Худший из миров

Машиар Йот удовлетворённо кивнул:

— Ты поступил мудро, Квимада. Если это и в самом деле Последний Мессия, то его не удержишь никакими цепями. Так или иначе, но скоро всё прояснится. Потому я и отправляюсь сегодня в паломничество, чтобы стать свидетелем начала конца, а может, даже рождения нового мира. Прощай, Квимада, я чувствую, мы не увидимся больше. Спасибо за проявленное терпение к калеке, я рад, что инквизиция из карательного органа наконец-то превратилась в орган расследовательский. Ты в самом деле Великий магистр. Прощай.

Ясновидец повернулся к ошарашенному Квимаде спиной и зашагал прочь.

— Постой! — крикнул ему вдогонку инквизитор. — Скажи хотя бы, куда ты собрался? Машиар, ситуация в княжестве сейчас и правда серьёзная…

— Я иду к Древу Незнания, друг мой! — не оборачиваясь ответствовал ясновидец. — Иду вкусить его запретные плоды, чтобы предаться забвению! Ибо только не зная, можно стать открытым для истины.

Верховный инквизитор не стал его останавливать. Древо Незнания. Дицуда и тот странный мессия направлялись туда же. Квимаде Лармини стало очень тревожно.

Однако эти проблемы быстро отошли на второй план, когда Великий магистр выслушал вечером донесения инквизиторов первого ранга. Один из шести крупных городов Гилии пал.

Глава 5. Пробуждение

Ведь подчинение измеряется величиной зазора между тем, чего требуют, и тем, что получают.

Ричард Скотт Бэккер

— И когда Вадабаоф предаст город в руки твои, порази в нём всех мужчин остриём меча, только жён и детей возьми в плен! — разведя руки широко в стороны, наставлял верных воинов Ерфу фан Гассан.

Подкоп оказался удачным, одна из городских башен рухнула, открыв проход в твердыню неверных. Гилики самоотверженно бросились на защиту бреши, но к стенам уже подходили осадные башни, в ворота ударил таран, взметнулись ввысь лестницы. Долго сдерживать штурм сразу по нескольким направлениям защитники не могли.

Главного живореза обегали рвущиеся в атаку воины, устремившись к руинам развалившейся башни. Отовсюду слышались дикие вопли, лязгала сталь, трещали ворота, скрипели оси толстых колёс осадных строений. Ерфу фан Гассан, запрокинув голову к небу, широко открытыми ноздрями вдыхал запах битвы. Втягивал в себя металлический привкус льющейся крови, ядрёного пота и страха. Мясник обожал ощущать себя в центре сражения.

Живорез ничего не боялся. Его хранило благословение архонта и Господа. А ещё около дюжины помощников с большими щитами, готовых прикрыть тело колдуна от случайной стрелы, но это уже так, мелочи.

Ерфу фан Гассан цитировал окружающим его воинам цитату из Учения, испокон веков использовавшуюся ератофанцами для оправдания резни в захваченном городе. На самом деле таких фраз в Учении было несколько, так что захватчики могли выбирать любую из них по своему усмотрению в зависимости от обстоятельств. Сейчас Мясник озвучивал ещё относительно среднюю по жестокости заповедь, ибо собирался использовать пленников для заражения мором столицы Гилии. Впрочем, он прекрасно понимал, что часть женщин и детей при разорении города всё равно пострадают, так как проконтролировать всех разгорячённых бойцов невозможно. Что ж, значит, так тому и быть. Жизнь неверных не имеет значения.

Мясник вышел из возвышенного, мечтательного настроения — гилики сопротивлялись как-то уж слишком усердно. На карабкающихся по развалинам башни захватчиков с ближайших стен сбрасывали тяжёлые камни. Спрятавшиеся за каменной преградой гилийские лучники поливали праведных ератофанцев ливнем из стрел. Живорез щёлкнул пальцами. Пора было поспособствовать скорейшей победе над врагами его излюбленными кровавыми методами.

К Ерфу фан Гассану моментально подвели новую жертву. Мясник даже не взглянул на лицо дрожащего мужичка. Какая разница, перед ним просто мясо. На развлечения времени не было, живорез выверенными движениями провёл пальцем вдоль тела неверного, увлажняя ноготь тёплыми красными соками человека. Вытянул руку в сторону защитников города, обвёл сразу около полусотни мельтешащих на стенах, словно муравьи, силуэтов.

— Даже не знаю, повезло или нет тебе, грешник. Ибо умирать придётся медленно, хотя потрошить я буду всего одну часть твоего паршивого организма.

Живорез провёл ногтем внизу распухшего от недоедания живота гилика. Запустил пальцы вглубь корчащегося от мук тела. Вывалил наружу кишки дико завопившего человека.

— Ты знал, что длина кишечника взрослого человека раза в три больше длины его тела? — задал Мясник риторический вопрос, когда вопль стих. — Давай проведём эксперимент: я намотаю твои кишки себе на руку и попробую войти в город. Посмотрим, насколько сильно растянутся твои внутренности, ты согласен?

Несчастный человек уже не мог ни говорить, ни кричать, лишь булькая и задыхаясь от боли. Однако Ерфу фан Гассана это нисколько не волновало — всё равно неверные не понимают язык праведных воинов. Крепко ухватившись за конец кишок, Мясник двинулся к бреши в стенах.

Больше защитникам было не до швыряния камней или прицельной стрельбы по лезущим наверх воинам. Несколько десятков якобы нечистоплотных людей умирали от боли. Их самый длинный в теле орган буквально рвало на части.

К вечеру сопротивление города было сломлено.

* * *

— Плоть слаба, она делает из человека раба. Плоть грязна, чистоты веры она лишена. Плоть грешна, будем хлестать её докрасна. Плоть смертна, не будь к ней милосердна.

Бесхитростные нестройные песнопения разносились вокруг святилища полульва, хрипло вырываясь из глоток нескольких сотен жителей. Раздетые до пояса мужчины и женщины медленно брели, хлеща себя по спинам бичами или плетьми, у многих кожа была разодрана в кровь. Чтобы не вызывать лишней похоти, женщины шли на небольшом расстоянии впереди, прикрывая левой рукой свои груди. Мужчины в одних кальсонах плелись позади, и судя по их виду, сейчас им было не до прелестей прекрасного пола. Все выглядели крайне измученными, что, в общем, было совершенно неудивительно: подобные «хороводы» вокруг святилища шли круглосуточно, а самобичеватели сменяли друг друга всего один раз за день.

Стенающее шествие неспешно обходило высокий холм, на вершине которого стоял древний храм, возможно, одно из старейших строений на свете. Покои архонта Гилии неспроста величали не иначе как Вторым Храмом. Однако Первый Храм, возведённый старшему архонту-полузмею Абраксу, давно опустел и разрушился, о нём остались только воспоминания, так что второй на сей раз действительно имел основания считаться именно первым.

В любом случае святилище полульва представляло собой зрение одновременно величественное и удручающее.

Величественное, поскольку с первого взгляда было понятно, что это жилище не человека, а полубога. На вершину холма вела крутая лестница, ступени которой были выше колена взрослого рослого человека. Храм опоясывала открытая колоннада, удерживающая массивные своды воистину гигантского купола. Где-то в глубине комплекса находились таинственные покои архонта, невидимые ни из одной точки города.

Удручающая составляющая зрелища заключалась в том, что время сточило ступени, многие из колонн рухнули, нарисованные на куполе звёзды стёрлись. Терраса на вершине холма была завалена руинами колонн и занесённым ветром мусором, который никто даже не планировал убирать. Ибо путь наверх простым смертным был давно запрещён самим полульвом. В последние столетия владыка Гилии не любил, когда его беспокоят.

Однако сейчас требовалось во что бы то ни стало привлечь внимание полубога, а потому шествие самобичующихся горожан не прекращалось ни на минуту уже третий день. Это был самый безопасный способ нарушить дрёму архонта. Ибо забравшись в святилище, имелся большой риск навлечь вместо помощи страшный гнев, причём не только на нарушителя спокойствия, но и на всю Гилию.

Одна из идущих впереди процессии женщин упала в изнеможении. Она участвовала в шествии третий день подряд и, несмотря на более щадящую плеть, нежели у мужчин, на её спине не осталось ни единого живого места, вся кожа была испещрена ссадинами.