Свет

Картина эта была столь неописуема прекрасна, что Лерка помнит, как у неё захватило дух. Какое-то время ей даже было трудно дышать. Вот именно от созерцания подобной красоты, рождаются величайшие произведения искусства, – Лерке хотелось тогда сказать что-то подобное, но у неё не нашлось слов. Она только помнит, что в какой-то момент ей вдруг захотелось заплакать…

Брат её стоял неподвижно и молча. И хотя он с самого детства был человеком малоразговорчивым и совсем не сентиментальным, Лерка лучше кого бы то ни было знала, что они одинаково сильно переживают увиденное.

Жара отступила и здесь на вершине совсем небольшого холма, под которым струились, как растрёпанные косы деревенской красавицы травянистые пряди, их приобнимал за плечи и обдувал лица свежий ветерок, напоённый ароматом полевых цветов, душистого сена и яблок. Это был запах, который Лерка до самой последней нотки помнит до сих пор.

Так же как и эту волшебную картину: желтое поле, зелёный луг, а на границе между ними стоит замечательной красоты лошадь со смешным своим жеребёнком. Они освещены багряными солнечными лучами, и над всем этим дивным пейзажем разносится упоительный, яблочно-медовый аромат…

Почему она так хорошо помнит этот бархатный, сентябрьский вечер в лучах уходящего солнца? Ведь ничего, на самом деле выдающегося или исключительного в нём не было. Капониры в вечерний час они видели и раньше много раз. Кроме того, ни лошадьми, ни коровами, не прочей домашней живностью их было не удивить, так что же в нём такого потрясающего?

Может то, что некоторые мгновения жизни преподносятся и остаются в нашей памяти навсегда, как некий дар? Волшебный и бескорыстный. Чтобы помнили, чтоб оценили, пусть и не сразу, хотя бы потом, когда-нибудь… Чтобы можно было вздохнуть украдкой однажды и сказать самой себе, что это было… И вот это тоже… Бесценное, чистое, самое настоящее…

… Возвращаясь тогда к дому, они почти не разговаривали. Лерке почему-то кажется, в тот день они вернулись немного другими. Притихшими и чуть более возвышенными, словно сумели понять что-то и прикоснуться к чему-то настолько удивительному и прекрасному, что боялись потерять, расплескать это пустой болтовнёй и ничего не значащими замечаниями. И тогда бы оно быстро обмелело, растаяло, испарилось навсегда.

… На облитой закатным солнцем веранде красовался новый ряд нарядных, ещё тёплых банок, – в тот день мама занималась заготовками. В доме стоял лёгкий фруктовый запах, приправленный чем-то неуловимо пикантным.

Драгоценные, счастливые минуты, мы их не всегда замечаем, и лишь через много лет понимаем, что это были именно они.

Освещённые закатным, бархатным светом луг и поле. Поросший зелёный травой холм, по которому молча спускаются серьёзный, темноволосый мальчик и худенькая, длинноногая девочка, сама очень похожая на того смешного, неуклюжего жеребёнка… А над ними летит неизбывный, как закат и рассвет, густой, кружащий голову яблочный аромат… Как же хорошо, господи…

Солнечная веранда, совсем молодая, улыбающаяся мама и живой брат Андрюшка рядом…

Глава 2. Однажды ночью…

Лера с Сашкой сидели в маленькой комнате и откровенно дурачились. В гостиной находились их родители, а также Леркина бабушка, хозяйка этой старой квартиры, в которой весь последний год проживала Лера.

Дело происходило в апреле 1988 года. Молодые люди пока нисколько не осознавали всей серьезности обстоятельства, которое собрало в гостиной незнакомых до этого людей. Суть же его заключалась в следующем: Александр (19 лет) и Валерия (18 лет), повстречавшись чуть более месяца, решили пожениться и подали заявление в ЗАГС.

До свадьбы оставалось немногим более двух недель. Вот по этой причине приехали из другого региона родители невесты, и пришли (благо – недалеко) родители жениха. На повестке дня значились следующие вопросы: первый – где молодые будут жить и второй, гораздо более актуальный – на что, собственно говоря, они будут жить?

Остальные многочисленные пункты по организации и налаживанию семейного гнезда, пока что не затрагивались, ввиду полной неясности по основным позициям. Чувствуя, что переговоры зашли в тупик, решено было позвать детей и ещё раз опросить их на предмет серьезности их отношений и намерений. Такие разговоры уже велись, но непосредственно у конкретного родителя с собственным дитятей, так сказать кулуарно, строго внутри отдельно взятой семьи.

… Они вошли в гостиную, держась за руки, – высокая, очень худенькая девушка со светлыми волнистыми волосами и среднего роста парень, с русым чубом и открытым взглядом смеющихся голубых глаз. Ребята явно чувствовали себя не в своей тарелке, особенно Лерка, которая пыталась стать ниже и как можно незаметнее, от чего ещё больше сутулилась, краснела и теребила руку своего спутника. Сашка, напротив, изо всех сил старался демонстрировать уверенность, но регулярное покашливание и как будто приклеенная улыбка, выдавали его смущение и робость.

Беседа родителей с детьми не особенно способствовала разрешению насущных вопросов, но совсем бесполезной она тоже не была, так как молодые люди решительно и однозначно подтвердили своё решение вступить в законный брак. Озабоченность же родителей была вызвана ещё и тем, что жених, недавно окончивший профессионально-техническое училище, нигде не работал, а его юная невеста училась на первом курсе пединститута, и тоже, в профессиональном смысле была совершенно не устроена. Принимая во внимание такую печальную бытовую сторону вопроса, а также, несмотря на взаимную настороженность и подозрительность, родители, тем не менее, сошлись на том, что не стоит мешать молодым, и вставать на пути их любви и счастья. В этот вечер было решено, что свадьба будет небольшой и скромной, молодожены будут жить с родителями Сашки. Сам он устраивается на работу, Лера заканчивает обучение и постигает науку ведения хозяйства под чутким руководством свекрови.

В ту ночь, никто (кроме, пожалуй, Лериной бабушки) из участников описываемых событий не мог похвастаться крепким сном.

Мать невесты, педагог с двадцатилетним стажем, учитель русского языка и литературы – Елена Александровна, думала о том, что всё как-то не так. Слишком они разные, эти дети. И очень разные их семьи. Дочка – неопытна и бесхитростна. Будущий зять – явно неблагополучный: ни работы, ни перспектив. Родители его – вообще, какие-то дикие, себе на уме, сидят и молчат…

– Куда же она, бедная, голову-то суёт!… Да повернись ты, наконец, на другой бок, Володя!!! Сил нет никаких от твоего храпа! – последние фразы были обращены уже к её мужу.

– Да не сплю я, чего ты выдумываешь?! – отворачиваясь от супруги, произнес тот. Справедливости ради, необходимо отметить, что муж Елены Александровны, действующий офицер российской армии, майор – Куликов Владимир Николаевич, действительно продолжительное время не мог заснуть, но совсем по другим причинам. Он сейчас находился в родительском доме, в который вообще предпочел бы никогда не возвращаться.

В соседней комнате спали его мать и дочь. С первой, сколько себя помнит, он не мог находиться на одной территории вообще и поддерживать мало-мальски приемлемый разговор более десяти минут, вторая – его дочь, представлялась чем-то непонятным, несуразным и даже не вполне имеющем к нему отношение. Пока он ездил по командировкам и объектам, девочка незаметно выросла и вот даже собиралась теперь замуж. Его ужасно раздражал тот факт, что жена заставила ехать в этот ненавистный дом его детства, где он вынужден общаться с какими-то чужими людьми, терпеть свою неумную мать, чья болтовня и суетливость просто выводили его из себя, и вместо благодарности – нате, вам, он ещё и храпит! Владимир Николаевич решительно встал, сунул ноги в тапки и пошел на кухню.

– Куликов! – окликнула его жена, – тот коньяк, который оставался, я отдала матери, чтоб спрятала… Так что ложись-ка спать, нам завтра в дорогу.

– …твою мать… зараза – негромко выругался Владимир Николаевич, отчасти автоматически, но в большей степени, оттого, что его супруга знала о его желаниях и привычках гораздо лучше его самого, а угадывала и даже озвучивала их, уж точно, не в пример быстрее.