Страница 65 из 68
Борис не удержался и всё-таки произнёс последнюю фразу, в которой был упрёк, нет, даже не упрёк, а так — лёгкий намёк на то, что произошло между ними.
Павел намёк уловил. Поднял глаза на друга.
— Моими? Нет, Боря, не моими. Твоими. Ты начал ту войну, не я. Мне всё это на хрен было не нужно.
— Да ну? Скажи ещё, что это я тебя вынудил стать Главой Совета. А ты власти не хотел. Хоть сейчас-то будь честен. Власть — штука сладкая.
Борису на мгновение показалось, что они снова продолжают тот последний разговор, состоявшийся давно, несколько недель назад, в прошлой жизни, когда Павел пришёл к нему, уже почти приговорённому к смерти. И тот их спор, по сути, так и не был закончен — каждый остался при своём. И Борис последние недели, бродя кругами по опостылевшей комнате, часто мысленно возвращался к тому разговору и спорил там с Пашкой, подыскивая новые аргументы, пытаясь убедить его, доказать ему, упёртому принципиальному идиоту, что нет никаких высоких идеалов и бескорыстной заботы о судьбе всего человечества. Всё это сказочки для простых людей, не более. А главная причина она, увы, выглядит не так благородно и красиво. И Борис в своих виртуальных спорах эти аргументы находил. Чётко выстраивал логические цепочки, цитировал классиков, приводил примеры. В его голове все доказательства и доводы выглядели убедительно, непрошибаемо убедительно.
Но сейчас, глядя в серые глаза Пашки, немного затуманенные после операции, но горящие всё той же, знакомой и непонятной для Бориса верой, он усомнился в своей правоте. Снова усомнился.
— Какой ты всё-таки кретин, Боря. Ты так ничего и не понял… Горбатого могила исправит…
— Ну, меня же она не исправила, могила та. В которую ты почти меня отправил…
— А ты думаешь мне легко было подписать тот чёртов приговор? — Павел повысил голос, дёрнулся вперёд и тут же со стоном откинулся на подушку…
— Да лежи ты, чёрт тебя дери! Думаю, что нелегко… Ладно, не об этом мы… Сейчас про другое надо.
Борис злился на себя, что не сдержался, начал этот дурацкий разговор. Самое время старые обиды друг на друга вываливать. Им сейчас нужно соображать, как выпутываться из этого дерьма. А для философских споров и выяснения отношений ещё будет время. Наверное, будет. Если они сейчас не ошибутся, не сломаются. Выстоят. Плечом к плечу, как раньше.
— Значит, всё это время ты был тут, у Анны… Да, я бы мог и сам догадаться, что она не даст никому так просто тебя убить.
Борис удивлённо глянул на друга и неожиданно развеселился. Ба, надо же! А ведь он ревнует. Анну ревнует. Неужели дошло что-то до остолопа через столько-то лет? Нет, Павел Григорьевич, может, в том нашем вечном споре ты в чём-то и прав. Но в том, что касается чувств, тут ты, как был непроходимым тупицей, так им и остался.
— Как ей удалось это провернуть? — тем временем продолжал Павел. — Ах да, понятно… Мельников…
— Соображаешь. Только Паш, не об этом мы говорим. Скажи мне лучше, что тебе сказал Вадик Полынин, что ты рванул на ту долбаную станцию?
Борис выжидающе смотрел на Павла, но тот молчал. Лежал, закрыв глаза, и непонятно было, то ли он собирался с мыслями, не зная, с чего начать, то ли вообще считал, что ничего говорить не стоит. На какое-то мгновенье Борису стало страшно. Страшно от мысли, что на самом деле всё. Теперь всё. И несмотря на вчерашний вечер, когда он тащил Пашку вверх, боясь не того, что упадёт сам, а того, что этот дурак помрёт где-нибудь между двадцать пятым и двадцать шестым этажами, несмотря на бессонную ночь и все его метания, Пашка, этот принципиальный идеалист, уже всё для себя решил раз и навсегда, ещё тогда, и, поставив свою подпись под приговором, вычеркнул его, Бориса, из своей жизни. А он-то дурак размечтался…
— Я просто думаю, с чего начать, — Павел открыл глаза, посмотрел на Бориса и улыбнулся. Словно понял, о чём тот сейчас думал. — Боря, всё очень сложно. Сейчас… погоди. В общем, всё дело в АЭС, — Павел произнёс эти слова и опять замолчал.
— АЭС? — Борис даже не сразу понял, что это такое. Аббревиатура вроде бы знакомая, откуда-то, ещё из учебников физики. И когда мозг через секунду услужливо подсказал, вытащил из памяти нужную информацию, Борис машинально расшифровал вслух, и только потом до него стал доходить весь смысл. — Атомная электростанция… Откуда? Какая, к чёрту АЭС? Только не говори, что вы с Руфимовым отыскали какие-то старые допотопные чертежи и теперь тут собираетесь строить АЭС местного разлива. Вы с ним, конечно, малость чокнутые, особенно в том, что касается ваших инженерных дел, но не настолько же…
— Не строить, Борь. АЭС уже есть. Тут в Башне, на нулевом подземном уровне. Всегда была. Только в законсервированном состоянии. И сейчас Руфимов её запускает.
— Вот оно что! — присвистнул Литвинов, и тут же, как в старые добрые времена его мозг, получив недостающую для решения задачи информацию, закрутился, заработал, подсчитывая варианты, выстраивая версии. — Стало быть, на нулевом уровне… Понятно, там у вас не только АЭС, но ещё и парочку космодромов спрятать можно, сам чёрт не разберётся в этих ваших агрегатах… Что, Паша, нет там у вас космодромов? Жаль. Но АЭС — тоже ничего. А теперь объясни мне, своему технически неграмотному другу, какого чёрта, Паша, мы тогда устроили тот фокус с законом? На фига экономим на всём? Если под нами есть ещё один источник энергии?
— Вот, Борь, ты умный мужик и, тем не менее, задаёшь мне этот вопрос, — Павел тяжело вздохнул и тут же поморщился от боли. А, может, и от его глупого вопроса. Борис пока не мог понять, что с ним, с этим вопросом не так, и терпеливо ждал объяснения.
— Помнишь из школьных уроков физики, что есть возобновляемые и невозобновляемые источники энергии?
— Что-то помню.
— Уже хорошо. Так вот, если совсем коротко, энергия волн — это как раз возобновляемый источник энергии, то есть наши волновые станции, они почти вечные, ну, если не учитывать амортизацию оборудования, конечно. Пока есть океан — будут и волны. А вот у АЭС ресурс ограничен…
— Насколько ограничен?
— Лет на сорок, может на шестьдесят. Теоретически на сто, но лично я в эту цифру верю слабо. И АЭС — это как последняя надежда. Это я так тебе сказал, для образности, что наши станции вечны. Сам понимаешь, ни хрена они не вечны. Вон, посмотри, что с Северной стало. Думаешь, те, кто проектировал Башню, не понимали этого, не просчитывали все возможные варианты, вплоть до потери даже обеих станций? Всё они просчитывали. И есть ещё один момент, об этом, кстати, никогда не рассказывают в школе, хотя все пытливые умы так или иначе однажды задают этот вопрос. Энергию нельзя накопить. Ну то есть, в условиях Башни этого сделать нельзя. Хотя такие технологии до потопа существовали. Но я не буду тебя этим сейчас грузить. Так вот вопрос, который возникает у тех, кто в теме: что же с нами будет, когда воды для создания энергии волновыми станциями будет недостаточно?
Постепенно до Бориса стало доходить, куда клонит Павел. Тот это увидел и улыбнулся, несколько вымучено, потому что, чувствовалось, что силы его на исходе. Пашка только каким-то нечеловеческим усилием воли держался, да ещё объяснял ему, как последнему двоечнику, прописные истины. И не дрогнул нигде, не сорвался.
— АЭС задумывалась как резерв. На самый крайний случай. И, как я тебе уже объяснил, их, этих крайних случаев, два: либо угроза выхода из строя обеих волновых станций одновременно, либо критическое снижение уровня океана. Для этого существует протокол. Секретный. О нём знают лишь несколько человек. Главы энергетического сектора и сектора жизнеобеспечения, ну и ещё несколько десятков проверенных спецов с обоих секторов. Столько, сколько требуется, чтобы осуществлять необходимое техническое обслуживание. Как ты понимаешь, Вадик Полынин был в курсе…
— То есть, сейчас один из таких случаев, и, видимо, я понял, какой, — протянул Борис, задумчиво глядя на Пашку и осмысливая новые данные. Павел поймал взгляд Бориса, между ними опять на секунду восстановилась та связь, которая бывает только между очень близкими людьми, когда слова не нужны, потому что и без них понятно, о чём думает каждый из них. Потом Павел отвёл глаза и подтвердил уже очевидное: