Страница 3 из 64
— Не. Болтал много его благородие. Я им маленько в лоб заехал, теперь, вишь, отдыхать изволят.
Оба глухо загоготали.
— Ну так и кончай его, — донесся голос первого. — Самострел взял?
— Обижаешь!
Одна из фигур распрямилась и завела руку за пазуху. Тот, сгорбленный, запрокинул голову, и в отблесках лампы Беса увидела на щеке несчастного косой порез.
Решение пришло мгновенно.
— Ну, тятка, помогай в последний раз, — шепнула Беса и, присвистнув, швырнула упырову голову под ноги душегубам.
— Тьха!
— Навье семя!
С руганью отскочили. И Беса, воспользовавшись замешательством, с гиканьем вылетела из укрытия.
— Н-на!
Размахнувшись, плашмя обрушила заступ на затылок первого. Фигура рухнула, как подкошенная мехровым серпом. Второй повернулся — и получил заступом по шее. Хрустнули позвонки. Булькнув горлом, душегуб скатился в только что выкопанную яму.
А третий, завозившись у надгробного столба, сбивчиво забормотал:
— Руки, голубчик… Окажите любезность… Нож есть?
Беса вытащила свой. Склонившись над незнакомцем, в два замаха взрезала разлохмаченные веревки.
— Благодарю покорнейше, — прохрипел освобожденный.
И поднялся на ноги. Прихрамывая, проковылял к первому душегубу и процедил бранчливое:
— Негораздок!
Склонившись, выдернул из его рук самострел и нацелил Бесе в лицо.
— Лопату и нож бросьте.
Беса подчинилась, заголосив:
— Не губите, дяденька! Я не душегуб! Помочь хотела!
Незнакомец вскинул брови и опустил оружие.
— Никак, девица? Не трону вас, сударыня, не дрожите. Сами кто, позвольте полюбопытствовать?
— Дочь гробовщика, — ответила Беса, силясь разглядеть лицо незнакомца. — Обход делала. Дома у меня мать больная и брат малый… Едва навьих прогнала, а тут вы.
— Хозяйка, значит, — подобрав брошенный Бесин нож, незнакомец присел над ближайшим телом. — Какая-нибудь тара при вас имеется?
— Что?
— Соль будем добывать, говорю, — ответил незнакомец и принялся взрезать одежду с мертвого. — Впрочем, у меня своя. Поможете — поделюсь.
Беса переступила с ноги на ногу, облизала потрескавшиеся губы. Нутро еще обжимало страхом, но уверенный и спокойный голос незнакомца располагал к себе. Конечно, с одной-то стороны — нехорошо вот так, без Мехровых благословений людена жизни лишать. С другой — душегубы ведь, никаким богам не служат, и поступать с ними нужно не по божьим законам, а по совести.
— Кто они? — спросила Беса, подступая ближе.
Орудовал незнакомец на удивление ловко, сама Беса бы так не смогла. Даже под налипшей грязью видно, что пальцы у незнакомца — холеные, длинные, барские. А у этих, мертвых — руки мужичьи, обветренные и в заусенцах.
— Подручные Сыпа, — последовал ответ. — Знаете?
— Не.
— Ваше счастье. Так что ж, сударыня? Помогайте!
И, крякнув, вспорол покойнику брюхо.
В печени знакомо блеснуло. Людова соль потекла в подставленную склянку, наполнила до краев. Незнакомец заткнул ее пробкой, спрятал за пазуху, достал новую и спрыгнул в яму.
Подумав немного — об умершем тятке, об оставленной дома больной маменьке, о малом братце, — Беса сползла по грязи следом.
Вдвоем дело сладилось быстрее. На всякий случай Беса шептала под нос молитвы Мехре, прося быть милостивой к покойным и к ней самой. Ведь не корысть ее руками движет, а только нужда. А, может, и сама Мехра вывели ее на душегубов, чтоб наградить за верную службу.
— Славься, темная владычица! — бормотала Беса, наполняя вторую склянку. — Многая лета тебе и твоим детям! Упокой в Нави души убиенных!
Вздохнув, наглухо запечатала горлышко.
— А вот и ваша доля, голубушка. Оставьте при себе, — с улыбкой проговорил незнакомец. Ухватившись за основание могильного столба, ловко выкарабкался из ямы. — Уж не серчайте, что в ваших владениях так напачкали. Приберите во славу Мехры. А это, — он указал на склянку, — никому не показывайте. За контрабанду сами знаете, что бывает. Прощайте же теперь!
Незнакомец скользнул в сумрак. А Беса спрятала склянку в карман, поближе к первой, тяткиной.
В прошлую кресу была она на ярмарке в Моравске. Там видела, как на площади колесовали лиходеев-перекупщиков. Кости ломались с поганым хрустом. Толпа гудела, выдыхая смрад тысячами ртов. Блестели возбужденные глаза. Публичная казнь — она всегда людей привлекает. Есть в этом что-то темное, сладострастное, благословенное Матерью Гаддаш. И хочешь отвернуться — а все равно смотришь.
За перепродажу людовой соли особенно страшно казнили. Ведь она — что душа. Богами вкладывается в тело и ими же забирается, поэтому нельзя простому людену к запретному прикасаться. Нельзя ни покупать, ни продавать, ни использовать на свои нужды для исцеления, ни для обогрева жилища, ни как топливо для самоходных колясок.
А у Бесы теперь — два пузырька. И вместе с надеждами на лучшую жизнь — зябкая дрожь на сердце.
— А чего бояться? Не поймают, — убеждала она себя, быстро закидывая яму землей и утрамбовывая ее сапогами. — Я теперь поворовского кладбища хозяйка. Кто меня здесь тронет? Никто не тронет, а Мехра сбережет. Завтра же надо с Гомолом о деле переговорить…
Суеверно умолкла, оглянулась через плечо — как бы не услышали. И сейчас же могильную тишину вспорола пронзительная трель свистка.
— Ст… ой! Кому говорю! — донеслось со стороны парадных ворот.
Надзиратели!
Сердце захолодело.
Беса до боли в суставах сжала заступ. Бежать? Да куда здесь убежишь — дождь опять припустил, лупил по ельнику, сбивая старую хвою и превращая землю в вязкую кашу. Месячная ладья утонула в ельнике. Навьи огоньки приникли к могилам, и Бесе казалось, будто погост тысячью глаз выжидающе наблюдает за ней.
Неужто Мехра потешается? Одной рукой дает, другой — отбирает?
Засвистели снова. И после из ельника, из дождевой мороси выскочил спасенный Бесой господин.
— Попались мы, голубушка! — выдохнул он. — Есть тут другие ходы?
Беса мотнула мокрыми кудряшками.
— Не. Тятка в свое время крепкую ограду сладил. Вы-то сами как сюда пробрались? Через ворота?
— Разумеется.
— Видать, проскочили, пока я упыра ловила. А бежать сейчас нельзя. Побежишь — себе же хуже сделаешь.
— Так что прикажете?
В голове у Бесы щелкнуло. Мысли закрутились, точно в колесе.
— Тряпица какая есть?
— Имеется, — незнакомец вытащил из нагрудного кармана белейший кружевной платок. Беса сразу же вымарала его нечистыми пальцами, принялась лихорадочно заворачивать склянки с людовой солью.
Незнакомец понял сразу.
Отдал свою долю, и Беса, закрутив платок в узел, погрузила его в раскисшую почву возле надгробного столба. Забросала грязью, выровнял насыпь, чтобы не так бросалось в глаза. И только успела снять с надгробья лампу, как, пыхтя и раздвигая ветки мощными плечами, из ельника выбрался околоточный надзиратель.
— Стой, аспид! — прохрипел он, оттирая лоб рукавом. — Уф! Резвый какой. Я сейчас резвости-то поубавлю!
И загрозил самострелом. Незнакомец распрямил плечи.
— Милостивый государь! Соблаговолите пояснить, на каком таком основании…
— Я тебе, выгузок, основание отстрелю! А ну, кругом! Руки за голову! И ты, малой, тоже!
Беса развернулась. Сердце прыгало в грудной клетке. Прыгали отблески лампы. Лицо незнакомца, выхваченное огнем — породистое, тонкокостное, с аккуратными смоляными усиками над разбитой губой, — было смугло и сумрачно.
Надзиратель приблизился, увязая в грязи и поругиваясь. Ткнул незнакомого господина в спину.
— Хто таков будешь? Местный?
— Из Червена, — с достоинством ответил господин. — Доктор медицины.
Держа в одной руке самострел, надзиратель зашарил по плечам и груди незнакомца, рванул за лацканы сюртука, выуживая коричневый пузырек.
— Ага! Лекарь, говоришь? А это что? Никак тайно солью промышляешь?!
У Бесы упало сердце. Как же? Ведь спрятали все? Она шмыгнула носом и искоса глянула на господина. Тот презрительно искривил губы и ответил холодно: