Страница 16 из 81
Глядя в глаза человеку, не сделаешь ему больно. Для этого нужно быть подонком, выродком.
Артамонова очень надеялась, что, войдя в антиповский дом, где все держится на честности и доверии, она лишит себя навсегда и самого крохотного права на любовь к Анатолию Модестовичу.
Конечно, она понимала и то, что сочувствие, жалость не всегда бывают оправданными, что понятия о нравственности и морали изменчивы во времени, что любовь даруется не часто и далеко не всем, а потому человек, познавший настоящую любовь, может позволить себе поступиться многим во имя ее... Она понимала это, считала справедливым, однако ее никогда не покидало ощущение, что Анатолий Модестович только влюблен в нее, а это не то же самое, что любовь. Но если она и ошибается, если он все же любит ее, сознание долга и ответственности за близких ему людей рано или поздно победит. Грустно это?.. И да и нет, потому что именно осознанный долг делает мужчину мужчиной, и чувство это должно быть главным, определяющим поступки мужчины. Нельзя ошибаться, беря на себя ответственность за других, давая жизнь детям. А если ошибся — неси свой крест безропотно и до конца...
Спустя три дня после разговора Зинаида Алексеевна пришла к Анатолию Модестовичу.
— Если вы не против, сегодня мы можем поработать, — сказала она спокойно и буднично. — Кстати, я привезла из дому арифмометр, он пригодится. Заодно научу вас пользоваться им. Стыдно, инженер, а не умеете пользоваться элементарной техникой.
Он нашел бы какую-нибудь причину, чтобы еще отложить этот визит, не суливший, как он думал, ничего хорошего, но решительность и спокойствие, с каким было сказано «сегодня мы можем поработать», обескуражили его, и он подчинился. Не согласился, а именно подчинился.
— Так вы не против? — спросила Зинаида Алексеевна, догадываясь о его сомнениях.
— Конечно, нет, — сказал он. — Вот не знаю только, смогу ли освободиться вовремя...
— Сможете! Что у вас сегодня? — Она подошла к столу, придвинула к себе откидной календарь и прочитала записи. — Собрание мастеров провели, к начальству не вызывают, итоги соревнования подвели...
— Тут не все ясно, — перебил ее Анатолий Модестович.
— Разберутся без вас. Кажется, все.
— До конца дня что-нибудь подоспеет. — Он усмехнулся.
— Уже конец дня, — сказала Зинаида Алексеевна. — Через пятнадцать минут...
Зазвонил телефон. Анатолий Модестович потянулся рукой за трубкой, но Артамонова опередила его.
— Да, инструментальный. Его нет и сегодня не будет... Позвоните завтра. — И положила трубку.
— Кто это? — поднимая глаза, спросил Анатолий Модестович.
— Не знаю, не назвался, — слукавила Зинаида Алексеевна. Звонил же начальник производственного отдела. — Вы готовы? Пошли.
Их встретила Клавдия Захаровна. Она стояла на крыльце в пестром домашнем халате, который едва прикрывал колени, в домашних же стоптанных туфлях, и с откровенной неприязнью смотрела на гостью.
— Добрый день, — проговорила Зинаида Алексеевна. И улыбнулась при этом открыто и приветливо, как улыбаются друг другу люди, когда им приятна встреча. — Меня зовут Зинаида Алексеевна.
Анатолий Модестович, наблюдая за женой, видел, как у нее мелко, совсем по-заячьи дергалась верхняя губа — верный признак гнева. Из-за ее спины появилась дочка.
— Тетенька, вы кто?
— Тетя Зина. — Артамонова раскрыла сумочку, достала плитку шоколада, присела на корточки и, протягивая шоколад девочке, тоже спросила: — А ты кто? — Улыбка не сходила с ее лица.
— А я Таня. — И посмотрела вопросительно сначала на мать, потом на отца.
— Бери, раз угощают, — торопливо разрешил Анатолий Модестович.
— Сколько же тебе лет, Танечка?
— Мне шесть-седьмой.
— Ты совсем большая!
— Нет еще, — возразила Таня серьезно. — Большие совсем Наташа и Миша, а я пока маленькая.
— Это кто же — Наташа и Миша?
— Наташа моя двоюродная сестра, а Миша мой родной брат. Они ходят в школу, потому что уже большие, а я в детский сад, потому что маленькая. А вы учились в школе?
— Конечно, — сказала Зинаида Алексеевна. — Все взрослые, когда не были взрослыми, учились в школе.
— И вовсе даже нет! Мой дедушка и моя бабушка, она давно умерла, не учились. Раньше везде был царь, злой-презлой, из-за него бедных в школу не пускали. Нам воспитательница рассказывала. А вы не воспитательницей работаете?..
— Нет, Танечка. Я работаю на заводе вместе с твоим папой. — И, поднимаясь, сказала Клавдии Захаровне: — Дочка копия вы!
— Отец считает, что наоборот.
— Ошибается! Знаете, мужчины вообще склонны считать, что все в мире делается так, как хочется им. Это всеобщая мужская ошибка, причина которой — самомнение.
— Вы пришли к нам в гости? — поинтересовалась Таня. Она уже успела съесть шоколад.
— Нет, Танечка. Я пришла работать.
— И неправда! Разве дома работают?.. Работают на заводе и еще в больнице.
— Почему именно в больнице?
— Там мама.
— Ах вот оно что! — Зинаида Алексеевна кивнула. — Но иногда, если очень нужно, работают и дома...
— А вам очень-очень нужно?
— Да, Танечка.
— А зачем?
— Как тебе объяснить... — Она задумалась. — Твой папа придумал замечательную вещь... — Ей было трудно объяснять так, чтобы было понятно и Тане, и Клавдии Захаровне.
— Говорящую куклу?!
— Гораздо важнее!
В это время во двор вошел Захар Михалыч. Он ходил за керосином. Эту обязанность он не передоверял никогда и никому, потому что заодно любил зайти в пивную и часок-другой посидеть там за кружкой пива со старыми приятелями. У него были отведены определенные дни для похода за керосином — вторая и четвертая среда каждого месяца. Только часы разные, в зависимости от того, в какую смену он работал.
— Клавдия, — еще от калитки громко сказал он, — почему гостей на пороге держишь?
— И в самом деле! — спохватилась она. — Стоим и стоим, а я и забыла. Проходите, пожалуйста, в дом, милости просим! — И отступила в сторонку, освобождая проход. — Милости, милости просим! — закричала Таня и захлопала в ладоши, радуясь, что у них сегодня гости.
И всем вдруг сделалось весело, непринужденно, само собою исчезло недавнее напряжение, и Анатолий Модестович, взглянув на жену, с удивлением обнаружил, что губа у нее больше не подрагивает.
Клавдия Захаровна приветливо улыбалась...
— Сейчас я поставлю чай... — суетилась она. — Да вы же, наверное, и не обедали еще?
— Спасибо, Клавдия Захаровна, я обедала. Я всегда обедаю на заводе. Поздно домой приезжаю. Честно говоря, и не хочется готовить для себя только. — Зинаида Алексеевна вздохнула. — А у нас в мартеновском цехе очень хорошая столовая.
— Вот правда, что для себя готовить не хочется! — подхватила Клавдия Захаровна. — Я тоже, когда одна, поем чего-нибудь — и ладно. Но вас я все равно накормлю обедом. У меня сегодня борщ. А эти столовские обеды!.. — Она презрительно поморщилась. — Там же на комбижире готовят...
— В дом, в дом, разговоры после! — сказал Захар Михалыч. Он уже отнес керосин в сарай и ополоснул руки.
Друг за другом, пропустив вперед Зинаиду Алексеевну, все прошли через просторные сени в дом. Она огляделась с интересом и, обращаясь к хозяйке, спросила:
— А где же Наташа и Миша?
— Носятся где-нибудь, — ответила Клавдия Захаровна. — Наша Наталья сорви-голова, почище любого мальчишки. А Михаил, тот всюду за ней, как привязанный. Она у нас старшая.
— Они на рыбалке, — объявила Таня.
— И девочка? — удивилась Зинаида Алексеевна.
— Еще как ловко таскает плотву! — с гордостью сказал Захар Михалыч.
— И вы разрешаете им одним ходить на реку? Не боитесь?
— Разрешай не разрешай — все равно удерут, раз на берегу живем. Ничего, образуется. А плавать они оба умеют.