Этот большой мир

Дальше был запуск сначала нашей, а потом и американской орбитальных станций. На Луну отправились ещё две совместные миссии, в ходе которых экипажи провели на поверхности спутника Земли уже целых восемь суток. Во время последней из миссий, носившей название «Союз-Аполлон – III» недалеко от места прилунения была обнаружена крупная карстовая пещера, и двое космонавтов обследовали её – насколько позволяла обстановка и быстро истощающиеся запасы кислорода. Учёные обеих стран, изучавшие результаты этой первой лунной спелеологической экспедиции поначалу сулили сенсационные открытия, но потом дело почему-то застопорилось. Видимо, дело решили отложить до следующей экспедиции – неспроста ведь первую долговременную обитаемую станцию на поверхности спутника Земли решили заложить недалеко от обнаруженных подлунных пустот?

Параллельно полным ходом шла разработка проекта пилотируемого полёта к Марсу – базой для него должна была стать одна из новых орбитальных станций. В прошлом, семьдесят четвёртом году состоялся первый, он же пока единственный, запуск французского пилотируемого корабля, закончившегося гибелью астронавта – а три дня назад, случилось то, что все, от авторов дворцовской стенгазеты, до дикторов центральных телеканалов, хором называют началом нового грандиозного этапа освоения космоса.

И знаете, что, понял вдруг я, – так оно, похоже, и есть на самом деле! Понять бы ещё, что же случилось в середине шестидесятых, что кардинально, на сто восемьдесят градусов развернуло и нашу и американскую космические программы? В стенгазете об этом не было ни слова, но у меня сложилось стойкое впечатление: где-то в середине шестидесятых обе стороны увидели перед собой некие цели – грандиозные, манящие, стоящие любых усилий – и осознали, что достичь их поодиночке не получится. Вот и сумели договориться, объединить усилия, результаты чего я имел удовольствие наблюдать вчера вечером на экране цветного «Рубина».

Что касается сегодняшнего занятия во Дворце – то у меня на него имелись определённые планы. Следовало срочно восстановить в памяти то, что могло сохраниться там насчёт однокашников-кружковцев. Одноклассников, причём по обеим школам, я помнил достаточно хорошо, а вот тут мой склероз меня подвёл – как ни старался, я не смог вспомнить ни одного имени, ни одного лица. Не то, чтобы это меня так уж угнетало – но расставаться с Дворцом в ближайшее время я не собирался, а значит, дыру в памяти срочно надо было затыкать. Я надеялся, что при личной встрече в памяти всплывут имена, кое-какие особенности характеров – а пока предстоит как-нибудь выкручиваться. Скажем – изобразить нездоровье, чтобы свести общение к минимуму.

Занятия Кружка Юных Космонавтов проходили обычно в двух местах – либо в планетарии, либо на балконе, нависающем над холлом и гардеробом главного входа. И любой посетитель Дворца, проходивший по длинной галерее второго этажа, тянущейся вдоль всего здания, мог видеть мальчишек и девчонок, занимающимися на разнообразных тренажёрах – вертикально установленных колёсах внутри которых полагалось крутиться, вращающихся креслах, качелях с двумя степенями свободы и тесных, похожих на решётчатые бочки, центрифугах, где можно разместиться, лишь поджав под себя ноги.

Сегодня как раз предстояли занятия на тренажёрах, и стоило заикнуться о неважном самочувствии, как руководитель, Семён Евгеньевич, предложил мне посидеть на скамейке – по нашим строгим правилам к этой части занятий не допускали тех, кто имел проблемы со здоровьем. Я некоторое время понаблюдал за кружковцами, облепившими тренажёры, помог кому-то облачиться в противоперегрузочный костюм, что составляло одну из главных радостей подобных занятий, и осознал, что сеанса восстановления памяти не получается – голова забита тем, что я почерпнул с давешнего стенда о славных покорителях Космоса. Многое, конечно, прояснилось, но в складывающейся мозаике по-прежнему не хватало нескольких весьма существенных фрагментов – и я поймал себя на том, что не в состоянии думать о чём-то другом.

А раз так, то стоит ли изводить себя? Я подошёл к руководителю и шёпотом попросил разрешения уйти с занятий. Разрешение было получено, но я, вместо того, чтобы бежать в гардероб, спустился на первый этаж и направился в левое крыло здания, где располагалась библиотека Дворца. Удостоверение кружка Юных Космонавтов вполне заменило читательский билет, и уже через пять минут я убедился, что из газетных подшивок, ради которых я сюда пришёл, имеются только толстые простёганные бечёвкой папки с «Комсомолкой» и «Пионерской правдой». Не вполне то, что требуется – впрочем, не всё ещё потеряно. На часах половина седьмого вечера, а районная библиотека, расположенная в квартале от нашего дома, на улице Строителей, работает, если мне память не изменяет, до девяти. Если поторопиться, то останется ещё часа полтора, на то, что хотя бы наскоро просмотреть то, что мне нужно.

В библиотеке – в следующем тысячелетии она будет носить имя Данте Алигьери и приобретёт известность после громкого скандала, когда помещение библиотеки, существовавшей с тех самых пор, как этот микрорайон появился на карте Москвы, попытался оттяпать для себя расположенный в том же здании Следственный Комитет, – я сразу направился в читальный зал. И там вполне ожидаемо столкнулся с суровой реальностью в виде пожилой смотрительницы, потребовавшей предъявить читательский билет. Трюк с дворцовскими корочками здесь не прокатил бы – библиотека не относилась к числу детских, и для записи в неё требовался паспорт или иное, но обязательно «взрослое» удостоверение личности вроде студбилета. Пришлось давить на жалость, выклянчивая у тётеньки в читальном зале позволения поработать с подшивками «Красной Звезды», что якобы требовалось для доклада на политинформации, который я должен был подготовить к завтрашнему дню – да вот, отложил на потом, позабыл, а теперь уж поздно искать материалы где-то ещё. Библиотекарша, растроганная моим неподдельным энтузиазмом, сдалась, и в итоге я просидел в читальном зале до половины десятого вечера, покинув его последним из посетителей.

Почему именно «Красная звезда», спросите вы? Ещё в том, прошлом детстве было у меня своего рода хобби – я вырезал и наклеивал в большой альбом для рисования газетные и журнальные фотографии, заметки, статьи, связанные с авиацией. Одним из главных их «источников» служили для меня уличные газетные стенды, на которых, кроме обязательных «Известий» и «Правды», вывешивали ещё и «Красную Звезду». Помнится, я подолгу простаивал возле них, воровато оглядываясь по сторонам, выбирал момент, когда рядом не было прохожих и торопливо, зубчатым краем трёхкопеечной монеты вырезал из газетного листа нужный мне кусочек бумаги с текстом или скверной чёрно-белой фотографией.

С тех самых пор с памяти у меня прочно отложились многочисленные заметки об учениях военно-воздушных сил НАТО, о поставках боевых самолётов, которыми проклятые империалисты снабжали своих союзников – и, разумеется, фотографии «МиГов», «Сушек» и «Ту» наших, советских соколов. Именно эти материалы, а так же редакционные статьи, предназначенные «целевой аудитории» газеты, военнослужащим, которых в 1975-м году не меньше двух с половиной миллионов, меня сейчас и интересовали. В первую очередь, общий тон статей и очерков, выдержанных в неизменном стиле «если завтра война, если завтра в поход» – и это несмотря на свирепствовавшие в те годы разрядку и разоружение.

Так вот – ничего подобного я здесь не нашёл! Да, статьи о боевой подготовке, да, материалы о вооружённых силах других стран и необычайно много исторических экскурсов – но накал даже близко не напоминал тот, прежний. Так, я довольно скоро выяснил, что Вьетнамская война закончилась аж три года назад, и финал её обошёлся без той кровавой бойни, что случилась в нашей реальности. Оказывается, здесь этот конфликт был урегулирован чуть ли не дипломатическим путём – во всяком случае, упоминаний о грандиозных бомбардировках вроде печально известных операций «Лайнбэкер» я нигде не нашёл, как и кадров эвакуации американцев с крыши посольства в Сайгоне на вертолётах.