Шестая сказка

– Мы уже к полудню подберем жениха для вашей дочери, обряд проведет лучший наш служитель, чтобы душа девушки довольная покинула этот мир, – выпалил Мауни, опрометчиво обозначив сроки.

Прихожанка кивнула, поправила платок и сделала пару шагов в сторону, старательно прикидываясь, что не заметила, как ее монеты исчезли с чаши, смахнутые ловким движением. Только потом она молвила вновь:

– Мы прибудем в Храм к полудню, – и пошла к выходу.

Мауни не мог оторвать взгляда от змеившейся по брусчатке длинной накидке. Гордая, почти царственная поступь женщины… И их маленький Храм… Настоятель будет счастлив, получив монеты. И, наверняка, удостоит Мауни награды. Только где так скоро найти того, кто согласится стать женихом несчастной почившей девушки и сам не протянет слишком долго? И как бы сделать так, чтобы он не запросил слишком большую цену?

При Храме находилась небольшая лечебница, там постоянно обитал всякий сброд, из тех, кто не мог оплатить услуги хорошего доктора. Мауни понятия не имел, есть ли там неженатые мужчины, но у него особо и выбора не было, куда пойти на поиски.

Коротко обрисовав проблему встретившемуся ему на пороге лечебницы брату Хейко, огляделся по сторонам. В основном, там лежали, сидели, стояли одни старики, либо больные такого вида, что даже будь они трижды согласные стать чьим-то женихом, их не поставишь рядом с девушкой из богатой семьи. Мауни приуныл, во всех красках представив себя меж двух огней: настоятеля и матери почившей.

– Знаю! – хлопнул себя по лбу неунывающий Хейко, пожалевший собрата. – Третьего дня мы нашли на пороге Храма одного парня. Он совершенно безумен и тяжко болен, но выглядит довольно молодо. Если его отмыть, нарядить в приличную одежду и напоить, чтобы слова не мог выговорить, думаю, это решит твою проблему.

Хейко провел Мауни через всю лечебницу, мимо всех сирых и убогих, мимо стоячих, сидячих и лежачих, мимо терпеливо молчащих и тяжко стонущих, мимо ждущих и требующих, и ткнул пальцем в темный душный закуток, где на куче тряпья съежился в три погибели претендент на роль жениха. Тот был тощ, нищ и бледен, но, действительно, молод.

– Ты женат, сын мой? – поинтересовался, присев перед ним, Мауни.

Парень поднял на него огромные бездонные глаза и выговорил, задыхаясь, но довольно здраво:

– Моей матушке нагадали еще до моего рождения, что у меня будет только одна возлюбленная, которая пройдет со мной земной путь и скрасит пребывание в Вечном Мире. Только я пока не встретил ее. Я покинул родной край, отправившись на поиски своей возлюбленной, но по дороге меня ограбили и едва не отправили на тот свет. Видимо, придется мне и после смерти скитаться неприкаянным, потому что не оправдал я материнских надежд.

– Думаю, я знаю твою невесту, которая скрасит твое пребывание в Вечном Мире, – слукавил Мауни, поглаживая болезного по голове.

Не похоже, чтобы у парня имелось хоть что-нибудь, чтобы привлечь внимание воров и разбойников. С головой несчастный точно не дружил. Мауни понимающе глянул на Хейко, а потом снова обратился к молодому человеку:

– Как имя твое?

– Мирас. Но откуда вам известно, что эта девушка именно моя возлюбленная? – вскинулся болящий. – При виде ее сердце должно отозваться и затрепетать, я услышу пение ангелов и почувствую, как улетаю на крыльях любви!

– Сейчас мы подготовим тебя ко встрече с твоей возлюбленной, – терпеливо перебил его Мауни, – а уже потом, в полдень, ты дашь ей брачный обет, который свяжет вас в этом и том мирах.

Но Мираса это не устроило, он цеплялся за руки служителя и шептал из последних сил, что его не устроит любая девушка, что ему нужна только его суженая.

Хейко красноречиво прокашлялся. Мауни, не оглядываясь на него, бережно обнял больного парня, помогая ему подняться.

– Брат мой Хейко, не мог бы ты подготовить горячую ванну нашему сыну, праздничную одежду и легкий завтрак, – служитель похлопал по спине зашедшегося в кашле Мираса. – Через час юношу ждет судьбоносная встреча! – он только сейчас позволил себе ответить на взгляд Хейко, чуть заметно дотронувшись до звякнувшего монетами кошеля.

Когда полуденное солнце осветило внутренний двор Храма, Мауни вывел едва переставляющего ноги парня навстречу траурной процессии. За богато украшенным гробом, который несли четыре мускулистых раба, следовала скорбящая мать, под обе руки поддерживаемая двумя очаровательными заплаканными девушками, несколько разодетых дам семенили за ними, а также вышагивали мужчины с опущенными головами. Усопшую покрывал расшитый серебром и жемчугом саван.

Мауни подтолкнул вперед Мираса:

– Вот твоя возлюбленная!

Парень сделал шаг вперед, едва удержавшись от падения, приподнял саван… Лицо болезного перекосилось, он отшатнулся в сторону и открыл рот, словно намереваясь закричать, но тут же упал, как подкошенный.

Служитель в обрядовом облачении принялся зачитывать традиционные молитвы. Мауни поймал ободряющий взгляд Хейко, потом поднял лицо будто бы к небесам, но на самом деле к скрытому зеленью балкону, на котором с весьма довольным видом стоял настоятель, уже прикидывающий, куда направит щедрые подношения.

1

Сначала была тьма. Плотная, вязкая, беззвучная. В ней Амаль брела, надеясь найти исход. Вглядывалась широко раскрытыми глазами, но напрасно. Вытягивала вперед руку, пытаясь нащупать хоть что-нибудь – безуспешно. Поэтому девушка двигалась наугад, осторожно, надеясь, что рано или поздно придет куда-нибудь.

Амаль не удивлялась тому, что идет. Она совсем забыла, что еще вчера видела мир, заключенный в ее спальне: квадратик неба за окном, если служанка оставляла штору не задернутой, картины на стенах, шелковый балдахин над кроватью – но была ужасно слабой, даже не способной сесть, а для телесной надобности её приходилось переносить на руках, и поддерживать, как младенца. Осознание того, что Амаль не просто стоит на своих ногах, вертикально, но и переставляет ноги – пришло позднее. Она управляла своим телом, будто долгая болезнь наконец отступила, взамен лишив девушку зрения и слуха. Равноценен ли обмен, Амаль еще не поняла.

А потом поток ослепительного белого света обрушился на ее бедную голову, заставив замереть и зажмуриться. Когда девушка наконец решилась осторожно приоткрыть глаза, то обнаружила прямо перед собой парня, стоящего напротив со стиснутыми кулаками, опущенными вниз, вытянутого в струнку, будто он приготовился взлететь, но не смог оторваться от земли. Больше вокруг ничего не было. Они: Амаль и незнакомец – стояли вдвоем в очерченном светом круге, а за пределами его простиралась тьма. Затем сквозь полное безмолвие прорезался голос, шепчущий обручальную молитву, в ней неоднократно повторилось имя девушки и еще одно – Мирас, кажется.

Когда последнее слово взлетело и погасло, будто искра, стало слышно, как где-то завывает ветер, щебечут невидимые птицы, неумелый музыкант теребит струны. Тишина растаяла.

Парень пошевелился, ошарашенно пожирая Амаль глазами. Его рот открывался и закрывался, как у рыбы, выброшенной безразличными волнами на берег. По щекам текли слезы. Девушка неверяще подхватила одну на палец, поднесла каплю к губам и слизнула. Слеза оказалась горькой на вкус.

– Кто ты такая? – воскликнул незнакомец.

Она попыталась ответить, но из горла не выдавилось ни звука, пришлось сначала прокашляться:

– Амаль. А ты?

– Мирас.

– Где мы, Мирас? – значит, девушке не послышалось, и в молитве упоминалось имя парня, только почему вместе с её именем, в связке? И в обручальной молитве, которую читают лишь тогда, когда одному или обоим суженым уже не суждено самим произнести друг другу обеты?

– В… Вечном Мире, – с дрожью и неверием в голосе ответил парень.

Еще несколько мгновений назад он находился во дворе Храма, полностью доверившись его служителям, ждал встречи с возлюбленной своей, а сейчас стоит рядом с той девушкой, лицо которой узрел в гробу.