Лета Триглава

— Мне тоже, сын.

Голос был батюшкин — и все-таки не его. Искаженный, точно пропущенный через железную трубу. Рогдай знал, но все равно удивился, услышав: мертвый отец говорил с ним через Марию.

— Я давно… хотел узнать, — снова заговорил Рогдай, — а сам… не успел… на что похожа… смерть?

— На долгий сон, — прогудело за спиной. — На сон без сновидений. От него хочется проснуться, но не можется проснуться. А когда просыпаешься — то забываешь себя прежнего.

— А меня… помнишь?

Изуродованное лицо князя покривилось, точно ему тяжело давались воспоминания.

— Помню болезнь, — ответила за спиной Мария. — Деервянного коня-качалку, что подарил тебе когда-то. Игрушечную пищаль. Расписные пряники. Помню, как сажал тебя на своего скакуна. Лихорадку да горечь. Как искал тебе лекаря по всему княжеству, не зная, что этот путь окажется для меня последним.

Рогдай уронил голову, скрежеща зубами. В груди пекло — не продохнуть.

— Кто… убил тебя? — спросил и поспешил вытолкнуть имя, прежде чем оно сожжет ему гортань. — Хорс?

— Не своими руками, — послышался незамедлительный ответ. — Но по его наущению. Огневали мы богов, сын. Не милостью своей, а гневом отплатят теперь люду.

— Что же… делать теперь? Убийце твоему… отомстил… А люд… я ведь княжич… им.

— Что до них? Люд — скот. Убери одного — появится новый. А придут новые лета — придет и новый люд.

Рогдай молчал, в кровь кусая губы и не чувствуя боли. Дрожал — но не от холода, от кипящей в груди злобы.

— Ни богов не будет, мой мальчик. Ни горя, ни смерти не будет. Сметешь старый мир, как сор, вычистишь белым светом, и будешь сам по себе новый властитель и новый бог. Так сделай, что должен! Смети старый люд и старых богов! На то благословение мое отеческое!

Протянув шуйцу, неумело, дергано обвел Рогдая охранным знаком. Припав к отцовской руке, княжич поцеловал истлевшую плоть и, обернувшись к Марии, прикрикнул:

— До… вольно! Решил! Исполняй обещанное!

Мария не ответила. Умолк и отец.

А мертвецы, сорвавшись с места в едином порыве, хлынули через разрытые могильники, через лесную чащобу туда, где горели костры и ждала своего часа слабая людова плоть.

Навстречу навиям неслись огневые стрелы и пули. Лилась с башен горячая смола. Гудели пищали. Да только что сделается мертвым? Где падал один — вставали еще десять.

Так, в окружении сонма чудовищ, Рогдай добрался до Китежа. А, добравшись, открыл ворота. И в город пришла смерть.

Глава 36. Лицом к лицу

От огня по стенам алые сполохи, от блиставиц — синие. Затворить бы ставни — да в горнице душно, зыбко. Скользили во взмокших ладонях кишки капельниц, а игла никак не хотела входить в безвольную руку спящей.

Василиса спала сном без сновидений, а ее кровь — эликсир надежды и жизни, — текла по полым трубочкам и собиралась в ретортах.

Немного требовалось на вакцину: довольно было и четырех пузырьков. Три — умирающим богам, и один — самому Корзе.

Заоконная синева почернела, тени зазмеились, вытянулись, потянуло сквозняком.

Оторвавшись от занятия, Корза обернулся к окнам. Ладья-месяц приблизилась плотную и мигала, блеклая и холодная, будто чужое око.

— Недолго осталось ждать, Маша, — пробормотал Корза, точно успокаивая самого себя. — Челнок построил, лекарство нашел. Скоро в гости жди.

«…жду-у-у…», — выдохнул за оконцем ветер.

Месяц прикрылся облачком-веком. Веко моргнуло, являя козий зрачок. От неожиданности Корза едва не выронил реторту, но удержал и закрепил на треноге. Пальцы дрожали, и губы дрожали, и пот лился градом.

— Мария? — позвал.

Тишина обволакивала коконом, точно сам Корза вместе со всеми спал в санитарной капсуле и видел странные сны о городах там, внизу, о страшных богах и людовой соли в утробах.

— Маша…

Слово поглотили далекие, сиротливые выстрелы пищалей. Один, два… Больше не стреляли, и вновь — тишина.

— На кровь пришла, значит, — прохрипел Корза. — Сама?

Ветер сызнова дунул в дымоход, застонал, завыл, заметался, жадно облизывая огненными языками каменную глотку печи. Корза отодвинулся и оттер лоб рукавом.

— Не зря, выходит, затеял все это, — продолжил вслух. — Не зря искал, надеялся, мучился. Вот мукам и конец пришел. Исцелю и вас, и себя, и весь мир исцелю, дай только до неба добраться. Будет на Ирии новая жизнь, Маша, лучше прежней! Веришь?

«…ве-рю-у…» — провыл ветер.

Вспыхнуло и погасло пламя, погрузив горницу во тьму. Вскрикнув, Корза отпрянул, толкнув стол с лежащей на нем девкой. Жалобно звякнули склянки.

— Мария! — взвыл. — Огня!

Никто не пришел, никто не подал требуемое.

Чертыхаясь, нашарил спички, запалил лучину. В подрагивающем тусклом свете вырос у стены силуэт — черные кудри, пухлые губы, покатые плечи.

Стояла Маша, как живая, как была когда-то до Перелома: ни козлиных копыт, ни савана. Стояла, сложив на груди руки и смежив веки — спала. По бледной коже стекала серебристая роса.

— Верю, Хамизи, — шевельнулись губы, и от имени — настоящего, но забытого за давностью имени, — по спине Корзы рассыпались мураши. — Долго мы ждали. Сны снились жуткие, яркие. И теперь снятся. Пробудиться бы, да мочи нет.

— Все знаю, — прохрипел Корза. — Все помню, что обещал. И выполню. Видишь? — Поднял повыше реторту. Кровь окрасила раствор в бурый. — Спасение наше. Сделаю вакцину — и проснетесь здоровыми. Довольно на орбите, как щенок на привязи, крутиться.

— А люди как? — шепнула Мария.

Не пробудилась, только заворочались под сомкнутыми веками глазные яблоки.

— Этих? — выплюнул Корза зло, ощерился, точно пес. — Разве в новом мире есть место уродам? Сбросим, как балласт! Довольно с поганой Тмуторокани! Наступят новые лета, страшные лета, долгие лета на Ирии!

— Наступят, — повторила Мария.

— Будешь ли там любить меня по-прежнему? — спросил Корза.

— Буду. Люблю, — эхом отозвалась Мария.

— И я… всегда любил и буду любить тебя, Маша…

Выкатилась из-под ресниц Марии слеза и задрожала, застыв на щеке.

Защемило сердце.

Шагнув, Корза потянулся стереть слезу, дотронуться хотя бы теперь до влажной кожи. Тронул — а под рукою пусто. Пошла Мария зыбью, распалась на алые блики да синие сполохи, будто и не было.

Задохнувшись, Корза ударил кулаком в стену.

В груди болело, жгло. Сосала горькая пустота.

— Мария! — вскричал он и дико огляделся.

Никого — только тени, да сполохи, да спящая девка на столе.

Тишину раскололи новые выстрелы, крики, треск древесины и гул огня.

Вздрогнув, Корза метнулся к окну.

Огненная волна катилась там, где некогда высился частокол. На его фоне бестолково метались черные фигурки. Кто-то стрелял. Кто-то бежал со всех ног. Затрещали и пали головные ворота, подняв тучу пепла и трухи.

— Мария! Стража!

Корза метнулся к дверям.

Терем содрогался. Доски под ногами ходили ходуном.

Точно тени, скользили по горницам богатырши-полуденницы.

Соколы-огнеборцы неслись на вороных скакунах, отрываясь от земли и горгульями взмывая над Китежем.

— Предательство!

— Смерть!

— Беда пришла!

Доносились разрозненные крики.

На руках выносил тысяцкий обеспамятевшую княгиню.

Корза зарычал по-звериному.

Только не теперь!

Вернувшись в лабораторию, подпер дверь скамьей и принялся сдирать с челнока натянутую холстину.

— Собрался… куда?

Вкрадчивый голос заставил обернуться. Блиставицы выбелили лицо сидящего на окне княжича — обнаженного, заросшего, сверкающего желтыми очами. Между окровавленных губ сновало ядовитое жало.

— Вон! — взвизгнул Корза и потянулся за лазерной пищалью.

Княжич прыгнул.

Отросшие когти чиркнули у щеки.

Корза увернулся, задев локтем стол, и лазерная пищаль прыгнула и покатилась по доскам.

— Надобно чего? — Корза все еще пытался сохранить в голосе угрозу.

Княжич ухмыльнулся жабьим ртом.