Страница 8 из 44
— О боже, это так здорово… черт возьми, Найл, черт возьми, я собираюсь кончить снова…
Я слышу ее пронзительный крик удовольствия, когда ее настигает второй оргазм, и ее ноги обхватывают мои бедра, притягивая меня к себе, в то время как ее киска сжимается вокруг меня. Это так чертовски хорошо, что я тоже чуть не перехожу грань, ощущение ее движения по всей длине заставляет мою голову кружиться, когда я наклоняюсь над ней и завладеваю ее ртом, жестко вводя свой член по самую рукоятку.
Быть внутри Изабеллы, это самое далекое, чего я когда-либо мог добиться от бесчувственного траха, но это и не занятие любовью. Это нечто большее, страсть и разбитое сердце, желание и печаль, гнев и другая, более сильная, сладостная эмоция, которой я слишком напуган, чтобы дать название, даже когда губы Изабеллы наклоняются к моим, а ее тело обвивается вокруг меня. Это удовольствие за гранью удовольствия, ощущение настолько глубокое и ошеломляющее, что я чувствую, как оно тянет меня вниз, топит в себе, и я не могу придумать другого способа, я бы предпочел погрузиться в забвение.
— Найл, Найл… — она выдыхает мое имя, ее губы касаются моего уха, ее тело выгибается дугой, прижимаясь к моему. — Не останавливайся.
Как будто я могу.
— Произнеси мое имя еще раз, девочка, — бормочу я, прижимаясь губами к ее шее, к ее нежному плечу, когда я вонзаюсь в нее с дикой грубостью, в которой нет ни нежности, ни сладости.
Я хочу ее. Я хочу этого каждый день, до конца своей гребаной жизни, и именно это знание в сочетании с осознанием того, что у нас никогда не будет этого, толкает меня трахать ее жестко и грубовато, пока Изабелла выкрикивает мое имя и отвечает мне ударом на удар, ее бедра выгибаются, чтобы принять меня всего, каждый раз.
Я не хочу, чтобы это останавливалось. Я не хочу кончать, и я держусь так долго, как могу, пока мои яйца не начинают болеть от потребности в освобождении, а мой член пульсирует, каждый мускул в моем теле напрягается. Я держусь, пока Изабелла не кончает снова, постанывая от удовольствия мне в ухо, ее тело содрогается и сжимается вокруг моего. Я держусь до тех пор, пока физически не могу больше, пока мое собственное тело не начинает требовать присоединиться к ней с ревущей потребностью, которую я не могу отрицать, и тогда я снова накрываю ее рот своим, вдавливая ее обратно в кровать, переплетая свои пальцы с ее пальцами, прижимая ее руки над ней, а ее тело под своим, когда я изливаюсь в нее, горячий и густой, наполняя ее.
Вставай и уходи сейчас же, мой разум кричит мне, напоминая не подходить ближе, не позволять этому продолжаться, но я снова игнорирую это. Я падаю сбоку от нее, обнимаю ее рукой, притягиваю ближе к себе и набрасываю одеяло на наши все еще полуодетые тела. Она теплая и мягкая рядом со мной, прижимается ко мне с тихим вздохом, когда ее голова оказывается у меня под подбородком, и боль потери пронзает мою грудь даже сейчас, когда я все еще держу ее.
Через несколько секунд мы оба крепко спим.
4
ИЗАБЕЛЛА
Бостон — это высокие здания и серое небо, повсюду бетон и асфальт, и он холодный. Найл отдает мне свою кожаную куртку, когда мы выходим из самолета, направляясь к длинной черной машине, припаркованной на летном поле, и я закутываюсь в нее, погружаясь в ее маслянистое тепло, пропитанное его ароматом. Я держу ее вокруг себя, как защитный плащ, вдыхая его.
Я вздрогнула и проснулась, когда стюардесса осторожно постучала в дверь, давая нам знать, что мы начинаем снижение. Я не спала так хорошо и так глубоко со времен злополучного гала-ужина, но, лежа в объятиях Найла на маленькой кровати, мне казалось, что я наверстала упущенное за ночи, хотя все длились, должно быть, меньше получаса. В лучшем случае, я крепко вздремнула, но это было лучше, чем все ночи, которые я провела за последнее время.
Мы быстро поправили нашу одежду, и я пошла в ванную, чтобы привести себя в порядок, внезапно занервничав. Я смотрела на свое худое лицо с широко раскрытыми глазами в зеркале, когда поправляла и заново подпоясывала свое мятое платье, дотрагиваясь до своего плоского живота и задаваясь вопросом, что же на самом деле нас здесь ждет, и готова ли я к этому.
Сейчас, быстро пересекая взлетно-посадочную полосу к ожидающей машине, я совершенно уверена, что это не так.
— Мы собираемся встретиться с Лиамом и Коннором Макгрегорами, — осторожно говорит Найл, как только мы оказываемся в теплой, пахнущей кожей машине. — Они возглавляют ирландских королей здесь, в Бостоне, и они братья. Лиам — мой лучший друг с детства, а Коннор… его брат, — заканчивает он немного неуверенно, скривив уголок рта.
— Зачем мне нужно с ними встречаться? — Спрашиваю я тихим голосом. Найл не смотрит прямо на меня, фактически, он не встречался со мной взглядом с тех пор, как мы проснулись. Такое чувство, что ему немного стыдно за себя за то, что мы делали в самолете, и это причиняет боль, потому что я этого не хочу. Я не хочу заставлять его чувствовать себя хуже, и все же каждый раз, когда он проигрывает битву между своим желанием ко мне и желанием увеличить дистанцию между нами, мне кажется, что я делаю именно это.
— Потому что твое спасение было частью сделки, которую мы, как ирландские короли, заключили с твоим отцом. Я приехал в Мексику, чтобы заключить с ним одну сделку, и после того, как тебя похитили и он захотел моей помощи в твоем возвращении, условия сделки были изменены. Лиам и Коннор захотят встретиться с тобой.
— О. — Я поджимаю губы, не зная, что чувствовать. — Ты сказал "мы". Я думала, ты просто работаешь на них, но… ты часть их? Этих…королей?
— Я скоро буду. — Найл бросает на меня взгляд, хотя его взгляд быстро скользит по моему лицу и уводит в сторону. — За этим многое стоит, Изабелла, слишком многое, чтобы объяснять на самом деле. Я говорил тебе в ту ночь, когда мы поженились, что мне предложили место за столом в обмен на заключение сделки с твоим отцом. Долгое время королями были ирландцы, обладающие богатством и властью здесь, в Бостоне, со старыми именами. Макгрегоры были одними из них. Коннор, старший брат, надолго уехал из Бостона и провел годы в Лондоне, руководя собственной бандой. Когда он вернулся, у него были более эгалитарные представления о том, как все должно быть устроено. Между ним и его братом едва не разгорелась война за то, кто будет лидером, но как только они решили руководить вместе, одним из изменений, внесенных Коннором в повестку дня, стала идея, что любой ирландец может сидеть там, пока он доказывает свою лояльность. Лиам, конечно же, хотел, чтобы там было место для меня.
— Но? — Я бросаю на него взгляд.
— Но… — Найл растягивает слово, вздыхая. — Между нами с Коннором вражда. Он хотел, чтобы я заработал это еще раз, поэтому отправил меня в Мексику заключить сделку с твоим отцом.
— И тебе это удалось. — Я не уверена, что все это заставляет меня чувствовать. Я уже была разменной монетой большую часть своей жизни, и то, что мое спасение стало еще одной картой, брошенной в игре за власть между мужчинами, меня не устраивает. Но, в конце концов, я до глубины души верю, что Найл спас бы меня, несмотря ни на что, даже если бы в конце его не ждало своего рода повышение.
— Да. — В голосе Найла слышится горечь. — Я так и сделал. Так что несмотря на то, что Коннор хотел бы найти лазейку, чтобы выставить это напоказ, я сяду за этот стол.
— А что насчет твоей работы раньше? Ты был силовиком? — У меня что-то скручивается в животе при этой мысли, но не из-за насилия, а из-за опасности. Есть шанс, что Найл когда-нибудь не вернется домой, а я хочу, чтобы он мог быть всегда рядом с нашим ребенком. Я не хочу, чтобы он потерял своего отца из-за опасностей этого мира и работы, которую он выбрал, но в то же время я знаю, что я тоже сделала выбор, привязав Найла к себе таким образом. Я не могу просить его изменить то, кто он есть, когда он никогда ни о чем из этого не просил.