Страница 23 из 54
— Нет, же, Астерий! Я сказала, мы бы не позволили ей нападать на тебя! Совы Афины стерегли твой покой и в случае угрозы мы бы вмешались. Теперь никто не думает, что Гера была справедлива. Никто больше не смеет говорить, что с тобой можно было так! — с волнением произнесла богиня.
— Какие правильные слова. Заметь, не я их сказал, а ты сама произнесла: «теперь никто не думает…», — отвечая Артемиде, я особо подчеркнул ее слово «теперь». — И знаешь почему? Потому, что теперь до многих там, наверху, начинает доходить: может Астерий не шутил, когда говорил, что не надо принимать его за мальчика для битья, и что он не постесняется отплатить вечным той же милостью, которая была оказана ему. Теперь, лишь теперь там задумались, что если с Астерием не обходиться по-хорошему и не учитывать его интересы, то и он может обойтись очень даже по-плохому. Потому что кое-кому стало страшно — так как, еще никто не поступал с богами. И боги только теперь с удивлением обнаружили, что не только смертные уязвимы, но и они сами очень уязвимы перед гневом Астерия, бессмертного на самом деле. Скажу тебе более, дорогая, я с самого начала не собирался слушать ни тебя, ни Афину. Здесь, не обижайся, мне ваша забота приятна, и я очень благодарен за помощь и защиту, особенно в те дни, когда я лежал на излечении и был не способен защитить себя в полной мере, — в подтверждение я приложил руку к сердцу и передал богине горячий ментальный посыл. — Еще раз спасибо за это Асклепию, Афине и особенно тебе. Но я не хочу и не буду прятаться за тебя и Ясноокую. Дорогая моя богиня, я — мужчина. И я — Астерий. Поверь, это достаточные основания, чтобы быть собой и надеяться большей частью на себя, не утруждая очень близкий и дорогих мне существ. Я обозначил свою позицию так грубо и бескомпромиссно, чтобы ее особо ясно услышали во Дворце Славы, потому что именно там было позволено Гере обходиться со мной так, как оно было. И сейчас я хочу лишь одного: чтобы ты, моя возлюбленная богиня, была на моей стороне. Не так, мол, будто ты со мной, но с оглядкой на других бессмертных, а просто со мной без всяких условий. На моей стороне, это значит всецело со мной.
— Неужели ты до сих пор сомневался? Я всегда была с тобой. Даже в те дни, когда меня сжигала большая обида, я злилась на тебя, плакала, но желала тебе только жизни, сил и победы! — Артемида шагнула ко мне и с большей уверенностью добавила: — Я полностью с тобой! Но я боюсь за тебя. Я очень боюсь за тебя и хочу все происходящее смягчить насколько это возможно. Хочу найти способ, чтобы примирить всех, кто враждебен к тебе с тобой.
— Что ему за это будет? Скажи, пожалуйста, — голос Ковалевской дрогнул от волнения, она подскочила к Охотнице с надеждой и трепетом заглядывая в глаза богини.
Между тем сама богиня была не в меньше волнении и расстройстве:
— Не знаю, что будет. Лето с самого начала возле Громовержца и пытается утихомирить его — это тоже в ее интересах. Перун, конечно, в гневе. Он сжег скалу с гнездами Небесных Вестников и обрушил второю, он выжег рощу у Чистых Прудов. Потом сжимал голову руками и так что слышалось как скрипит его череп и сожалел о содеянном. Сейчас вроде успокоился. Хотя, есть те, которые пытаются пробудить его гнев и призывают немедленно тебя убить, — отвечая Ольге, богиня смотрела на меня. — Это Деметра и Велес, Эрида, Гефест и Арес, кое-то еще из низших богов. Афина и Афродита пытаются всех образумить. И думаю, решающим был голос Сварога. Если бы не он, Перун бросился бы сюда, чтобы немедленно видеть тебя. Изначальный пристыдил Громовержца за невоздержанность, упрекал его за пустое пламя в душе. Но что будет дальше — не знаю. Я захотела скорее видеть тебя и просто сбежала оттуда! Астерий!… Ты просто не представляешь: во мне все горит, я очень боюсь за тебя! И я ничего не могу поделать!
— Знаю, и этот твой редкий страх, он почему-то особо приятен. Хочу, чтобы ты поняла, — я взял ладонь Небесной Охотницы — от прикосновения к ней по телу словно поползли мурашки, — теперь со мной не будет по-прежнему. Я хочу, чтобы ты донесла эту мысль до всех Небесных. Она очень проста: я уважительно отношусь к богам и не хочу никому из них причинять боль и ни с кем сводить счеты, но если кто-то из вечных решит не считаться со мной, тем более возомнит, что имеет право наказывать меня, то он может последовать за Герой. Это я сказал твоему брату и говорю тебе, чтобы на Небесах не было иллюзий.
— Саша, ты не можешь так говорить! — Воскликнула Ковалевская. Мне показалось, что лицо ее побледнело в страхе за мои слова.
— Оль, могу. Извини, но ты многого не понимаешь. Это тот случай, когда я должен обозначить, что если кто-то попытается сводить со мной счеты и убить меня, то расплата будет самой жестокой. Не хотел тебе говорить, но признаюсь: я взорвал Геру. Да, есть такая у меня магия, которая работает и против богов. Величайшая разлетелась на тысячу мелких кусочков на глазах у своего любовника — Аполлона. Одна из причин, почему я поступил именно так в том, что я не хочу лишиться этого тела. Я не хочу, чтобы ты плакала над мертвым графом Елецким. И только так, можно обезопасить себя от возможных нападок в будущем. Если бы я был мягче и искал компромисса, упрашивал и заискивал перед богами, то угроза моей жизни с их стороны сохранялась бы постоянна. Многие боги завистливы, трусливы и тщеславны. Во мне они видят угрозу, они не могут смириться, что я кое в чем превосхожу их. Я намеренно поднял ставки до предела, того предела, за которым вряд ли кто из них осмелится навязывать мне свою волю или пытаться наказать меня, потому что знает какая будет расплата. Теперь… — я на миг отвлекся — снова заметались в полуарке всполохи, превратившиеся в свечение, — теперь любой из вечных подумает, стоит ли играть со мной в смертельные игры, помня о судьбе Геры. Поймите главное: именно такая постановка вопроса дает мне безопасность, а вам двоим спокойствие. Все просто, правда? Если погибну я, то я уничтожу всех, кто к этому причастен. Сейчас там, на Небесах, еще не все усвоили эту истину, кто-то пока не в силах принять мысль, что какой-то там смертный смеет ставить условия. Но божественная глупость скоро пройдет и даже самые тупые и заносчивые из вечных будут вынуждены принять то, что я сказал, — говоря это, я с улыбкой смотрел на появление в комнате второй милой мне богини.
— Как ни странно, Астерий прав! Радуйся, безумный хитрец, ты выиграл и в этот раз! — из жемчужного свечения появилась Афина, вмиг обретя земное тело, одетое сияющим ореолом. — И ты, подруга, радуйся! Перун, наконец, признал, что Гера сама виновата! Разум победил в нем гнев! И главным аргументом было, что она нарушила его запрет не трогать других людей. На это очень вовремя указал Гермес. Он рассказал о посланных Герой гарпиях, убивших в Шалашах четверых лишь для того, чтобы посодействовать в убийстве Астерия. Ничто так не возмущает Громовержца, как нарушение его запретов другими богами! Конечно, старый Держатель Молний не отважился, что Астерий в этом противостоянии прав, он лишь признал, что его супруга нарушила запреты и делала все не так. Но это уже прогресс в понимании! Он вынужден слушать те доводы, которые раньше пропускал мимо ушей! — Афина подошла ко мне сияя глазами, которые сейчас казались синими. — А ты, Астерий, не подражаем! Твоя отвага и безумие, твоя неподражаемая дерзость потрясли всех! Кого-то они очень испугали, а кого-то восхитили! Например, меня. Позволь свои чувства я выражу так, — Ясноокая, неожиданно обняв, меня поцеловала.
— Ты с ума сошла! — Артемида резко дернула ее за край одежды, и кажется даже затрещала тонкая ткань.
— Успокойся Арти, я просто выразила чувства. Если угодно, дружеские чувства. Пусть Астерию будет приятно. Княгиня же не возражает, правда? — Афина с легким лукавством посмотрела на Ковалевскую.
— Нет, — очень неуверенно отозвалась Ольга.