Из рода волхвов

— А нам бы точно потом ничего не сделали? Княгиня же всё-таки…

— Да от такой княгини, небось, все в княжеском доме по углам прячутся, — выдал Вацлав и с пренебрежением сплюнул прямо в снег. — Сама не дерётся, зато других поучает. И где князь такую мегеру откопал?

— Там, где откопал, боюсь, обратно уже не примут, — хмыкнул Ян. — Видать, поэтому князь уже больше трёх месяцев с постели подняться не может — утомила жёнушка. Ну, да ладно, пустое это…

Он кивком головы указал им на мертвого волколака и поморщился, чувствуя лютый смрад. От оборотней всегда несло хуже, чем от всякой другой нечисти. Даже упыри, казалось, не были такими зловонными, хотя и являлись по сути своей живыми мертвяками. Но волколаки были существами проклятыми, прокажёнными, а потому в момент смерти всегда пахли разложением и черным колдовством. Но, к счастью, недолго, всего пару часов, пока поганый дух из них окончательно не выветривался. Ян подошел ближе к мертвому оборотню и легонько пнул его носком сапога, — так, на всякий случай. Тело его уже мало напоминало зверя, возвращаясь к своей истинной сущности, но передние руки всё ещё казались намного крепче и длиннее задних, а на обожжённой коже виднелась местами припаленная бурая шерсть.

Не волк и не человек, — чудовище, которое свою судьбу не выбирало.

— Замотайте-ка его в ткань, в деревню отвезём. И сжечь надо.

Вацлав послушно кивнул. Как только мёртвое тело было небрежно заброшено на лошадь, они двинулись к выходу из чащи. Звана с любопытством поглядела на него и спросила:

— Ежели в деревне оборотень завелся, то, стало быть, и ведьма там есть? — она нетерпеливо дернула поводья, и лошадь недовольно фыркнула на хозяйку. — А ловить мы её будем, командир?

Вацлав насмешливо хмыкнул в ответ на девичьи слова:

— А не маловата ли ты с ведьмовскими отродьями сражаться? Да если б не я, тебя эта животина по всему лесу бы за собой на цепи протащила!

— А ну замолкни, рыжая пакость! Тебя вообще спросить забыли!

Она, раздраженно нахмурившись, на ходу сорвала с ели пару шишек и бросила в его сторону. Юноша, впрочем, без труда увернулся ото всех, — только весёлые зелёные глаза его сверкнули в ночной полутьме. Ян глянул на них через плечо, едва сдерживая желание заткнуть нос, потому что тело волколака лежало прямо позади него и смердело так, словно они только что из выгребной ямы вылезли. И он бы с превеликой радостью сбагрил его на кого-то из своих неуемных воспитанников, но гордость командира Громового взвода велела держать лицо.

— Рано вам ещё к ведьмам лезть, — сказал он, стараясь дышать через раз. — Знаю я, где эта нечисть обустроилась. Но пойду к ней сам. А вы…

— Лезть никуда не будем, обещаем, — улыбнулась Звана, но в хитрых глазах её вопреки всем словам тлел непокорный огонёк.

Вацлав активно замотал головой, увернувшись от очередной брошенной в него шишки, однако его бесстыжее лицо, усеянное веснушками, доверия не внушало никакого.

— Если узнаю, что вы дёрнули куда из избы, — весь следующий месяц на охоту ходить не будете. Я понятно выражаюсь?

Лица юных волхвов тут же посерели от недовольства, но пререкаться они более не решились. Как бы сильно им не хотелось утолить общее любопытство, но перспектива просидеть весь просинец в казармах, слушая ворчливые нотации жреца Перуна, радости никакой не вызывала. А потому пришлось повиноваться — приказ есть приказ.

Оставшийся путь до деревни проделали в тишине, а смердели так, что вся живность в округе разбегалась в ужасе. Но, к счастью, до Ельников уже было рукой подать. Сперва в глаза бросились редкие огни, а после за сугробами стали виднеться и покосившиеся хлипкие избушки, которые подпирали друг друга, как подвыпившие товарищи. Только дом старосты высился над остальными, словно воевода над дружиной. У входа в деревню они спешились и дальше вели лошадей под уздцы. Улицы были пустыми, но каждый из них отчётливо чувствовал взгляды в свою сторону, — местные с опасливым любопытством поглядывали на них из окон. Но ни один не решился выйти навстречу. Видимо, одного вида взбесившегося волколака им хватило с головой.

Людские предрассудки — вещь ужасающая, особенно когда к ней приплетается страх перед неизведанным. Громовой взвод был последним оплотом, стоящим на защите человеческого мира от чудовищ, которые вот уже на протяжении трёх столетий сеяли хаос по всему континенту, подобно полчищам саранчи. Они жрали всё на своем пути, истребляли посевы, наводили хворь и останавливались только тогда, когда им отсекали голову. Простые люди противостоять им не могли, а вот волхвы — очень даже. Однако, несмотря на все их заслуги, относились к Громовому взводу они ровно так же, как к той же нечисти, — с отвращением и страхом. И нельзя было отрицать тот факт, что этот страх не был оправдан.

В былые годы, когда все разрозненные ныне княжества были единым целым, волхвы являлись посредниками между богами и людьми. Многие из них занимали пост жрецов и каждый уважающий себя человек прислушивался и внимал их словам и предсказаниям. Они молились Перуну и Велесу, Белобогу и Чернобогу, приносили им жертвы и странствовали по земле, свободные, словно ветер. Но всё изменилось, когда мировой порядок был нарушен, а смерть перевесила жизнь. Навь и Явь смешались, слились воедино — и тёмная, проклятая сила хлынула из самых глубин мира мёртвых в мир живых.

А всё по вине одного грешника из племени волхвов, который без стыда и совести попрал все заветы, предал всё, что было свято и нерушимо. Он замарал грязью не только себя, но и свой род. И хотя дни Кровавой смуты уже давно сгинули в веках истории, имя Радовида всё ещё боялись произносить вслух, опасаясь накликать на себя беду.

Для волхвов же оно стало проклятием, клеймом позора, выжженным на челе рода в наказание за ошибки предателя. И теперь каждый из них вынужден был нести эту тяжкую ношу, мирясь с чужим презрением и ненавистью. Потому что даже боги более не были к своим избранным детям милостивы.

Когда они подъехали к дому деревенского старосты, из-за двери выглянул крепкий широкоплечий мужчина, в котором угадывался преклонный возраст лишь по седым волоскам в длинной бороде. Он, поправив наспех накинутую шубу, посмотрел на них выжидающе.

Ян подошел к своей лошади и безмолвно скинул тушу волколака на притоптанный грязный снег. Староста, вздрогнув, отступил. Но, заметив их насмешливые взгляды, осторожно протянул руку и откинул темную ткань, — остекленевшие волчьи глаза на человечьем лице смотрели сквозь него.

— Разрази меня Перун, да это же Байко! — с ужасом воскликнул мужчина, и от удивления даже его борода встала дыбом. — Да как же так? Он же таким добрым парнем был… В жизни и мухи не обидел!

— Потом попричитаешь, старик, — небрежно прервал его Ян и окинул деревню внимательным взглядом. — Сожги тело да побыстрее. Проклят был Байко ваш. Видать, ведьма так отомстить ему решила.

Староста от страха аж посерел и, торопливо забежав в избу, крикнул кому-то:

— Вадим, а ну хворост тащи! Бегом, кому сказано!

Ян отступил, оставляя все заботы на главу деревни, и подошел к Вацлаву, передавая ему свою лошадь. На заинтересованные и полные детского любопытства взгляды Званы он не реагировал, прекрасного зная, о чём она его попросит.

— Нет. Я иду один, — невозмутимо ответил он на её невысказанный вопрос.

Юная волхва поморщилась от досады и покорно поплелась вместе с лошадьми и Вацлавом в конюшню. В доме им спать не дозволялось, а потому староста разместил их в своём хлеву. Впрочем, перспектива провести ночь вместе со скотом была в разы приятнее, чем бок о бок с княгиней, которая остановилась в доме главы деревни. С тех пор, как князь Ратимир слёг с неведомой хворью, всеми делами Пряценского княжества стала заправлять его юная и красивая супруга. Но на кой чёрт эта неуёмная женщина таскалась за ними по деревням монстров ловить — ему понять было не дано. То ли смерть свою искала, то ли их смерти ждала. Он, конечно, знал, что в Ельники она прибыла по каким-то своим государственным делам, но это мало что меняло. Братислава продолжала совать свой длинный нос в дела взвода, что, конечно, не могло не раздражать их всех. Даже столичные жрецы уже посматривали на неё косо.