Этот большой мир

…мокрый, холодный нос ткнулся в ухо, шершавый язык проехался по щеке и мазнул по уголкам губ.

– Тьфу ты!.. Бритька, бестолочь ушастая, прекрати!

Повизгивание в ответ – но не радостно-нетерпеливое, имеющее целью разбудить разоспавшегося под утро хозяина и потребовать немедленно, прямо сейчас отправляться на прогулку. На этот раз звуки почему-то тревожные, даже испуганные. Я с трудом разлепляю веки, потираю глаза, и…

…Какое ещё утро? Я сижу – точнее полулежу, завалившись на бок, на скамейке, собака крутится передо мной, встаёт передними лапами на скамейку, пытается облизать лицо. Ладонь моя у неё на загривке, пальцы сжимают ошейник. Крепко так сжимают, аж костяшки побелели…

– Ну, всё, всё, отбой тревоги, ничего страшного!

Так, по ходу, пронесло. А кольнуло-то солидно, как бы не намёк на инфаркт… И это не шутки – до дома отсюда минут сорок неторопливого хода, но это как-нибудь в другой раз. Сейчас куда разумнее будет вызвать «Яндекс-Такси» и пусть доставят нас домой, на родную мою улицу Крупской, дом восемнадцать. А уж там прикинем, что делать: вызывать «скорую», оставив Бритьку на попечение соседей (к радости их восьмилетнего отпрыска, который в ней души не чает) или как-нибудь само собой рассосётся?

Я разжал вцепившиеся в ошейник пальцы, и встревоженное повизгивание тут же сменилось громким лаем – собака, ощутив свободу, вывернула голову, уселась передо мной и принялась гавкать. Это, между прочим, нетипично: голдены вообще молчуны, а уж моё личное ушастое счастье не всякий день позволит себе гавкнуть хотя бы раз – разве что, увидит усевшегося на балконные перила голубя и выразит по этому поводу неудовольствие.

…я ей что, голубь?..

– Умолкни, Бритька, а то по загривку!

Так, смартфон-то где? Привычно запускаю руку в боковой карман куртки… чёрт, раскрытый нож цепляется, мешает – к тому же, на его кончик до сих пор наколот микробутерброд с салом. Не до него – полежит тут, рядом, на скамеечке… кстати, а фляжка где? Я же, вроде бы, её уронил, когда сердце прихватило, должна лежать под ногами! Случайно задел ботинком, залетела под скамейку? Ладно, это потом, а сейчас звонить, звонить, пока не повторилась эта пакость!

Так… моего старенького «Cамсунга» в кармане не оказалось. И во втором тоже, и вообще, содержимое карманов вызывает у меня оторопь. А как иначе, если на ладони смятая бледно-жёлтая бумажка, в которой я после секундного колебания опознаю рублёвую купюру советских времён, три монетки из тёмно-жёлтого металла – две побольше, с отчеканенными «5 копеек» и одна совсем маленькая, копеечная. Скромную эту коллекцию дополняет замызганный носовой платок, а так же конфета в пёстрой бумажке с надписью «Кара-Кумы» и силуэтами верблюдов – коричневые.

А смартфона, что характерно, нет. Может, меня тупо обнесли? А что – увидели, что лежит пожилой дядька на скамейке, пошарили по карманам, прибрали к рукам смартфон а в порядке моральной компенсации напихали туда вот этого, с позволения, ретро? Да нет, вздор: Бритька – вот она, и при всем её видимом добродушии шарить вот так, внаглую, по карманам собаковладельца вряд ли кто-нибудь решится. Я бы на их месте точно не рискнул.

И только тут до меня дошло, что рука эта не моя – во всяком случае, правая, которая сжимает сейчас горсть советской меди. Да и рукав, из которого она высовывается, тоже не совсем мой.

Я разжал кулак, мелочь посыпалась на землю, и Бритька немедленно принялась её обнюхивать. Но мне было не до монеток – вместо немаленькой волосатой лапищи, украшенной на тыльной стороне парочкой шрамов и большим бугристым пятном, следом старого ожога, глазам моим предстала розовая, как бы даже не детская кожа. Да, точно: вот и ногти обгрызены, помнится, в школе любил я это дело, за что постоянно попадало от родителей. И ещё – на внутренней стороне запястья почти стёртые, но всё же вполне различимые строки, сделанные чернильной ручкой. Какие-то математические формулы – помнится, в школе мы частенько прибегали к подобному методу.

…но это ж когда было? И… что вообще происходит, а?..

Звонкий, тревожный, с повизгиванием, лай стал мне ответом.

Быстрый осмотр себя, любимого. Собака, встревоженная хозяйским непонятным поведением, всё порывалась, встать на колени передними лапами, лизнуть – да так настойчиво, что пришлось строго на неё прикрикнуть. Впрочем, процессу она особенно не мешала – да и чем помешаешь, если основные моменты стали понятны в первые же секунды, причём с очевидностью неумолимой и неотвратимой?

Итак, это я, моё собственное тело, тут сомнений быть не может. Как и в том, что телу этому сейчас четырнадцать лет, ни годом больше, и ни годом меньше. Из чего это следует, спросите? Да вот из тёмно-синей корочки, нашедшейся в наружном кармане школьного пиджака, из первого моего удостоверения личности, которым я, помнится, ужасно гордился. Ну да, оно самое и есть: золочёный силуэт первого спутника на обложке, а внутри – «Кружок юных космонавтов при Московском Центральном Дворце Пионеров и Школьников, печать, имя-фамилия (Монахов Алексей, это я самый и есть), учащийся восьмого класса «В» школы номер семь города Москва. А ещё – дата. Нет, не рождения, а выдачи документа – девятое октября 1974-го года. Как сейчас помню: торжественное занятие кружка юных космонавтов, состоявшееся в малом зале Дворца (того, что в левом крыле главного корпуса, позади купола планетария) где нам в торжественной обстановке вручают эти вот самые корочки… Дело было в прошлом календарном (и, соответственно, в текущем учебном) году, так что подсчёты провести несложно.

Да чёрт с ними, с корочками – со мной-то самим что? То, что я вдруг, одномоментно, сбросил аж сорок восемь лет, конечно, вдохновляет, по крайней мере, никакой инфаркт мне пока не грозит. Но… где это видано, кроме попаданческих книжек, которые я нет-нет да почитываю на досуге? Ничего глупее быть не может: главный герой очнулся в собственном юном теле и начал уговаривать себя, что это никакое не попаданство, а галлюцинация или происки недобитых друзей, устроивших розыгрыш с применением сильнодействующих препаратов. А потом, при виде давно забытых реалий (тетрадка, извлечённая из портфеля? Календарик в кармане? Газета на уличном стенде?) постепенно, шаг за шагом, убеждается, что попал – и испытывает по этому поводу сильнейший шок…

Что ж, шок я уже испытал – когда ледяное жало кольнуло в сердце, оставив на прощание с бренным миром минуты полторы. Да убеждаться ни в чём не надо, всё ясней ясного: руки подростка, одежда, корочки с золочёным спутником, одежда, в конце концов. Зеркала, правда, нет, но я почему-то не сомневаюсь, что в нём увижу…

Так вот, об одежде. Всё до боли знакомо – куртка, ботинки на шнурках, школьная форма… стоп, отставить! Из неё в наличии только брюки из плотной тёмно-синей ткани, а вот «верх» неуставной. То есть, как раз-таки уставной, тот, что полагается ребятам и девчонкам, занимающимся в упомянутом кружке юных космонавтов: офицерская зелёная рубашка хэбэ, зелёный офицерский же галстук, носимый вместо пионерского, красного. А если засунуть ладонь под распахнутую по случаю тёплой погоды куртку – можно нащупать на плечах и погоны, прапорщицкие, гладкие, без просветов и звёздочек, зато с приклеенной наискось голубой матерчатой полоской и «крылышками» технического состава ВВС с радиальным пятицилиндровым движком и рубиновой звёздочкой в центре пропеллера. «Юные лётчики», занимавшиеся по соседству с нами, носили на погонах «гладкие» крылышки лётного состава, причём и те и другие чрезвычайно гордились своим аксессуарами…

Стоп, это всё потом. А сейчас важно вот что: если я в этой форме, то, значит, после школы успел зайти домой и переодеться перед походом во Дворец. Я нередко так делал: занятия начинались часов в шесть, и я шёл на Ленинские пешком, или проезжал несколько остановок на троллейбусе – после чего перекусывал в дворцовском буфете, и дожидался товарищей по кружку вот здесь, на аллее. Иногда приходил пораньше, часа в четыре – как, вероятно, случилось это и сейчас, ведь на небе пока ни намёка на сумерки, а темнеет в апреле довольно рано…