Страница 16 из 17
Я поднялся и пошел на кухню выпить стакан воды. Напившись, я поставил стакан на стол и повернулся к кухонной двери. Теперь, когда старого стола не было, кухня стала темной и пустой. Я увидел чью-то фигуру на пороге и стал читать Падре Нуэстро.
Padre nuestro, que estás en el cielo, santificado sea tu nombre; venga a nosotros tu reino; hágase tu voluntad así en la tierra como en el cielo. Danos hoy el pan de cada día…[87]
А потом раздалось слово, маленький взрыв рядом с моим ухом, и это слово остановило молитву, которая лилась из моего рта.
– Оре…
Голос прозвучал у меня за спиной, поэтому я развернулся, сердце у меня готово было выпрыгнуть из груди.
Потом перед моим мысленным взором возникла фигура из бара, этого рослого чернокожего парня, похожего на моего старика-соседа, но за моей спиной не было ничего, кроме стены. Оре. Черт, этот долбаный посланник вернулся. Это он стоял передо мной нечеткой фигурой. Это он шептал мне в ухо со спины. Это он пытался привлечь мое внимание к тому, что я решил игнорировать.
Она еще недостаточно крепка, оре, не берись за это ona. Только irora ожидает тебя.
Голос доносился отовсюду и ниоткуда одновременно. Я продолжил молиться, просить La Virgencita прогнать этого призрака.
– Dios te salve, María. Llena eres de gracia: El Señor es contigo. Bendita tú eres entre todas las mujeres…[88]
Прошло несколько секунд, и случилось именно то, о чем я просил. Только что тень была передо мной, а в следующее мгновение ее уже не было.
Потрясенный, я вернулся на диван и сел. Я ненавидел Бога, но не мог без него обойтись. Я сетовал на мою мать за то, что она передала мне свое дурацкое поклонение. Иногда я думаю, что вера подобна болезни в наших генах, иногда нам ее не избежать, хотя мы и знаем, что сделать это необходимо. Однако я не мог не почувствовать: случившееся и моя реакция на него означали, что есть кто-то, присматривающий за мной.
Глава 10
Мой будильник сработал в 5.00. Я вообще-то уснул, как это ни странно. Начал смотреть передачу о людях, живущих близ Северного полярного круга, и от всей этой белизны меня сморило. Люди из этой передачи охотились и ловили рыбу для пропитания, и режиссер этих съемок был одержим скрипом шагов в снегу. Этот звук и убаюкал меня в сон без сновидений.
Я принял душ, оделся, задумался – не взять ли мне с собой небольшой багаж. Мы проведем в пути несколько дней, а потому смена одежды мне не помешает. Я прошел в спальню, открыл два моих ящика в комоде, взял несколько футболок и две пары джинсов, бросил их в черный рюкзак, который лежал у меня в кладовке на случай коротких поездок.
Техасская жара, несмотря на ранний час, нагрела салон моей машины до температуры духовки. Кондёр начнет работать только через несколько минут, а потому я опустил все окна и поехал с максимальной скоростью, чтобы не растаять на сиденье. По радио звучала музыка в стиле реггетон[89], контрабас заглушал слова, издавая раздражающий неравномерный гул.
Когда я подъехал, Брайан сидел на ступеньках перед своей входной дверью, курил сигарету. Он посмотрел на меня со ступенек, когда я выходил из машины, но вставать, судя по всему, и не собирался. Его обычная осовевшая улыбка, придававшая его губам форму, идеально иллюстрировавшую представление о том, что метамфетамин – страшный наркотик, так и не появилась. Он сегодня смотрел на меня, как смотрят на незнакомого человека, который слишком близко подошел к вам. Глаза у него были красные, а маслянистая оболочка наркоманского пота покрывала его лицо и шею.
– Эй, Би, ты здоров?
Он выпустил облачко дыма, которое быстро исчезло в утреннем воздухе.
– Я… я в порядке, чувак. Проснулся несколько часов назад, но уснуть снова не получилось.
– Ты что, волнуешься?
– Нет, тут дело совсем в другом.
– И в чем? – спросил я, сев рядом с ним.
– Червяк, старина, меня гложет. Я… я теперь непрерывно волнуюсь.
– Это нормально. Если тебе это поможет: волнение теперь никогда от тебя не уйдет.
Входная дверь открылась. Я встал. Появилась Стеф. На ней был белый халат. Один из тех халатов, что дают в больницах. Халат на ней бесшумно трепыхался, хотя ветерка не было ни малейшего. Все позади нее лежало в темноте, несмотря на яркий свет в коридоре. Ее брови сошлись над переносицей, связались узлом. Таким взглядом женщины смотрят на мужчин, когда они лажают. Под глазами у нее появились уродливые синеватые мешки. Не темные, которые возникают от усталости или когда женщина ложится в кровать, не смыв с лица косметику. Такая синева появляется дня через три-четыре после того, как тебе наставят фонарей. Это цвет старой свернувшейся крови.
Брайан даже никак не отреагировал на ее появление, он продолжал покуривать свою сигарету. Когда-то в моем хьюстонском детстве я видел, как кто-то, провоцируя другого паренька, ткнул горящей сигаретой ему в предплечье. Я помню, паренек завопил от боли, а на руке у него вспузырился неровный круг.
Я подумал, не воткнуть ли мне, словно я ангел мести, сигарету в лицо Брайана. Потом я вспомнил, как ударил локтем Мелису, и у меня вдруг возникло желание ткнуть сигаретой в руку себе. Я подошел к Брайану, он искривил уголок рта и выпустил еще одно облачко дыма. Густого и невозможно белого. Оно затвердело на моих глазах, приобрело форму прямоугольника. Я почувствовал облегчение.
Я посмотрел на Стефани. Она взяла меня за руку, развернула и повела за собой по коридору. Она не сказала ни слова с того момента, как я ее увидел, но я знал, что за этим стоит какая-то история, и от этого нервничал еще сильнее. Она открыла дверь во вторую спальню. Комната эта была пуста, если не считать чего-то, похожего на аквариум и кресла-качалки. Она подтащила меня поближе к этому аквариуму. В нем на белой подушке лежало, подергиваясь, какое-то существо, похожее на кролика, с которого сняли шкурку, но кости ног торчали, как у двуногого животного. В рот у него была вставлена трубка, а глаза были накрыты куском марли. Она отпустила мою руку, подошла вплотную к аквариуму и сняла накрывавший глаза кусок марли со звуком, который напомнил мне те, что раздаются при потрошении оленя. Когда врезаются под белый слой под кожей и мышцами, а потом сдирают кожу с мяса. Я увидел два розовых лоскутка на марле, потом посмотрел на существо в аквариуме и понял, что его веки остались на марле.
Потом Стефани снова сунула руки в аквариум и вытащила лежавшее там существо, прижала его к груди, направляясь к креслу-качалке. Стеф рухнула в него со вздохом, и ее халат распахнулся. Я увидел ее набухшие груди с венами, уходящими вниз, соски были огромные и окровавленные. Она прижала существо к груди и откинулась на подушку, закрыв глаза.
– Марио, это мой сын.
Голос ее прозвучал так, будто доносился из галактики, которая прекратила свое существование или что-то в этом роде случилось с ней, так, наверное, мог бы прозвучать голос призрака, звонившего издалека по старому телефону. Я посмотрел на недоношенного ребенка или хер его знает что оно было. Но явно мальчик. Его пенис был размером с его ноги, а кожа прозрачная, как у саламандры. У него были крохотные зеленоватые вены, они исполосовывали его безволосую головку и грудь. Его крохотные ручки заканчивались острыми желтыми ноготками и казались грязными. Крохотные пальчики подергивались, пока это крохотное существо сосало молоко.
Существо оторвалось от груди Стефани и медленно открыло рот, провело язычком по острым маленьким зубкам. А потом закричало.
Звук нарастал по силе, как приближающаяся сирена, пока не стал настолько невыносимым, что мне пришлось закрыть уши. А Стеф так и осталась сидеть, будто ничего не слышала. Потом стали сотрясаться стены. Задрожал аквариум. Звук давил на меня со всех сторон. А потом все прекратилось. Существо закрыло рот.
87
Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный подавай нам на каждый день…
88
Храни тебя Бог, Мария Благодатная. Господь с тобой. Благословенна ты между женами… (исп.)
89
Реггетон – музыкальный стиль и танец, появившиеся в конце 1990-х годов в Пуэрто-Рико.