Таинственный незнакомец

– У вас не было выбора. Это ведь я вас позвала, – наконец произнесла она и, уткнувшись в его плечо, добавила: – Мой джинн из свистка.

– Я не гарантирую исполнения желаний.

– Значит, вы джинн второго сорта. Я должна была догадаться, что мне достанется именно такой.

Очередная волна смеха всколыхнула ее волосы. Гаррет подняла голову и увидела, как близко его губы, ощутила свежесть и тепло его дыхания. У нее засосало под ложечкой.

Гаррет уже целовалась пару раз – сначала с симпатичным доктором, когда работала медсестрой в больнице Святого Томаса, а потом – со студентом-медиком в Сорбонне. Нельзя сказать, что мужские губы, прижимавшиеся к ее губам, вызывали у нее чувство отвращения, но она определенно не могла понять, почему о поцелуях говорят с таким восторгом.

Хотя с Этаном Рэнсомом все могло быть по-другому.

Он стоял не двигаясь. Взгляд, направленный на нее, был такой силы, что она испытала физический толчок. «Он собирается меня поцеловать», – поняла Гаррет и вдруг почувствовала слабость, а сердце заколотилось, как сумасшедшее.

Однако Рэнсом резко отстранился, его губы скривились, словно он смеялся над самим собой.

– Я обещал вас накормить. Надо поддерживать физическую форму, чтобы драться.

Они вернулись на главную улицу и вскоре вышли на площадь, заполненную толпами людей. Все витрины лавок светились огнями, и по меньшей мере сотня выносных прилавков были установлены на козлах в два ряда. В центре под аккомпанемент скрипки и корнет-а-пистон плясали джигу, матросский танец «хорнпайп» и польку. Сквозь мельтешащую толпу пробирались уличные певцы, которые останавливались то тут, то там, чтобы спеть потешные куплеты или сентиментальные баллады.

Гаррет смотрела на развернувшуюся перед ней картину, не скрывая удивления.

– Это похоже на субботний ночной рынок.

– Тут празднуют открытие новой линии лондонской подземки. Владелец линии Том Северин заплатил из своего кармана за ярмарку и концерты по всему городу.

– Возможно, мистер Северин и заработает на этом авторитет, – усмехнулась Гаррет, – только уверяю вас, он ни шиллинга не потратил на праздник из своего кармана.

Рэнсом бросил на нее мимолетный взгляд.

– Вы знаете Северина?

– Меня знакомили с ним. Это друг мистера Уинтерборна.

– Но не ваш?

– Я назвала бы это шапочным знакомством, – сказала Гаррет и с удовольствием отметила, что у Рэнсома между бровями залегла складка. Может, он ревнует? – Мистер Северин интриган. Мало того – лицемер. Он умудряется из всего извлекать свою выгоду, даже за счет друзей.

– Типичный делец, – равнодушно заметил Рэнсом.

Гаррет рассмеялась:

– Это точно.

Они обошли толпу и направились к прилавкам, каждый из которых был освещен отдельно газовой лампой, жировым светильником или канделябром со свечами, прикрытыми абажуром. Еду держали либо в котлах с подогревом, либо в машине из олова и бронзы, у которой из трубы, установленной наверху, валил ароматный пар.

– Что будете есть? – начал Рэнсом, но его внимание отвлекла разыгравшаяся неподалеку сцена.

Пухлая розовощекая молодая женщина в войлочной шляпе, украшенной разноцветными шелковыми лентами, изо всех сил удерживала в руках большую плоскую базарную корзинку, которую у нее пытался отобрать рыжий констебль. Вокруг собрались люди, чтобы посмотреть на спектакль: одни смеялись, другие выкрикивали обидные слова в адрес констебля.

– Это же Мэгги Фрил, – сочувственно произнес Рэнсом. – Я знал ее семью и… дружил с ее братьями. Вы не против, если я займусь ею?

– Ни в коем случае, – с готовностью ответила Гаррет.

Широко шагая, Рэнсом направился к спорившей парочке. Гаррет пошла следом.

– Что случилось, Макшихи? – спросил он констебля.

– Я конфискую катушки с тесьмой за то, что она говорит дерзости! Вот, что случилось, – отрезал полицейский и вырвал у женщины корзинку, в которой лежали нитки, кусочки тканей и длинная шпулька с намотанными на ней тесьмой и лентами.

Плачущая женщина повернулась к Рэнсому и заговорила с тяжелым ирландским акцентом:

– Он не может отобрать у меня нитки только потому, что я обозвала его. Ведь не может?

– Могу и отберу, – заверил ее констебль. С раскрасневшимся от злости лицом, с этими рыжими бровями и волосами он походил на пылающий кусок угля.

– Головорез! – выкрикнула женщина. – Да чтоб тебя кошка слопала, а кошку – дьявол!

– Тихо! Придержи язык, Мэгги, – скомандовал Рэнсом. – Тебе что, трудно говорить более вежливым тоном с человеком, который поддерживает в этом месте порядок? – Пока женщина придумывала, что ответить, он поднял руку, успокаивая ее, а сам повернулся к полицейскому и тихо заговорил: – Билл, ты же знаешь, что она живет на деньги, вырученные от продажи этих ниток. Забрать их – то же самое, что вытащить у нее кусок хлеба изо рта. Имей сердце, парень.

– Она оскорбляла меня как хотела.

– Улогий-кривоногий? – поддела его женщина. – Так, что ли?

Констебль прищурился.

– Мэгги! – тихо предупредил Рэнсом, бросив на нее многозначительный взгляд. – Перестань обзывать человека. На твоем месте я предложил бы ему кусок ленты для его возлюбленной.

– У меня нет возлюбленной, – пробормотал констебль.

– Я в шоке! – ядовито произнесла Мэгги.

Рэнсом мягко взял ее за подбородок.

Тяжело вздохнув, женщина повернулась к полицейскому и все с тем же ирландским акцентом произнесла:

– О, я сгораю от стыда! Я подарю вам ленту.

– И что мне с ней делать? – нахмурился Макшихи.

– Ты что, тупой? – возмутилась Мэгги. – Подари ее девушке, которая тебе нравится, и скажи, что лента идет к ее глазам.

Без всякого желания констебль вернул ей корзинку.

– Slan, Eatan, – сказала Мэгги и принялась отмерять ленту.

Когда они отошли на приличное расстояние, Гаррет спросила:

– Что она вам сказала?

– Ирландцы из суеверия не говорят «до свидания», а вместо этого употребляют слово «slan», что означает «иди с миром».

– А второе слово?

– Так ирландцы произносят мое имя.

Гаррет решила, что три этих слога звучат просто очаровательно, как музыкальный напев.

– Мне нравится, – задумчиво протянула она. – Но ваша фамилия… Рэнсом… Она ведь английская, да?

– Уже триста лет Рэнсомы живут в Уэстмите. Не заставляйте меня доказывать на людях, что я ирландец. Мы оба можем оказаться в неловком положении.

– Это ни к чему, – заверила его Гаррет и усмехнулась.

На ходу его свободная рука соскользнула ей на талию.

– Вы уже бывали в этом квартале?

– Однажды пришлось. – Гаррет кивнула в сторону церкви с одинокой колокольней, возвышавшейся над местностью. – Это же Святой Иаков, да?

– Да. А вон то здание – Кэнонбери-хаус. В нем давным-давно жил лорд-мэр со своей дочерью Элизабет. – Рэнсом показал на особняк в отдалении. – Когда ему стало известно, что Элизабет влюбилась в молодого лорда Комптона, он запретил ей выходить замуж и запер в башне. Но Комптону все-таки удалось выкрасть ее из дома: он вынес Элизабет в корзине булочника, – и вскоре они поженились.

– Как же она уместилась в корзине? – недоверчиво спросила Гаррет.

– В то время корзины обычно были большого размера, их носили на спине.

– Все равно не могу представить.

– Это совсем не трудно, если Элизабет была такая, как вы. – Окинув ее стройную фигурку быстрым взглядом, он добавил: – Карманный размер.

Непривычная к поддразниваниям, Гаррет засмеялась и порозовела.

Пока они шли мимо телег и фургонов, Гаррет услышала множество акцентов – ирландский, уэльский, итальянский, даже французский. Рэнсом знал многих торговцев и разносчиков, над которыми подтрунивал или шутливо бранился. Не один раз Гаррет якобы на полном серьезе предупреждали, чтобы она не водила компанию с этим «медоточивым шельмецом» и «симпатичным проходимцем», и, в конце концов, даже предложили способ, как держать такого необузданного, полного проблем молодого человека под каблуком.