Молчуны

И вот тогда предкам пришла в голову ужасающая, но спасительная идея создания нового вида сверхчеловека: выносливого, не нуждающегося в сне, способного выжить при больших нагрузках, непосильных обычному представителю Homo sapiens. К сожалению, эксперимент закончился плачевно. Изменения на генетическом уровне привели к желаемому результату, но в качестве побочного эффекта возникло непредвиденное – человек превратился в рабочее орудие со сверхспособностями, но потерял эмоциональный интеллект, утратив навыки общения и восприятие действительности. Если откинуть научные термины, то в результате эксперимента возник человекоподобный робот – не нуждающееся во сне существо с силой десятерых.

Бесчеловечный эксперимент не получил продолжения, но появившийся новый вид людей оказался как нельзя кстати: их стали использовать для производства электроэнергии. Выносливость и неутомимость нового вида позволили полностью отказаться от использования нефти, газа и угля. Этот вид людей умел только одно – долго и эффективно совершать определенные действия. Гневная и справедливая критика недостойного поведения предков звучала и по сей день – в научных кругах муссировались темы возможной обратной трансформации генетически измененных особей, но пока научное возмущение не воплотилось в действие, решено было воспользоваться полученным результатом для собственного выживания. Тем более, что молчуны (так их назвали в свое время журналисты) жили и размножались, и природа их хоть и была обособленной от человеческой, но все же не относилась к животному миру.

И вот уже порядка ста лет существовали фабрики молчунов, где день и ночь они крутили педали, производя электричество и поддерживая жизнь человечества на планете. И слава им! И мы все благодарны им за их жертву! Лучшие условия, уход и заботу создает для них наше государство! Россия – единственная страна, производящая электричество в достаточных количествах! И жизнь большинства выживших на планете продолжается, благодаря ее немыслимому героизму и решительности!

Павел закрыл страницу информационного сайта и поморщился. Никакой новой объективной информации он не узнал, а вся эта романтическая чушь о бережном отношении к молчунам и всеобщей признательности уже давно набили оскомину. Истина одна – где-то существуют особые люди, за счет которых выживают остальные, и этим особым людям все равно, что о них думают, как к ним относятся и какие хвалебные оды поют. Они этого не понимают. Несправедливость в отношении них давно уже потеряла свое значение, и нет смысла прятать вину за благочестивыми лозунгами. Содеянного не исправить, остается только жить дальше с осознанием совершенной предками ошибки. Лучше уж тогда не устраивать электрические круглосуточные карнавалы, возможно, это уменьшит нагрузку на молчунов. Он откинулся на мягкую кожаную спинку сидения электрокара.

Человек- ящерка не обманул – утром Павла ожидали у офисного здания, и вот уже он несется по мокрой дорожной ленте прочь от переливающегося огнями города. Пейзаж за окном был предсказуемо скучен – серое марево густым киселем свисало с неба почти до земли, и было непонятно дождь ли это или густой туман, наполненный влагой. Павел прикрыл глаза и попытался представить молчуна. Сознание услужливо нарисовало тусклое безжизненное лицо, мощную шею, руки с бугрящимися мышцами и пальцы… Такие длинные и цепкие… И рот. Нет, рта нет! Вместо него кровавый разрез, сшитый черными толстыми нитками крест на крест. И разрез ширится, разверзается в стороны, разрывая кожу… Куски плоти болтаются, оголяя острые зубы, и внезапно из кровавой дыры доносится крик:

– Эй, ты! Вставай! Как там тебя? Проснись уже!

Ужас вырывает Павла из сна, он подскакивает, задыхаясь и всхлипывая. Электрокар не двигается, а в запотевшее стекло настойчиво стучит чей-то палец.

– Слышь? Приехали, говорю! Выходи!

Павел втянул пересохшим ртом воздух и закашлялся. Он открыл дверь, и густая влага ворвалась внутрь. Стучавший в окно человек отошел, и Павел видел только размазанный туманом силуэт в черном глухом плаще. Внезапно капюшон плаща распахнулся и забелело лицо.

– Пошли, что ли? Стоим тут в сырости, так и заболеть недолго!

Павел подхватил сумку и покорно побрел за плащом. Они прошли метров тридцать и уперлись в высокие металлические ворота, от которых единой линией разбегались такие же высокие стены. Выпуклые затертые буквы делили ворота на две части. Павел смог прочитать только первую часть «Lasciate ogni spe…», остальные буквы были неразличимы. Он недоуменно поднял брови: все упоминания о других языках были утеряны. Но его внимание снова переключилось на крепкие стены и сталь ворот.

Вот фабрика и спрятанные там молчуны. От кого их прячут? От людей? Или людей от них? Внутри неприятно заворочался страх. Павел с опозданием осознал, что согласился на то, о чем понятия не имеет. Он встревоженно оглянулся в поисках электрокара, но сквозь молочную дымку не было видно даже силуэта машины. Впереди идущий плащ внезапно исчез, и Павел растерянно остался стоять в одиночестве перед глухими створками ворот.

– Сюда, парень! Чего встал, как вкопанный! – откуда-то из стены раздался сердитый голос. И тут же мелькнула рука, ухватившая Павла за рукав, и потащила его в неприметный проем так быстро, что Павел не успел испытать привычную неприязнь к очередной двери. Он втиснулся, спотыкаясь и задевая локтями жесткие металлические ребра, и провалился в сухое тепло.

– Все, приехали! Можно снять плащ! Ну здравствуй, напарничек, что ли!

Павел скинул капюшон и обомлел: было сухо. Сверху все также нависало угрюмое ртутное небо, но дождя не было. И даже земля вокруг была сухой. Он изумленно потоптался на месте, проверяя упругость почвы, но почва не пружинила как обычно, а была плотной, словно камень.

– Что? Нежданчик? А у нас так! Это тебе не два пальца… Это, брат, молчуны! Для них все условия. Считай, в рай попал! Повезло, значит, – раскатисто хохотнул человек напротив. Павел поднял глаза. Мужчина снял плащ, оставшись в черном грязном комбинезоне с серебристой буквой P на левой стороне груди. Высокий, лет шестидесяти, с темными сальными волосами, спадающими на лоб. Длинное лицо будто вырезано ножом, оставившим глубокие прорези вокруг крупного носа и рта, широкие скулы плотно обтянуты бледной кожей, скошенный подбородок с густой щетиной. Внешняя неряшливость никак не сочеталась с внимательными прищуренными глазами, и Павлу не понравился такой контраст.

– Алексей Петрович я, дневной смотритель, – сообщил мужчина. – Вместе, значит, работать будем. Можешь просто Петровичем звать – я привыкший. А тебя как величать?

– Павел.

– А, ну Пашка, значит. Это хорошо. У меня приятель был Пашка. Давно уже сгинул. Хороший человек был. Ну так пошли что ли, покажу тут все тебе, – мужчина приглашающе махнул рукой.

Павел молча последовал за ним, бросая взгляды по сторонам. От ворот тянулась вереница приземистых домов вдоль широкой бетонной дороги. Здания были однотипны: с серыми покатыми крышами, узкими окнами с решетками, крепкими металлическими дверьми. За ними полукругом изгибалась серая крыша высокого ангара.

– Тут жилое. Раньше много народу работало: врач, повара, уборщики. Теперь все автоматизировано, – он запнулся на длинном слове, – двоих хватает. Ну, или жена может еще с мужем… У тебя же нет жены?

– Нет, – качнул головой Павел.

– Ага, я тоже бобылем. Племяш вот только со мной живет – Андрейка. Хороший парень, но горячий. Ничего, научим. Работа, опять же, хорошая останется ему, – Петрович оживленно размахивал руками во время разговора. Было видно, что он соскучился и рад поговорить.

– А куда прежний смотритель делся? – перебил его Павел.

– Так помер он. Старый был, Семен-то. Меня старше лет на десять. Сердце прихватило и помер. Пока врач приехал, он уже все. Старый…

Павел заметил, что жилые дома закончились.

– Вот тут в крайнем мы с Андрейкой живем. А ты напротив можешь. Там Семен жил. А можешь другой выбрать. Только который с краю не трогай – там медицинский центр. Лекарства всякие, да еще разная ерунда. А дальше склады. В них биоконцентрат для молчунов, а в том, напротив, столовая.