Амурский Путь

— Заботится обо мне Артемий Васильевич, — горько усмехнулся бывший атаман. — Заслуженный защитник Темноводский… Третьей степени. Может, и Якунька меня подпаивал да искушал по его просьбе? Помню, такое уже бывало… Хотя, зачем бы ему это?

— Ко мне вчера дауры подходили. Не отсюда. Из-за большой реки. Один из них понимал речь моего народа, — Бяо говорил равномерно, одновременно выворачивая схваченные в замок руки. Дурного мутило от одного вида. — Этот человек попросил купить у меня какую-нибудь твою вещь.

— Чего⁈

— Он назвал твое здешнее имя… продай нам вещь Сашики… сына Черной Реки. Но вещь им нужна была непременно железная.

«Я тут что, звезда эстрады? — дивился Дурной. — Хотя, Ивашка что-то такое говорил…».

— Очень хорошо знал речь моего народа тот даур, — также невозмутимо продолжал щуплый даос. — Я бы даже мог подумать, что он с детства говорил именно на этом языке.

— А с чего ж ты решил, что он даур?

— Он был одет, как даур, назвался дауром, сказался, что говорит от имени всех своих сородичей…

Бяо явно намекал, но даже и не собирался пояснять, на что. Это было в его стиле.

— Ну… Тугудай много людей привел из владений императора, с реки Нонни. Может, с ними затесался кто-нибудь из ханьцев.

— Это многое объяснило бы, — равнодушно согласился даос. — Кроме того, что он притворяется дауром…

Дверь без стука распахнулась, в горницу влетел запыхавшийся дворовый.

— Атаман… зовет… — сказал он, восстанавливая дыхание.

Глава 18

Иван Иваныч… пардон, Артемий Васильевич был не в духе. Мрачный, как туча, как будто, это он вчера бухал, а не его непутевый предшественник.

— Ну? Куда сегодня ушлешь, защитник Темноводский?

Ивашка скривился, как от зубной боли.

— Никуда… Тебя не убережешь. Бражничали вчера с Якунькой?

— Что, следишь за мной? — вдруг вызверился Дурной, хотя, уже несколько дней сам знал ответ.

Ивашка бровью не повел.

— То вызнать было немудрено — вы пол Подола на уши поставили ночью!

У Дурнова заалели уши — он ничего из этого не помнил.

— Ты пустобреха-то особо не слушай, — продолжал Ивашка, слегка нервно оглаживая длинную бороду. — Он инда такую чушь речёт… Зарвался Якунька, надобно его охолонить малость.

Дурной всматривался в глаза Ивашки, пытаясь понять: насколько много тот знает о вчерашней пьянке. Вполне может оказаться, что побольше самого Дурного, абсолютно не помнящего завершение гульбища.

— Значит, сегодня я свободен? — осторожно проверил беглец перед собой наличие «мин».

— И что ты деять удумал? — встречно спросил защитник Темноводский.

— Еще не удумал… Может, к Никифору Черниговскому схожу.

— К Никишке… Эк вы спелись! Ровно собаки — токма что под хвостами друг у друга не нюхаете. Почто он тебе, Сашко?

— Никифор — великий человек! — с улыбкой ответил бывший атаман, чтобы поддеть Ивашку. Но ответил искренне, ибо Никифор Черниговский — будучи, «вором», будучи убийцей воеводы, которого в России ждала плаха — смог сделать то, что не удалось всем «героям освоения Приамурья». В реальной истории уже после Хабарова, после разгрома Кузнеца, Никифор с небольшой бандой таких же беглых сумел вернуть заброшенные амурские земли в сферу влияния России. Восстановил (а по большому счету, построил с нуля) Албазинский острог, организовал снова сбор ясака с тех местных, что еще не ушли, распахал поля, стал организовывать мелкие заимки и местечки, где селились русские. Конечно, совсем уж чуда он совершить не мог — те народы, что ушли с Амура, обратно уже не вернулись. Но Москва оценила потуги «воров» (редкий случай!) простила им их вины, стала помогать… Было даже организовано свое воеводство на Амуре. И все это — благодаря трудам и усилиям Никифора Черниговского, который действовал разумно, осторожно и радел за дело, а не только за свою мошну и шкуру…

Артемий Васильевич ожидаемо скривился от слов своего старого товарища.

— Великий… Оно, конечно, воеводу порешить — не каждый решится. Токма, а потом-то что? Кинулся с отчаянья в пустые земли укрыться. Ежели б не я… Ежели б Темноводье не дало им укрывища — где бы был твой Никишка ноне?

Дурной как раз отлично знал, где бы был и что делал этот литвинский полонянник и воеводоубийца, если бы не Темноводный. Он бы создавал свое воеводство для России. Наличие тайного Темноводского «княжества» и местных авторитетов, наоборот, не давало ему раскрыться.

А еще беглец из будущего, наконец, ясно осознал, что именно изменилось в Ивашке за последние 13 лет. У него пропала выдержка. Раньше он плевал на людей; ясно видел, что ими движет; выжидал бесконечно долго — и выигрывал. Раз за разом. А теперь не может ждать. И на людей ему не плевать. Арсению Измайлову, родовитому боярину, который, наконец, добился чего-то значимого — остро хотелось признания! Чтобы видели, как он много сумел, как победил всех-всех-всех (или, хотя бы, пережил). И не может боярин ждать — признавайте немедленно! Восхищайтесь! От того и дурацкий неофициальный титул — «защитник Темноводский».

«А мое признание ему, получается, слаще прочих, — с грустью посмотрел Дурной на Ивашку. — Если я признаю его лучшим, то это уже первый приз… Да я б и похвалил — мне не жалко. Судя по всему, Ив… Арсений Васильевич и впрямь спас то, что уцелело. Только… только вот сейчас мне далеко не всё нравится в этом тайном Темноводском княжестве».

— Хочу дело тебе дать, Сашко, — продолжил меж тем уже успокоившийся Ивашка. — Хочется мне воинскую учебу, как при тебе была, возвернуть. После того похода, мало кто остался, да и само собой всё запустилось. Новые людишки уж вовсе тех порядков не ведали. А дело было нужное. Займись-тко этим? Ты порядки иноземские и тогда знавал — лучше тебя некому. Воев на остроге ноне много, а умений тех, почитай, ни у кого нет.

— Ох, Ивашка, да мне бы самому восстановиться, — новая задача одновременно вдохновила и испугала Дурнова. — Я ж в плену был, сабли в руках не держал, воинской наукой тоже не занимался. Опять же, не знаю, чем и как вы сейчас сражаетесь… Столько вопросов.

— Вот и занялся бы ответами, — улыбнулся Ивашка. — Сходи до оружейной избы, осмотрись, чем ноне острог богат, как воюет. И себе подбери по руке что-нить. Я велю, чтоб любое оружие тебе дали!

…Оружейная изба была низкой, приземистой, но очень крепкой. Снаружи ее охраняли казаки (вернее, они охраняли большой участок внутри острога), которые без вопросов пропустили беглеца внутрь. С усилием отворив тяжелую дверь, Дурной пролез в темноту. Он уже знал, что немалая часть оружия острожных казаков была не у воинов дома, а хранилась тут, но его всё равно поразило изобилие холодняка, доспехов и огнестрела! Что-то разложено красиво, что-то свалено в кучи: свое, русское, даурское или трофейное китайско-маньчжурское.

Глаза разбегались!

— Есть тут кто?

— Есть, да не про твою… — из темного угла, из-за простенка выбрался и застыл на месте Васька Мотус. Узнал бывшего атамана; не удивился, а, скорее, смутился. Тело его даже дернулось было снова укрыться за стеной, но «сорокинец» подавил это желание.

— Поздорову, атаман…

— Да какой я ныне атаман, есаул!

— Видать, таков же, како и я есаул, — Мотус, наконец, выдавил из себя жалкую улыбку.

— А я за все эти дни тут тебя ни разу не видел, — Дурной подошел к черкасу и хлопнул по плечам. — Рад тебя видеть, дружище! Так мало нас осталось, тех, прежних!

— Тех, прежних? — Мотус посмаковал слова. — Тех уж никого… не осталось. Вин жеж и ты, атаман, дюжи другий… Седай хоть.

Они сели. Мотус пинал носком коты полуразобранный ржавый куяк, что валялся на полу. Дурнову неловко было начать разговор о деле.

— А что ж, ты, Васька не в есаулах? Ведь ранее воеводил.

— То ранее. Ноне в есаулы рвутся — не сочтешь. Тако локотками пихають — ребер можно не досчитаться… Мне вот туточки краще.

— Никаких амбиций…

— Шо? — Васька отвлекся от пинания доспеха. — Можа, и так.