Страница 71 из 75
— А что именно представляет собой проклятие Ланкастеров?
— Манипулятивная тактика, которую мы используем, чтобы получить то, что хотим. Я не хороший человек, Спенс. Никто из нас, Ланкастеров, не является таковым, но мы пытаемся измениться. Я хочу быть лучшим человеком для своих детей, — говорит Уит с болью в голосе.
— Ты изменился за последние несколько лет, — говорю я ему, протягивая руку, чтобы пожать ему плечо. — Благодаря Саммер и твоему сыну.
— Да. — Он кивает, опустив взгляд вниз. — Таков план. Я хочу стать лучшим человеком для своей жены и своих детей. Я совершил несколько дерьмовых поступков, потому что считал, что мир мне обязан. Мой отец такой же. И моя мать тоже.
— Сильви тоже изменилась, — говорю я ему. — Она гораздо честнее, чем была раньше.
Уит на самом деле смеется. — Раньше она рассказывала всякие небылицы.
— К сожалению, большинство из этих историй, как мне кажется, были правдой.
Уит сразу же отрезвел. — Черт, ненавижу это. — Он встает ровнее. — Что бы ни случилось вчера с моей матерью, я хочу, чтобы ты знал: ты поступил правильно.
— Ты даже не знаешь, что я сделал, — говорю я, мой голос низкий.
— А мне и не нужно знать. Ты защищал женщину, которую любишь. Мою сестру. И за это я благодарю тебя.
Он притягивает меня к себе для еще одного быстрого объятия, и на этот раз нет никаких хлопков по спине, никакого немедленного отталкивания друг от друга.
Нет, мы действительно обнимаемся, прижимаясь друг к другу на мгновение. Я люблю этого человека как брата. И скоро он станет моим братом по браку.
И он только что, по сути, простил меня за случайное убийство его матери.
— Я буду на связи, — говорит Уит, когда отходит.
Я провожаю его до входной двери. — Дай мне знать, если тебе что — нибудь понадобится.
— Обязательно.
Как только он уходит, Сильви выходит из спальни. — Мой брат только что ушел?
Я киваю. — Да.
Она практически бежит ко мне, обхватывая руками мою талию, и я притягиваю ее так близко, как только могу. — Он тебе что — нибудь сказал?
— Нет, — лгу я, скрывая от нее свой собственный секрет.
Так будет лучше. Ей не нужно беспокоиться о том, что знает или думает ее брат. Я понесу это бремя за нее.
С радостью.
Глава 36
Сильви
Похоронная процессия прекрасна. Элегантна.
Мы все одеты в мрачные черные одежды, мое шикарное платье от Валентино, которое, я знаю, одобрила бы моя мама. Кроваво — красный бриллиант Spencer на моем пальце мерцает и переливается в солнечном свете, проникающем сквозь массивные витражные окна церкви, ослепляя меня каждые несколько минут, когда я смещаюсь и двигаюсь.
Вечно беспокойная.
Саммер стоит рядом со мной в струящемся черном платье, ее живот огромен. Она цепляется за руку Уита, ее взгляд устремлен только на него, и я так благодарна, что у нее есть он, а у него — она. Он стал другим человеком с тех пор, как посвятил себя Саммер. Лучшим человеком.
Я горжусь им.
Пастор продолжает, говоря приятные слова о не очень приятной женщине, а я смотрю на сложную цветочную композицию. Гроба нет — ее останки уже кремированы, — но повсюду белые цветы. Спреи из роз и цветов ранункулюса. Красивые композиции из хрупких белых орхидей и нежной зелени. Вся церковь пахнет как цветочный магазин, пьяняще и сладко, и я чувствую, что цепляюсь за руку Спенсера, переполненная этим ароматом. Момент.
Все.
Моей мамы больше нет, и хотя в моем сердце осталась дыра, которую она когда — то занимала, в глубине меня живет чувство облегчения, которое растет и растет с каждым днем. Ее действительно больше нет.
Я действительно свободна.
Уит нанял арфистку, которая начала играть призрачную, красивую песню. Сначала я не узнаю ее до припева, а потом понимаю, что это Candle in the Wind Элтона Джона. Песня, которую он пел на похоронах принцессы Дианы.
Боже, моей маме бы это понравилось. Такой идеальный штрих. Она всегда восхищалась принцессой Дианой.
Несколько минут спустя мы все выходим из церкви. Меня сопровождают Спенсер и Уит, Саммер идет с другой стороны от своего мужа, Каролина идет позади нас с нашим отцом, их руки соединены. За нами следуют другие члены семьи, все Ланкастеры собрались ради этого момента. Может, она и была разведена с семьей, и не была одной из их любимиц, но, клянусь Богом, Ланкастеры всегда знают, как прийти и отдать дань уважения.
В этот момент я горжусь тем, что являюсь частью этой семьи. Горжусь больше, чем когда — либо за долгое время.
— Ты в порядке? — Спенсер бормочет рядом с моим ухом, его рука сжимает мою.
Я киваю, слабо улыбаясь ему. — Я в порядке.
— Хорошо. — Он сжимает мою руку, и я сжимаю его в ответ, настолько благодарная за этого человека, что мне кажется, что я могу лопнуть.
Мы спускаемся по лестнице, Саммер ковыляет, осторожно спускаясь на каждую ступеньку, и гримасничает, когда приземляется на последнюю. Она кладет руку на живот.
— О Боже, — выдыхает она.
Уит нависает над ней, накрывая ее руку своей. — Что случилось?
— Ничего. — Она фальшиво улыбается. — Просто судороги.
— Идемте прямо в квартиру, — говорит нам отец, Каролина все еще рядом с ним. Клянусь Богом, она не плачет. Я не видела, чтобы она пролила хоть одну слезу с тех пор, как умерла мама, и я хотела бы быть таким же спокойной, как она. — Я уже всем рассказал. Будет еда и напитки, и целый штат обслуживающего персонала. Я нанял пианиста и все такое.
— Маме бы понравилась такая вечеринка, — говорю я.
— Ей бы понравилось, — соглашается Уит.
— По крайней мере, кто — то играет на пианино в папиной квартире, — говорит Каролина, слегка пожимая плечами.
Я изучаю ее, рассматривая ее шикарное черное платье — футляр, ее яркие светлые волосы уложены в изысканный шиньон. На ней черные солнцезащитные очки Chanel, а в каждом ухе сверкают огромные бриллиантовые шпильки. Она — воплощение светской львицы Верхнего Ист — Сайда. Стройная балерина, которая не ходит, а скользит.
Я завидую тому, как она держит свои эмоции в бутылке. Это известная семейная черта, но она очень хороша в этом. Хотела бы я иногда быть такой сдержанной.
— Каролина, — говорю я.
Она смотрит на меня. — Да?
— Я люблю тебя, — говорю я ей, задаваясь вопросом, когда я в последний раз говорила ей эти слова.
Я обнимаю ее, прижимаю к себе, и она прижимается, прижимаясь губами к моей щеке в мягком, сладком поцелуе. — Я тоже тебя люблю.
Мы загружаемся в элегантные черные лимузины, Спенсер и я делим один с Уитом и Саммер. Как только мы оказываемся внутри, Саммер сгорбилась, положив руку на живот, ее глаза закрыты, и она делает глубокий вдох.
— Саммер, — говорит Спенсер, его голос полон тревоги, — У тебя схватки?
— Конечно, нет. — Она откидывает голову назад, ее длинные каштановые волосы падают на плечи, глаза все еще закрыты. — Это похороны моей свекрови. Я не могу родить.
— Господи, Саммер. Что если ты родишь ребенка? — Уит мягко отталкивает ее руку от живота, прижимая свою к его боку. Он держит ее там, наклонив голову, как будто сосредотачивается на происходящем. Как будто он какой — то врач. — Я действительно чувствую схватки.
Паника пронзает меня. — Мы должны отвезти ее в больницу.
— Уит не может поехать в больницу. Мы должны закончить эти похороны. — Саммер выдохнула, ее щеки покраснели. — О Боже, это больно.
— Мы едем в больницу, — твердо говорит Уит, протягивая руку, чтобы нажать на кнопку и опустить окно, отделяющее водителя от нас. Он приказывает ему отвезти нас в ближайшую больницу, и водитель переключается в режим гонщика, ведя лимузин по переполненным улицам с удивительной ловкостью.
И на бешеной скорости.
Я сжимаю руку Спенсера, мое сердце колотится от волнения и страха. Уит — воплощение спокойствия, он говорит с Саммер успокаивающим, спокойным тоном, говорит все правильные вещи, и я понимаю, что он эксперт в этом деле. У него уже был ребенок, он поддерживал ее, пока она рожала маленького Оги.