Подписчики

И никогда не спросит. В этом-то она была уверена. Уверена с тех пор, как несколько дней назад принесла коробку, которая выглядела как набор очередных рекламных товаров. Флосс, листавшая на диване журнал, даже не взглянула на то, как Орла открывает ее и вынимает из моря невесомого пенопласта вазу — на удивление тяжелую, с толстыми мраморно-зелеными стенками и крепко прикрученной крышкой с золотым ободком. В крышку была вставлена золотая пластина с гравировкой.

— «Бисквит», — вслух прочитала Орла. — Странное название для линии декоративных предметов.

Флосс, которая слюнила палец, чтобы перевернуть страницу, вдруг медленно отвела руку от рта и встала. Подошла и взяла вазу у Орлы. Слегка согнув локти из-за ее тяжелого веса, она сказала:

— Бисквит — это моя собака.

— Что? — К лицу Орлы прилила кровь, пульс участился, как от смущения, словно ее застали за недостойным занятием.

— Моя собака, — повторила Флосс. — Я так понимаю, это ее прах. — На глазах у пришедшей в ужас Орлы Флосс убрала кончики волос с лица и прижалась к урне щекой. — Я просила маму подождать. Она ворчала, что приходится ухаживать за ней. Я обещала, что скоро у меня появятся деньги на билет домой и я заберу Бисквит, но она мне не поверила. Она вообще не верит, что из меня что-нибудь получится. — Флосс вытянула руки и, не веря своим глазам, моргая посмотрела на урну. — Бедная собачка, — проговорила она, повернулась к Орле спиной и заплакала.

Орла облизала губы, приготовившись задать все вопросы, которые напрашивались: «Но почему твоя мама сделала это? Как вообще мама на такое способна?» Однако, прежде чем она успела что-либо сказать, Флосс резко обернулась. Слезы вместе с тушью бежали по ее щекам и черными каплями висели на подбородке.

— Не надо, — надтреснутым голосом сказала Флосс Орле. — Не спрашивай меня ни о чем. Это… — Она подняла урну. — Это означает, что прошлому конец. И твоих сопливых воспоминаний я тоже не хочу слышать.

И потому Орла не раскрыла рта. Она поняла, что имела в виду Флосс: отныне они будут только теми, кем станут начиная с этого момента.

И теперь, стоя перед дверью и слушая все более враждебный стук копов, Орла снова ничего не сказала. Она смотрела, как Флосс надевает халат, туго завязывает пояс и кивает на дверь.

— Давай, — велела она Орле. — Открывай.

Случалось ли такое когда-нибудь в истории? Она стала знаменитой за одну ночь.

Глава восьмая

Марлоу

Созвездие, Калифорния

2051

В смотровой, когда Марлоу села на кушетку, Грейс сказала ей не снимать одежду.

— Мне просто надо было увести тебя из-под камер, — объяснила она. — У меня нет доступа к твоим анализам. Воскресная смена сети мигом это просечет.

— Не могу поверить, что ты пошла по медицинской стезе, — сказала Марлоу. — Помнишь ту кошку?

На уроке биологии в седьмом классе учительница показала детям чучело кошки с распоротым для демонстрации внутренних органов брюхом. Грейс немедленно стошнило в проход между партами, и учительнице пришлось убрать чучело и достать большой мешок опилок.

— Я не имею дела с кровью и внутренностями, — ответила Грейс. — Я актриса с профессией, научный сотрудник, занимаюсь здесь генной инженерией. Работаю над геномом твоего будущего ребенка. — Она широко улыбнулась, увидев, как Марлоу изумленно раскрыла рот. — Да-да, — прошептала она. — Разговаривать нам не разрешено, но я могу создать тебе ребенка. Прикинь. Похоже, они не подумали об этом обстоятельстве, когда проверяли некоторые договоры. — Грейс взяла с длинной полки, расположенной вдоль стены, докторский планшет с серым экраном без подсветки и провела рукой по заляпанной пальцами поверхности. — Хочу тебе кое-что показать.

Она открыла диаграмму, напоминающую соты из желтых веточек, соединенных синими, зелеными и красными точками. Заголовок наверху графика гласил: «РЕБЕНОК № 1217, ТРИЕСТ».

— Я все ждала, когда можно отправлять прототип, — сказала Грейс. — Но, изучая твои гены, сама не поверила своему открытию. Мне кажется, руководители сети что-то задумали — сенсацию или вроде того. Но сегодня день оплодотворения, да? А тебе так ничего и не сказали.

— О чем? — спросила Марлоу. Извращенная надежда, похожая на нежный росток, стала пробиваться в душе. Что, если обнаружилась отдаленная родственная связь между нею и Эллисом. Тогда придется их развести.

— Это касается твоего отца, — ответила Грейс. Она наклонилась к бывшей однокласснице и все объяснила.

Стараясь учесть пожелания Марлоу и Эллиса, Грейс наткнулась на любопытное обстоятельство. Физические характеристики отца Марлоу, выбранные для ребенка, — карие глаза с монгольской складкой у внутреннего уголка, черные жесткие волосы — не сочетаются с геномом самой Марлоу. Всюду, где должна была присутствовать отцовская наследственность, выявлялись гены совсем другого человека. Того, чьи волосы, ногти и слюну Марлоу и Эллис не приносили в «Либерти».

— Жаль тебя расстраивать, — произнесла Грейс, — но Астон — не твой биологический отец.

— Не может такого быть, — тупо заявила Марлоу. — Проверь еще раз. — Ее дыхание участилось. Это ошибка. Люди постоянно ошибаются.

В голове прозвучало первое предупреждение от сети: «Я должна вернуться под камеры». Марлоу заметила, что и Грейс прислали то же сообщение. Она заговорила быстрее:

— Прежде чем расстроить тебя, я постаралась провести некоторые изыскания. И опять же столкнулась со странностью: я нигде не нашла свидетельства о твоем рождении. Конечно, в наше время в нем, в общем-то, нет необходимости, и все же это подозрительно. — Она ощутила неловкость из-за своих разоблачений и потупилась, рассматривая ногти. — Возможно, эти два факта не связаны, — добавила она. — Учитывая дату твоего рождения, неудивительно, что в документах путаница.

Флосс всегда хвасталась тем, в какой день родилась Марлоу. «Весь мир разделен на тех, кто родился до, и тех, кто родился после, — говорила она иногда. — Мало кто может похвалиться тем, что родился во время».

Грейс придвинула к Марлоу через стол обрывок бумаги. Марлоу удивленно взглянула на него и быстро, почти машинально, забрала, словно скрывала его от камер. Потом она вспомнила, что за ними никто не наблюдает, и разглядела его внимательно. Толстая бумага сливового цвета с золотым рисунком — завитки уходили в края, прятались под подушечками ее пальцев.

— Это кусок обоев, оставшийся от декора моей гостиной, — объяснила Грейс. — Я не знала, на чем еще написать. — Она протянула руку и перевернула клочок.

Там на желтовато-белом фоне почерком Грейс был записан адрес: «Маунт-Синай-Уэст. 10-я авеню, 1000, Нью-Йорк, Нью-Йорк».

— Это больница, где я родилась, — проговорила Марлоу.

— Да, — ответила Грейс. — Адрес я взяла из твоего досье. Возможно, кто-то из сотрудников сможет тебе что-нибудь рассказать. Вдруг там записано, кто твой настоящий… — Ей не удалось закончить фразу.

Грейс никогда не была жестокой, подумала Марлоу, смущенно ощупывая клочок бумаги.

— Ты могла просто прислать мне сообщение, — произнесла она.

Грейс посмотрела на нее долгим взглядом, затем ответила:

— Думаю, лучше этого не делать. Я боюсь, что… — Она посмотрела вниз и покачала головой. — Сеть проводит все наши сюжеты через Отдел информации, — сказала наконец Грейс. — И они явно не хотели, чтобы ты об этом узнала. Если бы я послала тебе сообщение и Отдел информации зафиксировал его, боюсь, они… — Грейс устало подняла брови. — Это отклонение от сценария, Марлоу.

Марлоу охватила жутковатая дрожь. У нее еще никогда не было секретов от сети. У нее вообще никогда еще не было секретов. Она не могла найти в своем мозгу места для них. Ощущение было не из приятных.

«Я немедленно должна вернуться под камеры», — снова твердо напомнил голос в голове.

— Я бы на твоем месте поспрашивала маму, — сказала Грейс. — Попроси, например, показать фотографию твоего отца в больнице в день твоего рождения.