контейнер для мусора. Блямц! Попала.

– А мою, – с уважением (к броску) довольная Настя. – Будем прихватывать хлеб. Деньги на еду не надо тратить.

Перерыв кончился.

Опять борьба с Тонькой. Опять мат. Актуальна лекция о мелком хищении на предприятии. Да, много тем для лекций и докладов.

Полуобморочно бредут. Утро, но солнце палит, оно курортное. Они идут вверх каскадом деревянных лестниц. Одна лестница, другая, третья.

Мытьё под колонкой. Там холодной воды вдоволь. Баню в этот день не топят. В бараке умывальник, на плите ведро с тёплой водой. Но Рита бесится: они с Настей не ходят за водой, не топят печь. Халаты вешают, мокрые рукава натёрли руки. Рита, Валя и Галя готовы на выход: они в дневной смене.

– Уха на плите! Где вы такую рыбу выловили! – утренний смех Риты. – Поешьте перед сном…

И Сандра ест «только рыбку», и только «дома». Нет ни желания, ни сил идти в кафе (открылось). И она экономит. Невидаль в её характере. Вполне вероятно, и карман для денег пришьёт, какой у Гали-богомолки. Рыба тут в открытом доступе. Другой рыбак отвалил Насте скумбрий. Это не та скумбрия, которой торгуют на материке. Так говорят, наверное, чтобы не забыть: находишься на острове. Для этого парня она – Света.

Удивляет лёгкость. Из каких-то неведомых ситуаций, в которых девушка легко называет себя другим именем? Где, на какой полке в голове, в каком отделе памяти? «Ай ченч май нейм…» – Куприн и Бунин? О женщине, и о позоре. В ряду: женщина-горе-позор. И для сокрытия горя и позора другие имена…

Сандра, назвав себя Сашей (манёвр уровняться с теми, у кого и горе, и позор), теперь не рада. Она тут – горбуша в одной сети с другой рыбой, вот и представилась «сайрой» (Сашей этой).

А вдруг горе и позор ожидают и её в далёком от дома краю? Некий негативный вариант судьбы выполняет программу другого имени. Какая-то не народная мудрость: с переменой имени индивид меняет судьбу. И не к лучшему. До буквальной смены не дошло.

Уху едят так, что не могут говорить. Приступом. Пьяное насыщение…

– В барак, который в конце улицы, навезут студентов!

Сандра не рада, не мыться ей под колонкой даже в полной темноте…

Внизу у моря – семейные рыбаки с катеров. Их жёны в цехе на выгодных местах. А наверху бараки набиты молодыми тётками, девчонками. Проверенные с головы до ног. Пищевая промышленность. Пищепром. Больных и ранее судимых не берут.

«Там бывшие преступницы! – пугает консьержка. – А ваша – туда? Они там заразные. Дворничиха говорит: оттуда едут больные или беременные без расписки». Мама: «Тихо!», мол, у нас в квартире такое не говорят. Но эта Антонина Егоровна придёт за солью, да наболтает. «У меня от неё лицо дёргается». – Жалоба бабушки. Обнять бабушку, как в далёком детстве, повторяя: «бабушка, бабушка», и никаких других слов.