Спаситель

– Внегда сбегу! – Не унимался Данила. – Феодору и дите сымаю и в лесах спрячумси!

– Кто же тебя отпустит? – тихо сказал Филипп, обнимая Данилу одной рукой. – Как только ты вернешься в общину – навлечешь вопросы: почему вернулся, почему один. А псы Вассиана, завидев, что ты с семьей куда-то намылился, схватят тебя и доставят старику.

– Убо же делать, братцы?

Завадский поманил Антона и что-то зашептал обоим.

Обернувшийся с телеги Филин услышал только первую фразу:

– Перво-наперво добраться надо до острога…

Спустя сутки тревожного пути показался впереди, наконец, важный ориентир – Ачинский поворот и Завадский, тоже не совладав с нервами решил рискнуть и ради экономии времени поехать до острога по дороге. Так, всего через три часа, они бы встретились уже с Мартемьяном Захаровичем.

Поздно понял Завадский, что сам совершил то, от чего предостерегал Данилу – поддался порыву души, а не холодному разуму. Сначала туман соткал впереди на дороге двух всадников. Показалось – рейтары. Кони переминались с ноги на ноги. А потом всадники понеслись на них, набирая скорость.

– Тпру! – сообразил Потеха, потянувшись за дубинкой.

– Сар-р-р-р!!! – оглушило в правое ухо.

Самый быстрый – Данила прыгнуть было хотел, да вдруг слетел с телеги вихрем. Завадский ничего не успел понять. Рядом хрипел Филин, хватаясь за шею. Уже соскакивая с телеги, Филипп увидел, что вокруг бычьей шеи Филина обмотана цепь с шипованной гирей. Затем он слетел с телеги.

Ведомый инстинктом Завадский бросился к обочине, сюда же побежал и сумевший увернуться от напасти Антон. Позади телег орудовали кистенями страшные люди в кожаных шкурах. Рядом с отбивающимся Данилой лежал бездыханно Филин, видимо мертвый. Тем временем один из всадников налетел на убегавшего Потеху и ударил его саблей по голове. Двое других бросились на Завадского с Антоном, обнажив палаши. На Завадского пожаром набросился ужас. Успело мелькнуть на фоне неба темное лицо с вырванным ноздрями.

– Ристай, Асташка! – заорал кто-то. – Разорвет!

Завадский бежал по взгорью к лесу, каждое мгновение ожидая удара в спину, но вместо удара споткнулся о корень и покатился назад. Все замелькало перед глазами: небо, виляющие задами кони, спины в соломе, деревья, снова небо, мохнатая морда за ветвями.

Прежде он услышал, чем понял – глухой рев из бездонного нутра. Треск веток. Свисты, крики. Конское ржание. Грохот телег. И только затем увидел – на взгорье перед ним поднимается медведь.

Тупые глаза в черных ободках на большой мохнатой голове взирали на него. Короткая пасть оскалилась, и зверь мгновенно стал таким страшным, что Завадский замер и не смел дышать.

Робкие мысли скакали на задворках – жалкие, никчемные и все же в них вся его сила. Ровно такая, какая отпущена ему природой. Не веря ни во что, ибо в такие моменты нет места вере, Завадский ухватился за одну из них и понял – будет тяжело. Медведь, крутя мокрым носом поднялся на задние лапы и заревел. Завадскому почудилось, что он уловил даже колебания воздуха и зловоние плотоядного чрева, но больше не думал ни о чем, вцепившись взглядом в черные будто мертвые глаза. Это было невыносимо трудно – преодолевать волю матушки-природы, медведь говорил ему об этом каждое мгновение. Первая попытка. С поразительным для своих габаритов проворством зверь метнулся вперед, пригнув морду, легко владея своим четырехсоткилограммовым весом и тут же дернулся в сторону. Завадский не отводил взгляда. Врет сукин сын! Хорош! Но рано. Он еще будет изнурять. Вторая попытка. И снова в сторону.

Завадский медленно шагнул назад. А ты нестрашный, прозвучал в голове детский голосок Виктории. Совсем нестрашный.

Кто-то стоял позади, левее. Слышался осторожный шелест. Задрав морду, зверь шевелил туда носом, косил бешеными глазами.

– Уходи, медведко! – раздался сзади уверенный голос Антона, сопровождаемый каким-то стуком. – Не пужай! Ступай, родимый!

Медведь рыкнул, но уже не так жутко, мягко опустился на четыре лапы и чуть поразмыслив, сутулой горой посеменил по опушке, ломая ветки.

Завадский вздохнул. Ему казалось, что он разом похудел килограммов на десять и все ушло в чистую энергию, которую забрал с собой медведь.

А ведь спас, понял он, едва придя в чувство.

Антон вылезал из канавы с корягой в руке.

– Во-но як, братец, бывает. – Сказал он, щурясь вослед медведю.

Завадский утер дрожащей рукой лоб, посмотрел на пустынную дорогу и пошел туда. Антон двинулся следом.

Земля хранила следы нападения – взрытия конских копыт, бурые пятна, разметанная солома.

– Зачем они мертвых забрали?

– Живьем их полонили, Филипп. Саблей разбойник Потешку плашмя приложил, от гостиного Филина приглушило. Данилу изувечили. Нас токмо медвежик уберег.

– Зачем?

– Известно – в ясыри продать. Эх!

Завадский тихо выругался.

– Было бы болото… – Ответил Антон на его ругань.

– Далеко? Не найти их теперь?

– Худое дело, брат. Чай хорон лесной негли имеется да покамест за казачками в острог, минет день – пропадут.

Завадский посмотрел на Антона. Тот оттачивал ножом корягу, словно карандаш.

– Не будет никаких казачков.

– Знамо дело. – Протянул Антон, не глядя на Филиппа.

– Мы идем вдвоем.

– Идем…

– Ну? – зло сказал Завадский. – Кто из нас охотник?

Антон оторвал, наконец взгляд от коряги, посмотрел на Завадского, шмыгнул носом, и пошел по дороге.

***

Споро шел он впереди, шевеля смолистыми как у татарина усами. Взгляд его хмурый цеплялся за все подряд. У куста можжевельника остановился, сощурился на лесок и мотнув головой двинулся туда. Завадский шел следом, переняв у Антона занятие – на ходу стругал ветку.

Пока они углублялись в рощу, следуя по тайной разбойной тропе, даже Завадскому несложно было находить следы – вот конский навоз под кустом, вот сломанная ветка, вот – кровь на листьях. Но метров через двести, роща совсем поредела, следы растворились, и Завадский уже ни за что бы не понял, проезжала ли тут шайка Асташки с их обозом. Однако, для Антона, казалось, не было проблемой и теперь уверенно идти по следу. Он уже не так спешил, и хотя «мы пеши, они конны», он постоянно останавливался, приседал, вдумчиво оглядывал что-нибудь, а то и задирал голову, глядел в кроны. Один раз он пошел в сторону, потом назад. Завадский, не выпуская из рук поясного мешочка с часами, только сжимал зубы, но все же не удержался – спросил.

– То чужой след, моченый, а дождика с утра не было. – Пояснил Антон, продолжая шарить глазами вокруг.

Часы текли, смеркалось. Завадский со злостью думал о том, что в это время они должны были закончить дела с Мартемьяном и выдвинуться в обратный путь. А что теперь? Все шло прахом! Не будет оружия, не будет общины. Превратит Вассиан в мученическую гарь едва вздохнувшую от бесконечных невзгод деревеньку. Плевать старцу на нечеловеческие вопли, на сворачивающую от огня детскую кожу, на вскипающие легкие и мочевые пузыри. Отдаст огню Кирьяка с сыновьями, Федору с ребенком Данилы, и Капитошку. Да еще приправит это своим религиозным словесным поносом не ведая греха. О, неистребимы радетели пробудить от духовной комы человечество, сделав какую-нибудь очередную пакость – ему ли не знать. Однако больше всего леденила ярость по иной причине и шептал в голове новый голос, далекий от вечных бед человеческих.

– Плохо дело, брат Филипп. – Сказал Антон, присев у очередного куста.

– Что такое?

– Тощнят они, гляди прикормом на чиблинке постояли недолго. Кони топтались, гадили. А онамо кровь.

Антон приподнял ветку, и Завадский увидел на коре бурое пятно.

– Куда же торопятся?

– Не ведаю, ино худо и в том еже до сего гряли они по дороге.

– Дороге? – удивился Филипп.

– Просеку не видал?

– Ну.

– Дальше бурелом, посем телегами не проедешь. Видать свернули, да амо же? Зде вспять пошли, за осиной обернули, паки свернули, да далече – ума не приложу. Одно верно – не шибко отстаем. Навоз прежде бывал яко от обедни к полуденью, а топерва к уденью.