Страница 65 из 80
12 сентября мы в сопровождении гораздо большей свиты, чем раньше, проследовали к царскому дворцу, а свита с этого времени распускалась. Здесь государь, поднявшись и приказав другим сделать то же самое, сказал: «Антоний, ты поедешь к королю Стефану, передашь ему приветствие от моего имени и заключишь мир по поручению папы. Когда исполнишь это, возвращайся к нам, а твое присутствие всегда будет нам приятно как из уважения к папе, так и из-за твоего усердия при выполнении этого поручения». Затем он обратился к тому священнику, который отправлялся к папе: «Ты отправишься к папе и также передашь ему мое приветствие, кроме того, мои письма и подарки». То же самое, в тех же выражениях, повторил сын его Иван. Наконец, он подозвал того священника, который оставался в Московии г «Ты будешь здесь со мной в Москве», — сказал он, погладил его по голове, а затем обратился к Поссевино: «Будь спокоен, Антоний, мы будем относиться к нему с той же благосклонностью, как если бы ты сам был здесь». Затем мы поцеловали руку князя и его сына и вернулись домой. Дома князь приказал приготовить нам великолепный и щедрый пир, на котором повторилось подобное тому, что было на предыдущих пирах, до под конец несколько знатных людей принесли различные кушанья и сосуды с вином, которое представляет большую редкость в этом государстве и есть только у одного великого князя. Всё это князь дал нам для того, чтобы мы не имели недостатка в пище в польском лагере, а до границ Московии обо всем необходимом будут заботиться приставы За эту щедрость и заботу великого князя Поссевино поблагодарил присутствующих в пространной речи. Под вечер князь позвал нас к себе и передал в дар папе ценные соболиные меха, а также каждому из нас подарил прекрасные меха и деньги. Поссевино по уставу нашего ордена сначала не хотел их принимать, но его убедили, чтобы он этого не делал, так как князь, если от его подарков отказываются, считает это оскорблением, и его расположение может смениться жестокостью. Но Поссевино позаботился, чтобы эти подарки были розданы московским и польским пленникам, и в этом князь его поддержал и одобрил. Хотя добрая часть денег была поделана тотчас же между приставами и другими людьми, состоявшими при нас, они, что в обычае у здешнего народа, требовали их еще в самых грубых выражениях.
На следующий день в праздник Воздвижения, в сопровождении большой конной свиты царских людей, числом около 100, мы отправились из Старицы ко Пскову, который, как я уже сказал, осаждал польский король. Почти через 15 дней пути по бескрайним равнинам и лесам мы прибыли к озеру Ильмень. Преодолев его за 8 часов (оно простирается более чем на 50 миль), мы добрались до Новгорода, ч там нас встретил отряд из двух тысяч татар, посланных из Новгорода по приказанию московского князя для нашей охраны. Их начальник (а его называли здесь воеводой) был христианин (остальные же придерживались веры Магомета). Он любезно предложил нам располагать им и его подчиненными. Затем Василий[424], один из переводчиков, был послан в польский лагерь с тем, чтобы сообщить польскому королю о нашем прибытии и с просьбой прислать к границам свой отряд для нашего сопровождения. В ожидании ответа прошло четыре дня, и за это время другой переводчик московского князя был обращен из русской схизмы в католическую веру. Польский король, узнав о нашем прибытии, приказал литовцу Александру Пронскому, стольнику, как здесь говорят, с отрядом из 200 всадников сопровождать нас на расстоянии 50 миль. В псковский лагерь мы прибыли 5 октября. Удивительно, кал оказался приятен всем наш приезд: ведь если бы мир не был заключен, то оказалось бы, что осада будет продолжаться и зимой, так как король решил в случае неудачной осады Пскова лагерь отсюда не снимать. Снег же, выпавший за день до этого, привел поляков в страшное отчаяние, тем более что у солдат не было даже палаток, в которых они могли бы укрыться от холодов[425]. В этот же день король созвал для Поссевино совет, на котором тот изложил условия мира, привезенные от московита. Слушали его с чрезвычайным вниманием, но, так как этот день подходил уже к концу, дело было отложено до следующего дня. Лишь только рассвело, король пригласил Поссевино к себе, и было решено, что Поссевино пошлет кого-нибудь к московиту (который находился в это время в Александровской слободе, отстоящей от Москвы на расстоянии 150 миль) и предложит выбрать какое-нибудь нейтральное место, куда соберутся послы обеих сторон с величайшими полномочиями. Был послан Андрей Полонский, один из переводчиков, юноша исключительной честности. К сожалению, вскоре после возвращения из Москвы он заболел и, очистив по церковному обряду душу, отошел в лучший мир.
Выбрали Киверову Гору, маленькое селение близ Яма Запольского, и туда в установленное время[426] собрались послы. Поссевино удалось настоять, чтобы в составе посольства не оказалось ни одного еретика; ведь и при самом незначительном количестве католиков король проявляет себя как самый ревностный католик. В этой деревне Поссевино остался с московскими послами, поляки же находились на расстоянии 10 миль от нее. И московские, и польские послы собирались в избе у Поссевино, где и вели переговоры о мире. Однако всё это дело, постоянно прерываемое различными жалобами и наветами, растянулось до следующего месяца. Наконец, 30 января мир был заключен на тех условиях, что московит уступил всю Ливонию, польский же король, в свою очередь, отдавал крепости, взятые за последние два года, и на этих условиях польские и московские послы поклялись по своему обычаю. При этом очень кстати произошло одно событие: секретаря польского посольства[427], впавшего в русскую схизму, московиты, тоже погрязшие в этой тине, пригласили к себе целовать свой крест (а это и у поляков, и у московитов считается наисвятейшей клятвой), однако он пришел с польскими послами к нашему, католическому, кресту, который находился в доме Поссевино, и целовал его с самым религиозным чувством.
Итак, этот мир то силой оружия, то различными посольствами пытались заключить уже в течение 30 лет, но все попытки были тщетными до тех пор, пока самое положение дел не показало, что посредником в деле заключения мира должен быть тот, кому господь наш Христос вручил истинный мир и кому приказал укреплять братьев своих. При самом оформлении и заключении мира встретилось очень много труд ностей, которые оттягивали дело. Часто послы, пришедшие между собой в раздор, в негодовании собирались возвращаться к своим государям, и, разумеется, их приходилось успокаивать и удерживать всеми способами. Кроме того, чтобы уточнить какое-нибудь обстоятельство, нужно было отправлять гонцов то в Вильну, где в это время находился польский король, то к московскому князю, который находился на расстоянии 700 миль, и все это в декабре и январе, в середине зимы при жесточайших морозах. Ко всему прочему прибавлялась невероятная скудость во всем, так как эти места из-за военных набегов представляли собой настоящую пустыню и были разорены до крайнего предела. Едва можно было найти воду для питья, да и то гнилую.
Закончив дело мира, Поссевино вместе с послами направился к московскому князю. Когда прибыли к Порхову, вся масса народа вышла навстречу, приветствуя заключение мира. Отсюда долгим, восьмидневным путем отправились в Новгород. Город этот деревянный, только кремль и укрепления каменные. Говорят, когда-то он пользовался своими законами и правил многими народами. Поссевино сквозь ряды людей, специально для этого созванных из деревень, вошел в город, сопровождаемый приветствиями и залпами, и там при таком же многолюдстве был торжественно отведен в хоромы. В Новгороде он оставался два дня, а на тринадцатый день пути прибыл в Москву[428]. Князь послал ему навстречу повозку, покрытую огромной шкурой белого медведя, и 300 всадников, которые с почетом сопровождали его. Лишь только Поссевино была дана возможность встречи с князем, он приступил к исполнению самого важного, того, что было начато и отложено до его возвращения, а именно: стал добиваться, чтобы к папе был отправлен посол[429], с тем чтобы заключить союз христианских государей (против турок) и чтобы в Москве разрешили принять католических купцов и священников. Князь выполнил часть этого, дал письма к папе, императору, польскому королю, венецианцам, эрцгерцогам Карлу и Эрнесту, и при этом подтвердил величайшее усердие и заботливость, проявленные нашим Обществом в этом деле. Что же касается религии (а это было то главное, что требовалось от посольства), то при всем самом настойчивом старании Поссевино ничего не удалось добиться. Он трижды беседовал[430] с самим князем о религии в присутствии самых знатных людей государства и представил князю сочинение[431], в котором собрал все, чем латинская церковь отличается от русской схизмы. Князь еще при нашем прибытии подозревал, что дело не обойдется без диспутов о религии, поэтому приказал митрополиту и другим 7 епископам, к которым присоединился по его же приказу некий врач, анабаптист[432], приготовиться к отпору. Этот последний, может быть, под влиянием воспоминаний о забытой религии, тайно сообщил нам, чтобы мы не подумали о нем дурно, если он из-за страха во время диспута скажет что-нибудь против католической религии. Кроме того, еретики английские купцы (им разрешают жить в Московии, но на таких условиях, что все они в числе 12 содержатся как заложники)[433], может быть, испугавшись, как бы в чем-нибудь не уронить авторитета своей королевы, которую нечестиво и беззаконно они изображают главной церкви, или чтобы угодить князю, передали ему книгу, в которой папу именуют антихристом. Хотя они приложили много усилий, однако не смогли ответить на возражения, обращенные к ним[434], и все это дело обошли молчанием. Думаю, у московитов появилось беспокойство и сомнение, является ли их вера истинной, и многие из них уже движимы усердием [узнать истину], и лишь только откроется доступ католическим священникам, его можно будет поддержать и увеличить.
424
См. прим. 18 к «Письмам».
425
«Ночью шел снег и потом сильно заморозило, палатки наши не приспособлены к этому, морозы усиливаются, пехотинцы гибнут от холода...» — Дневник последнего похода.., с. 149—150.
426
15 декабря 1581 г.
427
Михаил Гарабурда. См.: Немировский Е. Л. Иван Федоров в Белоруссия. М., 1979, с. 67—68.
428
14 февраля. — ПДС, т. X, с. 259.
429
ПДС, т. X, с. 351—374.
430
21, 23 февраля и 4 марта 1582 г.
431
См. прим. 51 к II книге «Московии».
432
См. прим. 18 к I книге «Московии».
433
Ср.: Горсей Д. Записки о Московии XVI в. Спб., 1909, с. 42—43.
434
Historiae Ruthenicae scriptores exteri saeculi XVI, v. II. Berl.—Petr., 1842, p. 326—330.