Мой позывной «Вестница»

Мы решили подготовиться как следует, для того чтобы исключить любые неожиданности в далеком 1812 году.

В первую очередь мы много тренировались со средствами связи, ориентации на местности и ночного видения, разумеется, с теми, которые мне удалось «прихватить» с собой из России практически в конце XXI века.

Далее следует сказать о транспорте, который мы получили в свое распоряжение. Речь идет о некоей комбинации аэросаней и электрического «багги», практически невесомого и почти бесшумного.

И, наконец, стоит упомянуть еще об одной «изюминке» XXI века — смеси бронежилета и экзоскелета, делающей человека неуязвимым для любого стрелкового оружия и в то же время, увеличивающим физическую силу в несколько раз, и, кроме того, сочетающем в себе свойства термобелья с прекрасным регулятором теплообмена.

Ну а поистине революционным оказался образец нелетального оружия: невзрачный на первый взгляд прибор, по внешнему виду чем-то напоминающий работающий на батарейках громкоговоритель — тот же раструб и ручка с какими-то кнопками и рычажками. Этот прибор назывался «Индивидуальный Успокоитель».

Работал он так: стоило направить раструб в сторону одного или нескольких стоящих неподалеку людей и нажать на одну из кнопок, как они моментально погружались в глубокий безопасный сон. Нажав на другую кнопку, можно было также быстро пробудить спящих. Прочие рычажки регулировали дальность действия и время погружения в сон.

Пока парни доводили до совершенства свои навыки в обращении с новой техникой, я принялась изучать местность и метеоусловия во время предстоящей операции.

Во-первых, я отбросила вариант проведения операции в самом начале нашествия Наполеона. Слишком много тогда окружало Бонапарта людей, и попытка его пленения могла бы привести к многочисленным жертвам.

Следовательно, оставался период отступления, вернее, бегства французов. И я принялась его изучать с удвоенным вниманием.

И тут меня удивило, что в обыденном сознании бедствия отступающих французов ассоциировались с жуткими холодами. Так, в знаменитом фильме Рязанова основные действия происходят уже в зимнее время. На самом деле, морозы, действительно были, но это уже после появления французов под Гжатском, в самом конце октября, а обильные снегопады начались на последних переходах французской армии перед Смоленском в начале ноября. Самые же крепкие морозы ударили после того, как французы прошли Борисов, то есть в двадцатых числах ноября.

Поэтому не мороз, то есть не погодные условия, а голод стал основной причиной гибели великой армии Наполеона. Следовательно, корень зла был в недостатках снабжения, а не пресловутом «генерале Морозе». Хотя, конечно, и он помог, но уже на последнем этапе отступления французов.

Так что, сильного мороза нам бояться не стоило, а вот запастись провиантом следовало.

Теперь о месте возможного пленения Бонапарта.

Известно, что отступающая французская армия двигалась по старой Смоленской дороге, среди сожжённых дотла самими французами городов и сел, так что ни провианта, ни приюта им найти было негде.

А русская армия двигалась практически параллельно французской, но только несколько южнее. И, по крайней мере, с ночлегом у нее было все в порядке.

До 14 ноября Наполеон продолжал находиться в разоренном по его же приказу Смоленске, а уже через несколько дней его армия уносила ноги из расположенного в сорока пяти километрах Красного.

Мы решили устроить свой пункт северо-западнее Смоленска, откуда в средине ноября было рукой подать и до Наполеона, и до Кутузова.

Наступило 14 ноября 1812 года. В предутренних сумерках никто и не заметил появление вдали от тракта трех странных людей, снаряженных весьма громоздкими баулами, которые они, однако, поднимали и переносили с видимой легкостью.

Но странное дело, по мере того как позднее зимнее солнце давало о себе знать сначала робкой светлой полоской на горизонте, потом румяной зарей, а затем и вовсе выкатилось над лесом слепящим переливающимся диском, фигуры таинственных незнакомцев не становились более четкими, а все больше как бы растворялись и становились почти бесплотными.

Что и говорить, система маскировки в конце XXI века далеко шагнула вперед по сравнению с началом века XIX. Даже в нескольких шагах нас было практически не видно. Разве что кто-то случайно бы наступил. Но на этот случай у нас был безотказный «Успокоитель», или, уж на совсем худой конец, по легкому лучевому пистолету, стреляющему совершенно беззвучно, но, к сожалению, уже с летальным исходом.

Расположившись довольно удобно, мы раскрыли палатки и развернули средства воздушного наблюдения, которые были похожи на парящих в небесной вышине крохотных птичек, и были, разумеется, совершенно не различимы с земли.

Нужно было следить одновременно за передвижением французской армии и уточнять расположение русского штаба, с тем чтобы совершенно точно знать до наступления темноты координаты Наполеона и Кутузова.

Что касается французов, то отыскать их не составило большого труда. С раннего утра с той стороны, где располагался Смоленск, начал дымиться горизонт, и скоро многочисленные дымовые столбы сомкнулись в один, поднимающийся в неподвижном морозном воздухе до самого неба. Это горел многострадальный Смоленск, вернее то, что оставалось от него во время последнего пожара.

Несмотря на довольно большое расстояние, отделявшее нас от пожарищ, в воздухе уже довольно сильно ощущалась едкая гарь — не ароматный дымок от мирно курившихся труб, которые топились тогда исключительно дровами, но удушающий смог от догорающих бревен и прочего скарба, а также тысяч человеческих тел и трупов домашних животных.

И хоть наша командировка под Смоленск в начале зимы 1812 года продолжалась чуть больше суток, этот запах — запах войны и пожарищ, преследовал меня потом еще длительное время.

— Екатерина Ивановна, — встретили меня в нашем штабе в XXI веке, — а ведь Вы, действительно прямо-таки пропахли дымом пожарищ.

Таково было традиционное поведение «цивилизованных» французов. По приказу Наполеона, сжигалось все: деревни, села, усадьбы, через которые проходили войска. Но, начиная от Можайска, и сжигать было почти нечего: так страшно были разорены эти места еще в добородинский период войны.

Но тогда, в августе, великий Бонапарт вымещал на ненавистном Смоленске свою досаду за поведение русской армии, которая постоянно от него ускользала, а теперь, в ноябре, он был просто в бешенстве от того, что продовольствия, на которое он очень рассчитывал, там не оказалось. Но в отличие от лета, он уже не скрывал, что отдал приказ сжечь этот старинный, оказавшийся таким негостеприимным, город.

Уходя из Москвы, армия Наполеона насчитывала около ста тысяч человек, и тянущийся за ней обоз с награбленным имуществом и ценностями казался бесконечным. Бегущая из Смоленска армия захватчиков уменьшилась втрое, и от безысходности император приказал сжечь все повозки и экипажи, для того, чтобы иметь возможность спасти хотя бы пушки.

Именно этот новый пожар мы заметили, наблюдая за трактом, по которому вот-вот должна была проследовать французская армия.

Скоро, по наблюдениям наших крылатых помощников, появились конные разведчики французов. Они сновали взад и вперед, пока, наконец, из-за поворота не появилась головная колонна императорского войска.

— Красиво идут! — воскликнул Гена, которому было поручено дистанционно следить за перемещением французского войска.

— Кто-кто? — не сразу поняла я, погруженная в мысли о предстоящей нам операции.

— А вон те, — ответил мой охотник, — в мохнатых папахах с красными тюрбанами.

— Это императорская гвардия, — пояснила я, — она всегда находится в авангарде. Посмотри внимательнее, среди них должен находиться и сам Наполеон.

— Ага, кажется я его вижу, — снова подал голос Гена, — вот он идет прямо посреди колонны.

— Ну-ка, дай погляжу, — заинтересовалась я, пристально всматриваясь в голографическое изображение колонны вражеских войск, передаваемое одним из наших миниатюрных коптеров.