Страница 17 из 74
* интерфейс Ethernet.
Как опции шли дополнительные платки размером с ноготь большого пальца. Например, был востребован модуль хранения «тиков» с импульсного датчика счетчика воды или электричества. А на сильно удаленные объекты ставили дополнительный блок GSM, который давал возможность хотя бы перезагрузить «подвисшее» оборудование узла.
Пришлось сталкиваться и с «чистым» управлением производством, а именно здоровенным агрегатом для расфасовки воздушной кукурузы «Витек». По сути, там все сводилось к уже упомянутому функционалу, только вместо Ethernet использовался RS-485. Тензодатчик весов был заведен на АЦП, с ЦАПов бралось управление электроприводами. Сработкой механизмов и датчиками управляли линии дискретного ввода-вывода. В теории, десяток таких контроллеров должен был управляться одной серьезной ЭВМ, но на ее внедрение у фабрики вечно не хватало средств.
Таким образом можно было собрать относительно сложный комплекс. При этом сами «органы» управления подключались вполне локально, по несколько десятков, а то и единиц на каждый контроллер.
…Но то, что я увидел в аналитике управляющих ЭВМ шестьдесят шестого года, полностью перевернуло мое понимание отрасли.
Собственно, претендентов было всего три.
Во-первых, ВНИИЭМ под руководством А. Г. Иосифьяна. Огромный институт с длинной историей и своим опытным заводом, который трудился в основном на нужды космоса, оборонки и атомщиков. Впечатляющий набор достижений и орденов. Но их «ВНИИЭМ-3» была лишь оттюнингованной версией ЭВМ «М-3»[69], разработанной давно и совсем другим коллективом[70]. Что, к сожалению, делало наше сотрудничество беспредметным, ведь ничего, кроме весьма общего техзадания, НИИ «Интел» предложить не мог.
Однако параметры этого устройства внушали уважение. Язык высокого уровня Cobol, работа в реальном времени (тут использовался термин «натуральный масштаб»), электронные таймеры на четыре тысячи девятьсот шести каналах дискретного ввода-вывода. Время преобразования на пятисотдвенадцатиканальном АЦП, или, как тут говорят, «из непрерывной формы в дискретную» – два килогерца, обратное, через ЦАП – еще быстрее. Длина слова – двадцать четыре бита, скорость работы до семисот пятидесяти тысяч операций сложения в секунду.
Настоящий монстр! По возможностям эта управляющая ЭВМ выглядела на пару порядков мощнее привычного мне по две тысячи десятому году промышленного контроллера! Если, конечно, не обращать внимания на смешную скорость АЦП и габариты, ничем не уступавшие хорошо знакомой БЭСМ-4.
Следующим шел представитель глушковской или украинской школы. Разумеется, не «МИР», на такое он попросту не тянул, да и вообще, сложно было представить себе что-то менее подходящее для промышленности – архитектурно и идеологически.
В противоположность ему «Днепр» оказался вполне пригоден для задач управления. Производительностью он заметно уступал изделию ВНИИЭМ. Всего восемь тысяч операций в секунду, двадцать шесть разрядов. Внешних портов раза в два меньше, зато «железо» компактнее – пятьсот двадцать килограмм.
Однако показываться в Киеве после разговора с академиком Глушковым совсем не хотелось. Да и сама ЭВМ «Днепр» не будила особо теплых чувств, классические шкафчики, всего и разницы – не двухметровые вдоль стенки, а в полтора раза ниже и посередь зала.
Замыкало список ленинградское СКБ-2, директором которого значился Филипп Георгиевич Старос. Их ЭВМ называлась УМ1-НХ, имела производительность лишь пять тысяч операций в секунду и пятнадцать разрядов. Базовое количество каналов ввода-вывода оказалось необыкновенно скромным, то есть примерно соответствовало привычным для меня значениям, хотя и могло быть значительно расширено дополнительными блоками. Но размер… Эта ЭВМ была настольной! Всего-то плотно набитый печатными платами сундук метровой ширины. Совершенно необыкновенное обстоятельство для СССР тысяча девятьсот шестьдесят шестого года!
Большой плюс состоял и в том, что в данный момент эта команда находилась в «подвешенном состоянии». До смерти Королева они принимали участие в космической гонке с проектом бортовой ЭВМ УМ-2С. Но сейчас в этой отрасли шли глобальные перестановки, и никто толком не знал, чем закончится катавасия[71]. Товарищ Устинов имел на Староса виды в плане каких-то морских систем, но в данном случае был готов уступить нам «право первой ночи».
Не обошлось без существенного «подводного камня». Причем почти в буквальном смысле – ЭВМ УМ1-НХ имела военного «братика» – БИУС «Узел» для советских подводных лодок[72]. Нельзя в самой «миролюбивой» стране мира делать хоть что-то нормальное исключительно на гражданские нужды, не иначе Маркс с Лениным запретили. Впрочем, Семичастного это не смутило, видимо, флот и КГБ в данный момент времени были настолько далеки друг от друга, что еще не утратили способности конструктивно сотрудничать.
Однако еще более интересной оказалась личность директора СКБ-2. Он был иммигрантом из США![73] Не знаю, какая причина побудила его покинуть «страну свободы» и сколько раз он об этом пожалел, но в СССР Старос развил бурную деятельность. Говорят, что именно благодаря его лоббированию микроэлектроники перед Хрущевым подмосковный Зеленоград был срочно перепрофилирован с текстильного направления на полупроводниковое. Вот только видеть иностранца на высокой должности захотели не все. Желанное и фактически обещанное место директора «Центра микроэлектроники» прошло мимо, влияние Филиппа Георгиевича стало быстро падать. Для начала его задвинули в замы по науке, а после снятия «защитника и благодетеля» с должности Первого секретаря ЦК КПСС лишили даже этой должности.
Излишне говорить, что мое желание познакомиться с этим незаурядным человеком, а тем более привлечь его к разработке компьютера, возросло до предела. Но не идти же к нему с пустыми руками?
Для начала надо было определиться со сферой использования. В шестьдесят шестом году никому в голову не приходило ставить промышленные ЭВМ на отдельные станки или агрегаты. Наоборот, они контролировали ключевые техпроцессы предприятий. К примеру, мощный прокатный стан или электростанцию с ее многочисленными вентилями, задвижками, датчиками температуры, скорости, давления и другими важными вещами. Небольшое «расследование» показало, что на УМ1-НХ, к примеру, была построена система автоматического контроля и регулирования для второго блока Белоярской АЭС[74]. Всего лишь две ЭВМ, работающие в режиме «горячего» резерва, обслуживали около четырех тысяч каналов ввода-вывода и сто двадцать преобразователей «угол-код», которые были хорошо знакомыми мне АЦП.
С точки зрения две тысячи десятого года такой подход – сплошная концептуальная ошибка. Но местные станочники пока до ЭВМ не доросли[75] и привыкли мыслить не машинными кодами, а образом программного барабана. Совершенно буквально – вращающегося бочонка с торчащими шпеньками, которые и дергают механизмы (в том числе реле и прочие контакты). Убогая, но удивительно живучая конструкция, отдаленных потомков которой можно видеть даже в двадцать первом веке в командоаппаратах некоторых стиральных машин-автоматов. Пик технической мысли шестидесятых – это замена барабана на закольцованную перфоленту. Или установка аналоговых монстров с магнитной лентой, что по большому счету еще хуже, так как уводит управление сложной техникой в сторону от цифровых технологий.
Для идеи совмещения задач КГБ и промышленности такая ситуация, безусловно, была положительной. Будет легко обосновать необходимость реально мощной ЭВМ. А вот для общего развития промышленности… Тяжело в очередной раз осознавать, в какой каменный век занесла меня воля неизвестных чудиков.