Страница 1 из 8
Лесник
(Дубровский Евгений Васильевич)
Все собаки
Рисунки М. Разулевича и В. Кобелева
Для детей среднего и старшего возраста
Все собаки…
Неужели можно описать всех собак, все собачьи породы в такой маленькой книжке? Конечно, нельзя. О собаках написаны сотни толстых книг на всяких языках, и все-таки собаки не все описаны. Их очень много. Сколько? В точности неизвестно.
Эта книжка отмечает только главные черты, указывает различия между породами собак, описывает разные случаи из жизни собак. Любовь и верность, преданность и самоотвержение, чутье, ум, хитрость, преступление, наклонности — все это есть у всех собак и всему в этой книжке приведены примеры.
Неизменный друг
Собака была у человека всегда.
В глубине земли при раскопках находят черепа людей, живших за сотни тысяч лет до нас. И тут же всегда выкапывают звериные черепа с могучими челюстями, с острыми зубами. Это не волчьи — это собачьи черепа.
Тогда, в каменном веке, волки отличались от собак так же резко, как и теперь…
Давным давно, неизвестно когда, собака, похожая на волка, откуда-то пришла к человеку. Собака в родстве с волком, но собака покорилась человеку, а волки остались в лесу.
Судя по черепам, собаки каменного века были крупнее современных. Мелких собак тогда не водилось.
Теперь собаки разных пород так резко отличаются одна от другой, что даже странно. Огромный ньюфаундленд, одетый косматым мехом, и голая японская собачонка величиною с кулак… Как будто и общего между ними, великаном и карликом, ничего нет, а они, и громадина и ничтожество, здороваются по-собачьи, чувствуют какое-то родство. На кошку и ньюфаундленд и японка смотрят иначе, чем друг на друга.
Теперь, собаки юга не похожи на собак севера, африканские — на европейских, собаки пастухов — на собак охотников, комнатные — на военных собак.
Когда-то собаки были везде одинаковыми — это в те незапамятные времена, когда полудикий человек, где бы он ни жил, промышлял только охотой.
Изменилась жизнь человека, занятия и промыслы его стали разнообразны, изменился спутник человека — собака.
Понадобилось человеку устроить свое жилище над водой на сваях, собака выучилась плавать, стала даже нырять — появились собаки-водолазы; у них между пальцами перепонки, как у утки.
Человек стал ловить быстро бегающих зверей, — явилась борзая, узкая, длинноногая, более всего годная к бегу и ловле; у борзой нет чутья, она плохо слышит, но видит остро и бегает превосходно; длинными челюстями с великолепными зубами борзая схватывает добычу как щипцами; ее пасть по-охотничьи так и называется — щипец.
В лесу охотнику не видно собаки. По лаю он узнает, нашла ли она дичь и где она ее гонит, — так повелись гончие собаки, выгоняющие зверя из леса лаем…
Но не всегда же лес, охота. Верный друг, спутник во всех опасностях, не покинул человека, когда он ушел от дикой жизни; появились комнатные собаки. Дома можно пошутить, позабавиться. Когда человек стал учить собаку плясать, она не отказалась и от танцев: пудель, шпиц, иногда дворняга отлично ходят на задних лапах. Они прыгают через обручи и проделывают множество разных штук в цирках.
В страшном деле войны собака смело служит человеку в бою, принося патроны, она после сражения помогает отыскивать раненых.
Среди вечных льдов собака эскимоса сторожит чум своего хозяина, возит его санки, охотится с ним на моржа и белого медведя. Она родится, живет, приносит щенят на снегу, всегда на морозе, — она покрыта жесткой пушистой шерстью, она крупна, сильна и сердита.
На берегах южного моря в теплом воздухе вывелись крошечные, изнеженные собачонки совсем без шерсти, годные только для забавы. На весь мир знаменита японская собачка — голенькое существо, величиною с большой апельсин. Такая собачка свободно укладывается в муфту, — их так, бывало, и носили щеголихи… вместе с носовым платком. Кожа у этих собачонок темно-розово-серая, хвостик как у крысы. Хилая собачка дрожит от холода даже летом, а тоже лает пискливым голоском, туда же злится, кусается, — зубишки у нее точно шилья.
В Китае разводят особенных собак для… еды. Это мелкие, почти бесшерстые собачки. Китайцы уверяют что, собачье мясо вкусом похоже на утиное.
Комнатные собаки
Дальше всего отбились от свирепых предков комнатные собачонки.
Собачья мелюзга выродилась до того, что изнеженные левретки, болонки в мороз гуляют не иначе, как в попонках: боятся простудиться. И все-таки часто хворают, кашляют и пищат. Мопсы, желтые с черными злюще-искривленными точно обрубленными мордами, начинают хрипеть и задыхаться со второго года своей жизни. Кинг-чарльзы обрастают такой волнистой длинной шерстью, что часто, запутавшись лапами в ее завитках, не могут сами встать, если случайно упадут на спину.
Все они, — шпицы, фокстерьеры, бультерьеры, тойтерьеры, моськи, все мелкие собачонки, все они пустолайки. Они кидаются с лаем навстречу даже своей хозяйке, не только посторонним. Ничтожнейший стук, шорох — и они уже заливаются неудержимым лаем; они лают часами просто так, без всякого повода.
Чувство охраны дома, заставлявшее четвероногого сторожа подавать свой голос, выродилось у них, у бездельников, в потребность брехни без причины и цели.
Томми — пустолайка
Белую как снег терьерку Томми я ненавидел за постоянный отвратительно-визгливый лай. Почти бесхвостая, вся коротенькая, она, прыгая в зелени сада, напоминала кролика. Иногда, когда ее хозяйка сидела, слегка склонясь над книгой, Томми очень ловко взбегала к ней на спину. Томми понимала много слов, умела не только служить, но и ходить на задних лапках. Но лаяла она постоянно. Проходя мимо нее, я стучал палкой, всячески пугал ее. Она со страха заливалась отчаянно. Когда ее щенок, также белый, но с забавно-длинными черными ушами, подрос и стал итти на зов, я как-то подманил и погладил смешного лопоухого малыша. Как изумилась Томми! Она вдруг умолкла, пометалась, пометалась туда-сюда, поборола в себе страх и, подбежав ко мне, прижалась к моей ноге, так часто на нее топавшей. После того я… стал уважать Томми и больше ее не дразнил. Через год Томми принесла черного мертвого щенка. Она переворачивала его так и этак лапами, носом, она, кое-как раздвинув его челюсти, дышала ему в рот, — нет, все попытки оживить его не удались… Тогда бедная собачонка отошла, легла на пол и положила голову на лапы. В ее глазах было такое горе, что нельзя было ее не пожалеть. Теперь мы с Томми друзья. Но она все-таки слишком много лает. Что же делать… Пустолайка.
Пудель
Пудель умен по-настоящему. Он понимает слова. Ходить на задних лапах, прыгать через палку или обруч — дело не мудреное, этому можно выучить почти всякую комнатную собаку. Благовоспитанный пудель сам, без приказания, поднимает и подает гостю уроненный носовой платок, учтиво служит, сидя на задних лапах, по-заячьи перебирая передними, и просит подачку особенным тихим отрывистым лаем. Пудель любит играть с детьми в прятки. Он смирно стоит за дверью, в темном углу, и тихонько помахивает хвостом, поджидает, пока его найдут, тогда он выскакивает с веселым, громким лаем. Он охотно и осторожно возит колясочку с крошечным ребенком. Пудель прекрасно изображает коренника в тройке, пристяжками в которой служат двое ребят. Нет игры, нет такой забавной собачьей штуки, которой не научился бы пудель. Главная страсть его — поноска: он очень любит доставать и подавать вещи, брошенные в воду, и готов плавать сколько угодно, весело шлепая по воде кисточкой хвоста. В лесу пудель ничего не ищет, чутье у него слабо. Но он ловко подбрасывает сосновые шишки и ловит их так, что нельзя не смеяться. На пуделя и смотреть смешно. Пуделя, мелкую щуплую собачку, стригут так, чтобы он был похож на… льва: все туловище и ноги гладкие, а кругом головы как будто грива. Вот так лев — под стулом может спрятаться. Моего первого знакомого пуделя звали Пижон. Он был весь без отметины черен как уголь и курчав. Ему повязывали голову салфеткой и кричали: «Пижонка, проси!» Тогда он садился на задние лапы и особенным голосом лаял столько раз, сколько приказывали. Он жил очень долго и под конец от старости стал почти белым, лаял хрипло, но все-таки не отказывался служить.