Шпион смерти

А может, не все еще потеряно? Ведь тогда, на улице районного центра, где он столкнулся с ней нос к носу, Наташа искренне обрадовалась встрече! Ее глаза и улыбка на усталом лице были почти прежними. Почти… Она теперь свободна, одна воспитывает сынишку, работает инспектором гороно и, вероятно, страшно одинока. А ведь им всего по тридцать пять, все еще можно исправить, вся жизнь еще впереди.

И правда, хватит ошибок! Вот вернется в отпуск и съездит к ней, поговорит обо всем. Ну какой же он дурак, что ничего путного не сказал ей на прощание! Нес какую-то чушь об интересной работе, о хороших друзьях в Москве, а главного так и не сказал. Ну ничего, теперь-то он непременно все спросит и решит. Только когда это будет? Надеяться на отпуск раньше, чем через полгода, нельзя — так сказали ему на проводах начальники. И действительно, что это он размечтался! Надо еще добраться до намеченной страны, выполнить несколько поручений Центра, вернуться назад… За это время Наташа опять замуж выскочит. С какой стати она его будет ждать, если она даже и не знает о его намерениях?

Под скамейкой послышалась какая-то возня, кто-то мягкий и по-домашнему теплый терся о штанину. Он нагнулся, чтобы посмотреть, кто пожаловал к нему в гости, и почувствовал, как что-то шершавое и влажное погладило его по носу.

— Ну-ка вылезай давай на свет божий! Кто это еще тут лижется?

Он нашарил под скамейкой туловище и двумя руками ухватился за него. На свет божий вылезла хитрая лисья мордочка, а затем, упираясь для вида, появилась рыжая дворняжка. Она усиленно завиляла пушистым хвостом, умиленно заглядывая ему в глаза. Взгляд собаки выражал такую гамму чувств — смущение, просьбу, тоску, одиночество и неприкаянность, что у него самого невольно защипало в глазах.

— Ах, дурашка, откуда ты такой взялся? — Он запнулся, потому что поймал себя на мысли, что последнюю фразу произнес по-русски. Ругнув себя за невольное нарушение конспирации, он перешел на «родной» английский — и тут же был ошеломлен новой страстной попыткой собаки достать языком лицо. — Что ты, что ты, малыш, успокойся. Ты потерялся, наверное? А где же ты оставил своего хозяина?

Псу вряд ли были известны русский и английский языки, но он, тем не менее, внимательно прислушивался к голосу незнакомца, наклоняя свою умную мордаху то на один бок, то на другой. Приветливая людская интонация его не обманывала, пес почувствовал в незнакомце родственную душу и опять подпрыгнул, норовя отплатить за внимание лаской.

— Ну хорошо, хорошо, оставайся, я тебя не гоню, не волнуйся. Да ты, наверное, голодный, бедняжка? Что ж тебе дать? — Он пошарил в карманах, но ничего съестного не нашел. — Что же мне с тобой делать? Ага, погоди-ка, пойдем со мной. Да идем, идем, не сомневайся!

Он встал со скамейки, оглянулся по сторонам и пошел на светлое электрическое пятно тротуара. Посреди этого пятна стояла будка торговца с сосисками. Время было позднее, основной потребитель сосисок давно уже прошел, и теперь по улице текла празднично одетая толпа. Разряженные в клубные пиджаки породистые мужчины вели под руки женщин в вечерних туалетах, от которых за версту пахло дорогими французскими духами. Вокруг слышались смех, радостные возбужденные голоса, шум от колес длинных лимузинов, хлопанье дверей.

Продавец, эмигрант из Югославии, собирался уже уходить и закрывать свое заведение, когда обнаружил, что из темноты к нему направляется какой-то человек с собакой.

— Что угодно господину?

Поскольку господин не ответил, он перешел на английский язык и задал вопрос снова:

— Чем могу служить, мистер?

— Мне, то есть не мне… а впрочем, все равно. Дайте, пожалуйста, пару сосисок и булочку.

— С кетчупом или томатным соусом? — механически спросил югослав.

— Ни то, ни другое. Просто две сосиски и булочку, если вас не затруднит.

— Конечно, не затруднит, мистер. Айн момент.

Югослав ловко завернул сосиски в разрезанную пополам булочку и подал их покупателю. Тот нагнулся и исчез под окошком. Любопытный продавец высунулся наружу и глянул вниз: там он увидел, что иностранец сидит на корточках и кормит сосисками собаку.

— Это ваша собака, мистер?

— Нет, то есть да… моя.

— Приблудная?

— Похоже на это.

— Да, и в этой богатой стране есть бедные люди и бездомные собаки, — вздохнул югослав и стал закрывать изнутри окошко будки. — Всего хорошего, мистер. Мне пора домой. О-хо-хо…

— До свидания. Пошли, дружок, обратно.

Ставни закрылись, и югослав стал возиться внутри, сворачивая свою скудную торговлю.

Они вернулись в сквер и устроились на той же скамейке. Пес сидел у него в ногах и преданно смотрел в глаза, как бы пытаясь понять, о чем думает его новый хозяин. А тот, помолчав некоторое время, распахнул полу плаща и пригласил собаку к себе. Та не заставила себя долго упрашивать, прыгнула под бок, свернулась клубочком и умиротворенно закрыла глаза. Он накрыл ее полою плаща:

— Так-то вдвоем будет теплее.

Трудно сказать, сколько времени они просидели так, тесно прижавшись друг к другу и думая каждый о своем.

Он опять вспомнил свое детство, мать, так и не устроившую свою личную жизнь, возвращавшихся на грузовике после работы на колхозном поле таких же горемычных молодых баб, оставшихся без мужиков. Как наяву услышал их протяжную песню о казаке, уехавшем на войну и не вернувшемся с поля боя, увидел себя, идущим по огороду к речке, чтобы смыть прилипшую за трудовой день грязь и усталость. Вот он, сняв одежду, пробует ногой теплую, как парное молоко, воду и в предвкушении приятной прохлады замирает на мгновение, прежде чем нырнуть в речку. В этот момент из-за небольшого перелеска возникала песня. Сначала она звучала совсем слабо, временами пропадала в неглубоких овражках, но потом появлялась снова, набирала силу, подпрыгивала вместе с певцами и прерывалась на ухабах, словно на неловко подвинутом патефоне, постепенно заполняла понадречный просторный луг и вдруг сразу вырывалась на затихшую гладь зазоревавшейся речки, как бы завораживая ее своей печалью.

Как тогда много пели, несмотря на безрадостную и серую жизнь!

А собака видела свои собачьи сны, в которых главное место занимал новый хозяин, вкуснейшие сосиски с пшеничной булкой и, конечно же, ее новое место рядом с ним, в его доме. Глядишь, и кончится ее бездомное бродяжничество по перенаселенному, но такому пустому городу! Какая же собачья жизнь возможна без доброго и любящего хозяина?

На башенных часах городской ратуши пробило десять. До отхода поезда оставалось чуть больше часа, и надо было собираться в дорогу. Собака мирно дремала. Сон ее только изредка прерывался надрывными вздохами, словно у человека, пережившего тяжелое горе.

Он долго не решался встать, но время неумолимо отсчитывало секунды, минуты. Пора!

Он приподнялся со скамейки, и животное инстинктивно вздрогнуло от испуга и спрыгнуло на землю. Пес в недоумении посмотрел на человека и сразу прочитал в глазах неумолимый приговор.

— Извини, малыш, мне надо идти. Я не могу тебя взять с собой, понимаешь? Так уж получилось, ты тут ни при чем.

Живой блеск в глазах собаки потух, она вся как-то опустилась, поблекла, потускнела, но надежда еще не насовсем покинула ее.

— Прощай, дружок, не поминай лихом.

Он застегнул плащ на все пуговицы и бросил на плечо ремень сумки.

— Иди, иди, я уже опаздываю.

Собака медленно развернулась и пошла прочь. Сделав несколько нерешительных шагов, она снова оглянулась назад. Человек удалялся от нее по дорожке сквера, освещенного скупым муниципальным электричеством. Перед поворотом налево он остановился, развернулся и бросил на нее последний взгляд. Она хотела было уже броситься вслед, но человек свернул уже на боковую дорожку и пропал в темноте. Она постояла в раздумье несколько секунд и заковыляла прочь, опустив хвост.

Вскоре темнота поглотила и ее.

…Вагон медленно тронулся с места, загремев сцеплениями. В окне поплыли неясные очертания платформы, одинокие фигуры провожающих, железнодорожник в мундире, носильщик, толкающий перед собой пустую тележку. Через минуту поезд уже втягивался в южные пригороды и, быстро набрав скорость, начал отбивать колесами стальную чечетку, пожирая шпалы и рельсы, унося сонных пассажиров прочь от сутолоки одного города в кутерьму другого.