Страница 22 из 47
Проснулся я на лавочке, оттого, что меня кто-то тряс за плечо. Это был милиционер. Нос уже ушел, и слава Богу, как бы он объяснил этому бездуховному существу в форме, почему у него голова в сумке?
– С Вами все в порядке, молодой человек? – Спрашивает работник милиции.
– Иди к черту, - отвечаю я.
Глава 10
Место было крайне неприятным, хотелось убежать, но в комнате отсутствовали окна и двери, бежать было элементарно некуда. Темно, но не так, как ночью, а как-то неприятно темно, такое впечатление, что все вокруг заполнено какой-то темно-коричневой вязкой субстанцией. Было очень холодно.
В какой-то момент я осознал, что это сон, после чего едва не проснулся. Мне стоило больших усилий удержать картинку, но усилия были приложены, и меня не выкинуло. Не самый лучший сон, разумеется, но все-таки интересно, у меня большие проблемы с практикой сновидения, приходится цепляться за любую возможность.
Надо сказать, мои старания были вознаграждены сполна, даже более чем следовало ожидать.
В какой-то момент комната заполнилась мягким светом и прогрелась до приемлемой температуры, я осмотрелся. Ни дверей, ни окон действительно не было, я не проглядел в темноте. Мебели тоже не было. Из стен росли волосы черного цвета, они были измазаны какой-то зеленоватой гадостью.
Помимо света и тепла в комнате возникла еще одна персона, вероятно, эти самые свет и тепло с собой и принесшая. Это был ни кто иной, как Сотона, Князь Добра и Света. Он повисел немного в центре комнаты, затем сотворил из пустоты два кресла и уселся на одно из них. Второе он жестом предложил мне, я не преминул воспользоваться оказанной любезностью. Устроившись поудобнее, Сотона поздоровался:
– Привет, Полиграф. Как спится?
– Привет. Неплохо, только местечко не из приятных, не так ли? Что это за шняга на стенах?
– Мне-то откуда знать? – Изумился Князь Света и помял руками свое огромное пузо, – Я не зонимаюсь дизайном снов. Кокая разница?
– Так, любопытствую... Зачем мы здесь?
– Ты хороший чувак, Полиграф, – получил я впервые в жизни поощрение со стороны высших сил, – я собираюсь помочь тебе. Я знаю, ты ищешь двери.
– Ищу, – согласился я, – то есть вообще ищу, в этой комнате они не требуются. Из нее и так выйти можно. И моя любимая группа "The Doors" здесь ни причем.
– Я это и имею в виду. Я помогу тебе открыть дверь. Хоть и не совсем ту, что ты ищешь, но это поможет тебе в поисках.
– Не совсем ту?
– Да, но тебе будет интересно, – уверенно сказал Сотона, – наверняка. Я научу тебя открыть на один день дверь в шестьдесят восьмой год. Причем, не в Харьков шестьдесят восьмого, а в твой шестьдесят восьмой.
– Но меня на свете не было тогда, – удивился ваш рассказчик.
– Не было. Но твой шестьдесят восьмой - шестьдесят восьмой твоего воображения. Ты рок-н-ролльщик, а это было время, когда рок-н-ролл был не просто музыкой. Он значит для тебя много.
– Да, тогда вышел альбом Pink Floyd'а "Piper at the gates of dawn". Переворо...
– Он в шестьдесят седьмом вышел, осел. – возмущается Сотона. – Стыдно такого не знать. А еще меломан. Не перебивай, у нас мало времени. Слушай внимательно. У тебя на балконе стоит старая дверь, которая некогда была входной. Она там не нужна. Выбрось ее. Ты должен сбросить дверь с балкона, тогда она станет той дверью, что тебе требуется.
Сказав это, Сотона растворился в воздухе. Он любит уходить эффектно.
***
Я проснулся и сразу же вскочил с кровати. Надо действовать, путь мой лежит на балкон. Выхожу, вдыхаю свежий ночной воздух, наслаждаюсь обволакивающей меня тьмой. Скоро рассвет, я пью последние капли тьмы. Сделав подряд несколько глубоких вдохов и выдохов, возвращаюсь в комнату за сигаретами. Сигареты прекрасны во всех отношениях, ими только надо уметь правильно пользоваться. Казалось бы, все просто - зажигай и кури, но это лишь поверхностный взгляд. Нельзя превращать курение в дурную привычку. Надо наслаждаться связью с дымом, любой дым прекрасен, а табачный в особенности. Никотин это наркотик, и самое замечательное, что недостаток никотина это тоже наркотик. То есть курильщик может получать удовольствие, как от курения, так и от отсутствия возможности курить.
Беру сигареты, иду обратно на балкон, закуриваю. Прочищаю сознание, вспоминаю. Я обычно плохо запоминаю сны, но сегодняшний отложился в памяти отчетливо. Гляжу на старую дверь, решаюсь. Докуриваю, беру дверь обеими руками и сбрасываю с балкона, стараясь отбросить как можно дальше от окна, чтобы соседи ничего не поняли. Также пытаюсь не попасть на асфальт, чтобы было меньше шума, мне это удается.
Вспоминаю случай, происшедший с одним моим другом. Однажды ночью мы зависли на хате на Холодной Горе. Курили на балконе. И вот во время одного из перекуров этот парень загорелся идеей осквернить соседскую клубнику, он расстегнул штаны, встал на табурет и помочился вниз. Этот человек вообще отличался редкой любовью к бытовому анархизму. Так вот, сколь велико же было его разочарование поутру, когда мы обнаружили, что клубника растет в другом месте, под балконом же ничего, кроме сорной травы, нет.
Что ж, дело сделано, можно вернуться и еще немного поспать. Что я и делаю.
***
Просыпаюсь четко в одиннадцать часов одиннадцать минут. "Одиннадцать одиннадцать в Столице мира, - громким командным голосом провозглашаю я, - время подрываться, Полиграф! Пора бы убедиться, не наебала ли тебя эта толстая тварь". Разумеется, некрасиво так отзываться о Сотоне, но он не обидчив, да и не любит подслушивать. А я хам, у меня такой имидж. Строевым шагом марширую в совмещенный санузел, отливаю, привожу себя в порядок. Принимаю душ. В новый мир необходимо входить чистым, во всех смыслах этого слова. Иду на кухню, варю кофе в турке. Обычно я пользуюсь кофеваркой, но раз в год предпочитаю турку. Съедаю кусок медовика - с утра лучше всего идет сладкое, выпиваю кофе, выкуриваю сигарету. Настало время выйти на улицу и посмотреть на результаты, надеюсь, они не ограничатся пиздежом соседей. Интересно, что это - мой шестьдесят восьмой? Одно радует, это не произошло со мной в более раннем возрасте. Лет до семнадцати-восемнадцати я не умел создавать образы в своем сознании. Если я пытался представить себе какого-нибудь человека или предмет, мне, как правило, представлялось слово - имя этого человека или предмета - написанное на темном фоне. Не помню уже, каким цветом, возможно, разными. Или, в лучшем случае, очень слабый и расплывчатый образ, состоящий, впрочем, процентов на восемьдесят из текста. То есть мир моего воображения представлял собой текст. Мечта постмодерниста.
Выхожу во двор. Двор как двор, ничего особенного. Деревья за ночь не выросли. Хотя... Что это? Вижу троих скинов, они избивают Джими Хендрикса.
– Получай, долбанный ниггер. Не сиделось тебе в Африке, теперь ты горько об этом пожалеешь.
Джими явно ширнулся, он неадекватен. Тут дело не только в том, что он уже получил немалую порцию ударов от нацистской молодежи, никакие кулаки и берцы не могут произвести такого эффекта.
Подавляю в себе порыв помочь, мне, разумеется, жаль Хендрикса. Но в конце то концов, он давно умер. И умер не так как все приличные американские музыканты, не в двадцать семь лет, а в двадцать восемь. Интересно, что будет, если рок-идол погибнет во второй раз. Но ответа на этот вопрос я не получаю.
Джими каким-то чудом доползает до гитары и преображается. Это больше не избитый негр-наркоман, это воин. Он вскакивает на ноги и со всей силы бьет одного из скинхедов гитарой по голове. Тот вырубается. Хендрикс с поразительной легкостью уворачивается от двоих оставшихся и несколькими ударами своего инструмента отправляет в нокаут второго. Затем музыкант вырывает из гитары одну струну и душит ей последнего оставшегося. Рассправившись с неприятелями, великий гитарист бьет струной о гитару и та словно бы врастает на место. Теперь все окружающие, а это, впрочем, только я да черный кот на лавочке, могут насладиться игрой живого Джими Хендрикса. Или мертвого? Живой игрой, во всяком случае, музыкой с рок-н-ролльных небес.