Развод

Я никогда не глотала его сперму. Но сейчас как-то само получилось. Естественно вышло… и так пошло…

Встаю на дрожащих ногах, пока Гордей восстанавливает дыхание. В ванной пахнет сексом. У меня всё горит между бёдер, но на продолжение я не рассчитываю. Поэтому сильно удивляюсь, когда Гордей прижимает меня к стене и запускает пальцы под сбившийся на талии халат.

А через секунду во мне оказывается его влажный член. Он даже опасть не успел после оргазма, как снова налился силой.

Трахает меня Гордей жёстко. Именно трахает, иначе это не назвать. Но при этом я вся превращаюсь в одно лишь сплошное удовольствие. До крови кусаю руку, чтобы не вскрикивать громко на каждом толчке.

Горячо внутри, как же горячо. И голова кругом. В венах кровь кипит, в голове туман. Все ощущения сконцентрированы там, где мы соединяемся.

Чувствую себя пошлой, падшей женщиной. Грязной. Поддавшейся самым низменным инстинктам.

Разве мать и жена могут быть такими?

Хотя, не жена уже…

Завтра стыдно будет перед самой собой за такое поведение… Но, блть, как же хорошо мне сейчас… Вот так, когда Гордей вбивает в меня свой член, когда держит, вцепившись в загривок, когда на бёдрах уже саднят пятна от его пальцев. Грубо, пьяно, развращённо… будто мы не сексом занимаемся в нашей ванной, а сношаемся где-то в подворотне… И я сейчас абсолютно этим не смущена. Завтра буду рефлексировать.

Когда Гордей снова накачивает меня своей спермой, мы просто оба оседаем на пол и так и сидим. Дышим.

Я осторожно смотрю на него из-под ресниц, и наталкиваюсь на такой же взгляд из-под полуприкрытых век. Только не осторожный. Скорее наблюдающий.

— Сразу прогонишь, или чаю предложишь? — кажется, будто Гордею и говорить сложно.

— Знаешь, где чайник, — у меня и самой язык не слушается. — И мне сделай.

Усмехнувшись, он встаёт. Умывается под краном и мочит голову. Не вытираясь, уходит из ванной. Мне же требуется ещё несколько минут, чтобы отскрести себя от пола и заползти в душевую кабину.

Glava 23

Под душем я стою минут десять, не меньше. Выкручиваю температуру воды на максимум, который могу выдержать. Ощущение жжения на коже приводит в себя немного.

Смотреть Гордею в живот было куда легче, чем в глаза. Это мне предстоит сейчас.

Надеваю свежий банный вафельный халат, волосы оставляю влажными. Выхожу в кухню.

Гордей сидит за столом, рядом дымятся две чашки. Он выглядит спокойным и собранным. Очки надел. Без линз сегодня вечером? Он с ними в последние годы не расставался.

Я подхожу к столу и опускаюсь на стул напротив. Смотрю на бывшего мужа, в лицо смотрю, и вдруг понимаю, что совершенно не испытываю никакой даже тени смущения.

А ведь раньше было. После некоторых интимных моментов в спальне меня тянуло в кухне при свете глаза в пол опустить. Сейчас же я совершенно спокойно смотрю на него.

— Ты хоть бы поинтересовался, пью ли я таблетки, — говорю абсолютно ровным голосом, отпивая осторожно глоток чая из кружки, будто перед этим он не трахал сначала мой рот, а потом и остальное.

— А ты не пьёшь? — так же спокойно в духе светской беседы спрашивает он, приподняв бровь и тоже сделав глоток.

— Пью. Но ты мог бы и уточнить. Вдруг это было бы уже не так.

— Ну что ж, — пожимает плечами, будто это совсем и неважно. — Так, значит, так.

Намеренно ведёт себя так? Провоцирует меня?

— Ты засунул в меня член, измазанный в сперме, — быть шокирующе откровенной мне вдруг нравится.

— Да, — пожимает плечами.

— Я могла забеременеть.

— Значит, так тому и быть. Мы давно хотели второго ребёнка.

Сюрреализм какой-то. Это ирония такая?

— Мы в разводе, Гордей.

— Как-то бы решили этот вопрос.

Тут бы мне возмутиться, назвать его неадекватным. Но… мы вообще неадекватно себя в принципе ведём. Ненормальные…

Не знаю, почему моя нервная система срабатывает именно таким образом, но я вдруг закрываю лицо ладонями и начинаю смеяться.

Стараюсь не слишком громко, чтобы не разбудить Вику, но прекратить не могу. Напряжению нужно выйти, и оно выбрало именно такой способ.

Когда опускаю ладони, с удивлением замечаю, что Гордей тоже смеётся, уперевшись лбом на ладонь.

Мы как два идиота. Развелись. Трахались. Теперь ржём посреди ночи.

Но это помогает. Нервы, до этого натянутые, словно струны, расслабляются, отпускают. Дышать становится легче, хотя накатывает дикая усталость.

И это важный момент. Мне кажется, именно сейчас мы, наконец, готовы отпустить друг друга.

— Ира, переходи работать в “Манифест”, — когда смех стихает, говорит Гордей. — Ты действительно талантливый специалист, мне такой нужен.

А вот это неожиданно. И приятно.

— Спасибо, Гордей, но… я не могу. Не хочу, — говорю откровенно. Сейчас это кажется возможным и очень правильным. — Мне нужен свой путь, понимаешь? Независимый результат собственных усилий.

— Почему ты никогда об этом не говорила? — склоняет голову чуть набок и прищуривается. — Просто не сказала, что тебе нужно больше свободы, Ира?

В груди что-то ворочается и цепляет оголённый провод. Да, он всё ещё оголённый, как бы я это не отрицала.

Разговор может принять другой оттенок, получиться таким, который так и не получился тогда, когда я предложила развестись.

И мне вдруг хочется пойти на попятную, потому что я не уверена, что готова сейчас говорить об этом. Говорить о нас.

Но, кажется, уже поздно…

— Я не знаю, — смеха как ни бывало. Я опускаю глаза. — Не знаю. Может, я сама этого не понимала. Или не считала правильным.

— А что вообще правильно? — Гордей откидывается на спинку стула и трёт уставшие глаза под очками. — Вика. Она — наше правильно. Ещё что? Я уже ни в чём больше не уверен.

— Я не знаю, — пожимаю плечами и обхватываю их руками. Внутри тянет, в груди где-то глубоко. — Я пытаюсь понять. Пытаюсь нащупать в жизни то, что позволит мне дышать полной грудью.

Я не хочу, чтобы это звучало как обвинение, как претензия к нему. Не хочу, чтобы он подумал, что я виню его в том, что стала задыхаться в нашем браке. Это не его вина.

Мне хочется как-то обозначить это словами, но внезапно я не могу их подобрать. Будто кручу в голове карусель из слов, а они все мимо пролетают, не дают ухватить их.

Гордей начала хмурится, а потом сжимает зубы. Желваки натягиваются. Его настроение меняется — я вижу это. Будто он сомневается в чём-то, о чём сейчас думает.

— Я прошу тебя быть осторожной, Ира, — вздохнув, говорит Гордей. В голосе уже не слышны те бархатные тёплые нотки, которые я всегда про себя называла “солнечными” — какой-то особый для восприятия тембр. — С Сабуровым. Если тебе это так нужно, то пробуй. Но держи с ним ухо востро, хорошо? Поверь, это лишним не будет.

— Хорошо, — киваю.

Гордей встаёт, по выработанной годами привычке, ополаскивает чашку, убирает её в кухонный шкафчик и идёт к двери.

Наверное, я должна чувствовать спокойствие, радоваться, что мы, наконец, поговорили, что он принял моё желание работать там, где я хочу и с кем хочу.

Но…

Возникает странное ощущение, что Гордей просто свернул разговор. Что это его “будь осторожна” как конфета для капризного ребёнка.

Я не первый день его знаю. Поэтому уже по взгляду, который он бросает на меня, уходя, понимаю, что чёрта с два Гордей даст мне самой контролировать ситуацию с Сабуровым.

Glava 24

— Я тебя заберу, — говорит по телефону Сабуров. — Через сколько подъехать?

— Не надо, Сабур, я сама приеду, — отвечаю спокойно и твёрдо.

— Мне не сложно, Ирина.

— Спасибо, правда. Но я уже в пути, так что до встречи в офисе.

Отключаюсь и выдыхаю. Несмотря на абсолютно деловой оттенок наших взаимоотношений, он явно с трудом приемлет женскую самостоятельность. Приходится быть осторожной.

Сворачиваю с трассы и паркуюсь у офиса Сабурова. Ещё раз проверяю, все ли документы взяла, одёргиваю рукава платья и набрасываю куртку. Рядом с ним мне интуитивно хочется быть максимально закрытой.