Ангел

Ее охватила новая волна сочувствия к паре стариков, которые были, скорее всего, мертвы, когда запись закончилась. У них отняли даже чувство собственного достоинства, которое они могли проявить в последние секунды жизни. Размещение записи в интернете только добавляло преступлению жестокости, демонстрировало полное пренебрежение к личностям этих людей, поскольку все теперь видели, насколько уязвимыми и беззащитными они были. Имоджен подумала о моментах, когда сама чувствовала себя подобным образом, и мысль, что это могли заснять и выложить в Сеть, вызвала приступ реальной тошноты. Имоджен тряхнула головой, стараясь избавиться от начавшего преследовать ее наваждения.

– Каким чудовищем надо быть, чтобы совершить такое? – спросила она и задумалась, не делал ли Дин в прошлом чего-то сравнимого по жестокости.

Она ведь видела его самую грубую сторону, когда он был негласным подручным и головорезом в подчинении ее отца. Тем, кто не брезговал испачкать руки, способным вправить мозги или запугать. Однако она не верила, что Дин мог пасть так низко. Имоджен исподволь наблюдала за ним, пока он смотрел на дисплей, пристально изучая кровавый символ. Быть может, она просто всегда искала и находила оправдания для него? Что она знала о нем на самом деле? До конца ли понимала, на что он способен? Имоджен постаралась выбросить неприятные мысли из головы, как делала на протяжении многих месяцев. Но настанет день, когда с этим придется разобраться раз и навсегда.

Вслух она сказала:

– Интересно, что означает этот символ. Нечто языческое или сатанинское?

– Это трикветр, – ответил Дин чуть хриплым голосом.

– Что-что?

– Кельтский символ. Означает любовь, честь и защиту, или, по крайней мере, такое значение ему придают некоторые люди.

– Откуда ты знаешь?

– Я много чего знаю. – Он улыбнулся и встал. – Хочу выпить. Тебе принести что-нибудь?

– Нет, я воздержусь, пожалуй. – Одного воспоминания о блеске кровавых луж, пусть и монохромных, было достаточно, чтобы желудок вывернулся наизнанку.

– Что теперь? – Он повернулся к ней, стягивая футболку через голову.

Они проводили вместе не каждую ночь. Имоджен сделала это правилом их интимных отношений, – если их можно было так назвать. Многое происходящее между ними не имело четкого определения, потому что с тем, что имеет название, приходилось разбираться в реальном мире, а Имоджен к этому не была готова. Но как только они оставались наедине, все заканчивалось одинаково. Плохой день на работе? Семейная ссора? Нехватка денег? Головная боль? Противоядием всегда становился секс.

Сегодня он служил антидотом против осознания смертности человека, так они справлялись с творившимся в мире злом – показывая себе, что не только живы, но и ничего не боятся. Проявляя нежность друг к другу, не поддаваясь депрессии или страху. Страсть в таких случаях неизменно оказывалась полезной.

Этой ночью в постели Дин вел себя необычно: он был сосредоточен и напряжен – почти как в первую ночь, которую они провели вместе. Он не просто занимался любовью, он поглощал Имоджен, впитывал в себя. Это ощущалось как отчаяние, словно финальный аккорд. После того как оба кончили, Дин притянул ее к себе, прижав спиной к своей груди. Имоджен свернулась калачиком в его объятиях, его ладонь поглаживала ее плечо. Она чувствовала биение его сердца, которое колотилось очень быстро. Они словно находились вне времени.

Глава 22

После карцера жизнь в крыле ощущалась совершенно по-другому. Гэбриел почувствовал себя почти дома. Он с удивлением обнаружил, что ему доставляет удовольствие видеть лица некоторых заключенных.

До камеры его проводил Джонсон, но Гэбриел старался не смотреть на охранника, над правой бровью которого темнели швы, а на челюсти красовался огромный синяк. Не требовалось особой догадливости, чтобы понять, кто его так отделал. Когда Гэбриел вошел в камеру, там сидел незнакомый мужчина. Выходит, у него наконец появился сокамерник.

– Меня зовут Бейли, – представился вновь прибывший и протянул руку.

Он казался спокойным и энергичным. Очевидно, это не первая его ходка.

– Гейб, – отозвался Гэбриел, пожимая руку.

Ему хотелось понять характер и норов нового соседа как можно быстрее.

– Не попадай в передряги, и скоро сможешь получить разрешение работать, – сказал Джонсон, выходя из камеры. Гэбриел так и не понял, к кому из них двоих он обращался.

– Стало быть, вернулся из карцера? – спросил Бейли. – За что угодил туда?

– Начистил рыло одному козлу из камеры на той стороне галереи.

Гэбриел одним прыжком взобрался на свою койку и с удовольствием растянулся на матраце, ощущая его всей спиной, уставшей и даже болевшей от жесткой постели карцера. Там был только кусок поролона, становившегося тоньше обычной простыни, стоило на него лечь. Гэбриел закрыл глаза, но его новый сосед продолжал разговор. Стало ясно, что Бейли нисколько не опасается сокамерника и даже не держится с ним настороже. Еще несколько минут непрерывной болтовни показали, что новый товарищ не особенно умственно развит. Словесный поток лился из него без конца. Впрочем, Гэбриел был благодарен за шум после мертвой тишины, окружавшей его так долго.

– Значит, ты знаком с этим парнем? С Бейли? – в тот же день спросил Гэбриел Сола в очереди за едой.

– Да, он уже парился здесь прежде. С ним может быть иногда трудно, но и особо плохим сокамерником его не назовешь.

– Трудно в каком смысле?

– Он трепло. А когда сам перестает чесать языком, задает вопросы. Не всем здесь нравится, когда им лезут в душу. Обычно таких переводят в тюрьму с менее жестким режимом, но только он закоренелый рецидивист. Я встречал его раньше и уж точно увижу снова. Если коротко: он вполне безвредный.

Гэбриел заметил, что Бейли приближается к ним, и попытался от него укрыться. Шум хорош в умеренных количествах, но постоянная бессмысленная болтовня начинала раздражать. Спрятаться, конечно, было негде.

– Так. Что в меню сегодня? – спросил Бейли почти весело.

– Спагетти, – ответил Сол.

– А кто рулит на кухне?

– Ты его не знаешь, но повар он хороший.

– Куда подевался Уелш? Почему он не за главного на кухне? Он по-прежнему твой сокамерник? – Бейли втерся в очередь между ними.

– Нет. Его перевели в крыло Д.

– Ух ты! Ну да ладно. Оно и к лучшему. Поваром он был дерьмовым.

– Я бы на твоем месте не стал влезать без очереди, приятель. Сейчас у нас тут вообще напряг. Даже с этим, – сказал Сол.

– Ладно, понял.

Бейли покорно вернулся в хвост очереди.

Гейб повернулся к Солу.

– Что за напряг?

– О, Гейб, ты пропустил много интересного, пока отсиживал срок в карцере, хотя, наверное, оно и к лучшему.

– Что интересного случилось?

– Сокамерник Ашера всерьез заболел, блевал кровью и все такое. Тогда Ашер совсем с катушек слетел на хрен. Потребовал перевода в другую камеру. Потом подрался с Джонсоном.

– С Джонсоном?

– Да, с ним. – Сол бросил на Гэбриела пристальный взгляд. – А что?

– И кто победил?

– Ашер в лазарете, а Джонсону, по всей видимости, грозит дисциплинарное взыскание. Зависит от того, выдвинет заключенный обвинение или нет. Он провалялся на койке в лазарете дольше, чем ты пробыл в карцере.

– И что же будет дальше?

– Могла бы вмешаться полиция, вот только случаи нападения на охранников считаются внутренним делом тюрьмы. Сомневаюсь, что Ашер затеет новую заваруху. Они с Джонсоном не впервые сцепились.

– Между ними особые отношения?

– Какие, например? – с невинным видом спросил Сол.

– Не знаю. Просто я иногда замечаю некоторые вещи, – ответил Гэбриел, не особенно веря, что только он просекает такие дела.

– Дам совет. Для своей же пользы постарайся больше ничего не замечать.

Они подошли к началу очереди. Гэбриел бегло оглядел столовую. Появились люди, которых он не узнавал. Он понял, что перестал быть новичком. Больше не нуждался в советах, как себя вести, и не чувствовал себя настолько не в своей тарелке, чтобы хотелось орать. Он приспособился. И вспомнил первый день, когда почти не верил в возможность приноровиться к тюремной жизни. Еще в карцере Гэбриел принял решение попросить тюремного адвоката записать его в одну из образовательных программ, как только вынесут приговор. Чтобы чувствовать себя лучше, ему требовалось на чем-то сфокусироваться. Невозможно продолжать существование здесь без занятия, не имея точки приложения энергии и внимания. В лучшем случае он мог провести в тюрьме десять лет. Власти объявили о начале бескомпромиссной кампании против поджигателей, а факт, что по вине Гэбриела погиб человек, превращал его дело в показательное. В наглядный урок для всех. Но он сумеет получить диплом, добиться всего, что было доступно на свободе, будет работать ради этого. Нельзя больше попусту растрачивать жизнь. Гэбриел ненавидел мысль, что потребовалась смерть ни в чем не повинного человека, тюремное заключение и потеря свободы, чтобы он осознал, насколько бесценная вещь – время. Прежняя жизнь предоставляла ему массу возможностей, и как же бездарно он их профукал!